Читаем без скачивания Искатели истины - Николай Шпанов

— Как мне хочется испытать такое счастье самостоятельной победы, — проговорил Грачик. — Пусть совсем маленькой, но совсем, совсем самостоятельной.

— Оно придет, придет! — весело откликнулся Кручинин. — Это-то я тебе предсказываю Но… — он многозначительно умолк и поднял палец, — труд, труд и еще тысячу раз труд — тогда будет и счастье победы.

ДЕЛО ОЛЕ АНСЕНА

Оле Ансен и другие

Кручинин и Грачик совершали путешествие через горы, мощный кряж которых рассекает один из самых северных полуостровов Европы.

Грачик, человек молодой, к тому же уроженец горной страны, шел легко. Правда, холод на привалах заставлял его несколько увядать, делал его молчаливым и угрюмым, но, отогревшись, он снова становился жизнерадостным и разговорчивым сыном Армении — веселым и приветливым, всегда готовым шуткой и улыбкой согреть приунывшего спутника. А Кручинин уже и не скрывал усталости. В его годы было не так-то легко в одни сутки сделаться альпинистом. На крутых подъемах и спусках даже подкованные шипами горные ботинки скользили вместе с осыпающимися камнями. Однако самолюбие не позволяло Кручинину отдать спутнику хотя бы часть своего тяжелого рюкзака, и Грачику пришлось ночью, потихоньку, заменить тяжелые вещи в мешке Кручинина более легкими из своего мешка.

Целью путешествия наших друзей был прибрежный район, большую часть года не имеющий других путей сообщения со страной, кроме троп, идущих через горы.

На подготовку к этой поездке ушло не боле двадцати четырех часов, хотя путешествие предстояло сложное. Все эти двадцать четыре часа ушли на разбор вещей и ознакомление материалами, характеризующими страну, в которой предстояло побывать. Военные действия закончились, страна была освобождена от нацистов, и Советская Армия отвела свои части. Несмотря на искренне дружеское отношение населения к советским людям, можно было ждать любых сюрпризов от прячущейся по щелям агентуры гитлеровцев и от сберегаемых втайне аристократией квислинговских последышей.

Друзья шли уже третьи сутки и приближались к цели.

Их проводником был Оле Ансен — высокий широкоплечий парень с открытым лицом и длинными, зачесанными назад прядями светлых волос. Лицо его было так обветрено, что кожа казалась покрытой тонким слоем блестящего красного металла. Глаза у него были голубые, чуть-чуть более живые, чем нужно, чтобы внушить доверие.

В момент пробуждения Грачика Оле сосредоточенно глядел на черную поверхность кофе, ловя момент, когда жидкость захочет перелиться через край котелка. Затем, кивнув в сторону спящего Кручинина, он спросил:

— Что ж он спит? Кофе кипит, а спирт на исходе.

При этих словах Кручинин откинул капюшон, закрывавший его лицо, и весело крикнул:

— Чтобы я прозевал кофе?! Такого случая еще не было.

Через десять минут кофейник был опустошен до дна. Галеты весело хрустели на крепких зубах Оле.

Путники быстро собрались и тронулись дальше. Начинался трудный спуск к западному подножию хребта, навстречу морю.

К вечеру, когда было уже почти темно, миновав два хутора и остатки деревушки, сожженной карательной экспедицией СС, они достигли берегового шоссе. Оно было все исковеркано минными лунками, но вело прямо к цели путешествия — одному из самых северных городков полуострова…

Оле остановился около небольшого двухэтажного дома и уверенно постучал. Осветив фасад карманным фонарем, Грачик увидел вывеску: «Гранд отель». Хотя город и пострадал от владычества гитлеровцев, но не настолько, чтобы утратить то, без чего не может существовать ни один уважающий себя город в этой стране, — свой «Гранд отель», такую же непременную принадлежность города, как почта, церковь и дом фогта.

Переговоры у двери гостиницы были коротки. Гости предъявили необходимые документы и через минуту очутились в крошечном холле. Хозяин, высокий человек с небритыми щеками, улыбался и не спеша выкладывал приветствия вперемежку с местными новостями. Навстречу гостям, на ходу повязывая фартук, спешила хозяйка.

— Это русские! — радостно крикнул ей хозяин. Она отбросила неладившийся фартук, всплеснула руками и, наклонив голову, молча глядела то на Кручинина, то на Грачика. Затем крикнула в гулкую пустоту коридора гостиницы:

— Эда, комнаты для гостей! — и обернувшись к прибывшим:

— Может быть, поужинаете?

— Прежде всего спать, — ответил Кручинин, — потом опять спать, а ужинать — это уже завтра утром.

Хозяин рассмеялся.

— Да, да, неблизкий путь, — согласился он. — После такого похода лучше всего выспаться. И все-таки….. по рюмочке аквавит! Той, настоящей, которой у нас не было при гуннах! — Он хитро подмигнул. — Мы сразу смекнули: нужно прятать подальше то, что хочешь сохранить для себя. У гуннов слишком широкие глотки.

Невзирая на протесты, хозяин потащил гостей в столовую. Он извлек из какого-то тайника бутылку анисовой и налил три рюмки. Кручинин выпил и с удовольствием крякнул.

— От этого, действительно, не стоило отказываться, — сказал он и, в свою очередь, подмигнул хозяину, словно они были в заговоре.

Хозяин радостно улыбнулся и дружески хлопал Кручинина по спине.

По второй он, однако, так и не налил, а повел гостей к спальням. Но, прежде чем они до них дошли, сильный стук потряс входную дверь. Судя по радостным приветствиям, которыми хозяин обменивался со вновь прибывшим, они были в самых дружеских отношениях.

Пришедший оказался шкипером и хозяином единственного уцелевшего на всем рейде рыболовного моторно-парусного бота «Анна». Шкипер пришел, прослышав о приходе русских. Весть об этом успела уже каким-то образом облететь добрую половину маленького городка. Русские не были здесь с тех пор, как прошли через эти места, освобождая страну от гитлеровских оккупантов.

Появление в отеле шкипера было более чем кстати. Не явись он, Кручинину и Грачику пришлось бы завтра его искать. В план их путешествия входила поездка на острова — рыболовецкое Эльдорадо страны. Там они могли получить ключ к таинственному исчезновению одного интересующего советские власти гитлеровского преступника, в свою очередь державшего в руках ключ к тайнику, где гитлеровская разведка спрятала свои архивы и описание своей агентурной сети, законсервированной по всей Северной Европе. Уехать из страны этот субъект, наверно, еще не мог. Но исчезновение его было столь бесследно, что поставило в тупик местный розыскной аппарат, который желал, но не мог помочь советскому командованию.

Шкипер Эдвард Хеккерт, широкоплечий, коренастый весельчак, со светло-серыми, словно выцветшими глазами, добродушно глядел из-под широкого облупленного козырька потрепанной фуражки. Вокруг его глаз, на щеках, у рта собралась сеть морщин, делавших лицо таким, будто с него не сходила улыбка. Глядя на Хеккерта, трудно было поверить, что ему уже за шестьдесят. Бодрость и жизненная сила исходили от всей его фигуры.

На Грачика Хеккерт сразу произвел хорошее впечатление. По глазам Кручинина можно было заметить, что и ему шкипер пришелся по душе. Через несколько минут Кручинин, забыв про постель, о которой только что мечтал, запросто, словно был знаком со шкипером тысячу лет, повлек его в угол гостиной.

Несколько странная смесь немецкого и английского языков, на которой объяснялись с гостями хозяева, нисколько не мешала оживленному разговору.

Дружеская беседа была в самом разгаре, когда в дверь гостиной снова постучали. На этот раз стук был отрывистый и какой-то особенно четкий, аккуратный.

— Это братец Видкун! — весело крикнул шкипер. — Этак стучит он один.

По лицам хозяев можно было заключить, что и этот гость был желанным. Хозяин еще возился с замком, а хозяйка уже поспешила поставить на стол еще одну рюмку.

На этот раз вновь прибывших оказалось трое. Один из них — Видкун Хеккерт, старший брат шкипера, — был кассиром местного ломбарда, другой — местным пастором. И, наконец, третьей была дочь кассира Рагна Хеккерт. Это была коренастая девушка, такая же ширококостая, как ее отец; курносая, большеротая, с румянцем, покрывавшим не только щеки, но и скулы и лоб. От светлой голубизны ее глаз этот румянец казался еще ярче. А глаза Рагны хмуро глядели из-под светлых, словно выгоревших бровей, сердито сдвинутых к переносице. Клетчатый платок на голове Рагны был завязан большим узлом под крепким подбородком и не закрывал лежавшего на шее тяжелого узла косы. Эта коса тоже была светлая, будто выгоревшая, как и брови.

По милости живописцев большинство представляет себе уроженок этих мест рослыми красавицами с правильными чертами лица и со стройным телом мужественных спутниц викингов. Но в Рагне нельзя было отыскать этих традиционных черт академического портрета. Видно, с тех пор как был засыпан песком последний челн морских разбойников, тяжелый труд рыбаков и борьба со скалами, скупо родящими жалкие злаки, поглотили все, что было картинного во внешности прародительниц Рагны. И тем не менее ни на минуту нельзя было усомниться в том, что она типичная скандинавка. Даже ее, явно противоречащий установившейся традиции, вздернутый нос как бы заявлял, что именно таким он и должен быть написан, если художник хочет дат правдивый портрет женщины этой страны.