Читаем без скачивания Место для жизни. Квартирный сюжет в рассказах - Юлия Винер

В этой женщине Моти нашел все, что искал. Правда, хотелось чуть помоложе, ей было уже под пятьдесят, но живая, ласковая и нетребовательная. Общаться было трудновато, приходилось по-английски, который оба знали слабо, но и в этом была своя прелесть — у них очень скоро появились свои условные жесты и интимные гримасы, ломаные английские выражения, бессмысленные для других, но понятные и смешные им обоим.

И детям она понравилась, была в меру общительна, в меру стеснительна, лишнего не молчала и лишнего не говорила. Она с радостью принимала участие в семейных и религиозных праздниках, с необидным любопытством расспрашивала про незнакомые ритуалы и обычаи. И внукам понравилась, особенно маленьким, которым показала несколько занятных игр и сама с ними играла. Внуки-подростки наперебой учили ее ивриту, и она стала понемногу его осваивать. А старики ценили, что с ней можно посоветоваться насчет болезней. Короче, все обширное марокканское семейство Моти приняло ее с симпатией.

И Моти, который завел этот роман больше из любопытства, чувствовал, что начинает всерьез привязываться к этой Инессе, и видел, что она к нему тоже. Они уже полгода жили вместе, и Моти был доволен, что она экономит свои квартирные деньги, да и на хозяйство он ей давал, не скупясь. А она быстро и ловко наладила это хозяйство, начала было кормить Моти незнакомыми блюдами, но увидела, что он не в восторге, и тут же стала учиться готовить, как ему надо, и он из благодарности ел, хотя поначалу выходило не очень. И в своей лавке он разрешил ей брать, что она захочет, и в рестораны водил, и на шашлыки с приятелями возил, и всем она понравилась. Только в Турцию не съездили, Инессе нельзя было выезжать за пределы страны, потому что она находилась тут незаконно и обратно бы уже не пустили.

Она продолжала убирать чужие дома и посылала теперь сыну все заработанные деньги. И Моти ни слова не говорил, никогда даже не спрашивал, сколько она посылает. Наоборот, нашел ей очень хорошее место в большой и богатой вилле, где платили по самым высоким расценками прямо в долларах, хотя и понимал, что тем самым приближает момент ее отъезда.

— И пусть едет! — убеждал его приятель Михаэль. — Я бы на твоем месте даже из своих подкинул, что ей недостает, и пусть уезжает скорее. Ты свое получил? Ее не обидел? Ну и не порти впечатления. Покушал сладкого — и отвали от стола, пока не затошнило.

Моти и сам знал, что надо. Но легко сказать, когда он уже так привязался. А Инесса все чаще упоминала сына, и квартиру, которую тот уже подыскал, и как скучно ей теперь будет дома без сына.

— А здесь тебе тоже скучно? — спросил Моти.

— Без сына? Конечно, скучно. Но тут у меня был ты.

— Был?

— Очень скоро будет — был. Меня вон полиция на той неделе чуть-чуть не застукала. Спасибо, хозяева сказали, не знают, где я живу. Ох, Мотинька, сердце мое, недолго нам с тобой осталось… Может, в гости когда-нибудь приедешь…

И Моти не выдержал, предложил жениться. Инесса заплакала, сказала, что не надеялась, сказала, что надеялась, сказала, что ей страшно… А Моти было страшно только отпустить ее навсегда, а так, чего страшно, он уже так хорошо ее знал.

— Не знаешь ты ее и не можешь знать, — уверял его русский приятель Михаэль. — Куда спешишь? Жалко расставаться? Она же сама говорит, захочешь — съездишь к ней когда-нибудь, повидаетесь. Ей страшно, а тебе нет? Эй, Матитиягу, наплачешься!

— Еще бы ей не страшно, страну свою бросить, сына, язык. А мне что?

— А то, что ментальности ее ты не знаешь. А она твоей.

— Знаю, знаю, ментальность у нее самая приятная, всем нравится.

Перед самой поездкой в Минск для оформления брака Моти, как положено, составил у адвоката свадебное имущественное соглашение. И все ей, разумеется, подробно объяснил. Он обязуется полностью обеспечить жену, предоставить ей жилье в своей квартире и вообще все, что необходимо для жизни. В случае его смерти все нажитое им до нее, включая квартиру, отходит, естественно, детям и внукам, на это она не претендует. С тем, однако, что проживание в квартире предоставляется ей пожизненно. Плюс он оставляет за ней право открыть отдельный банковский счет, куда будут поступать все заработанные ею деньги, и это будут ее собственные деньги, его не касается. Да еще, если он умрет, от него ей десять тысяч долларов. Но я собираюсь жить с тобой долго и счастливо, закончил он и протянул ей на подпись оба экземпляра бумаги.

— Ты, значит, обязуешься меня содержать? — спросила она с выражением, которого Моти не понял и не обратил внимания.

— Как царицу! — весело воскликнул он.

И она подписала, и они съездили в Минск, с ними поехали трое сыновей Моти с женами, дочка с мужем и два старших внука. Там они красиво, с цветами и с шампанским, отпраздновали свадьбу, на которую созвали из разных мест десятка полтора родственников Инессы, и почти всем им Моти оплатил дорогу, да и за свадьбу, уж конечно, не родня Инессина платила. И Моти видел новокупленную квартиру ее сына и одобрил, и в подарок сыну купил и сам приладил везде блестящие импортные краны и дверные ручки.

— Ну и где же твоя молодая? — спросил его приятель Михаэль, когда он с детьми и внуками вернулся домой.

— Скоро приедет, осталась документы оформлять.

— А на что побьемся, что не приедет?

— Спятил ты, что ли? — засмеялся Моти. — Ну что я с тебя возьму? На что хочешь.

— На сто долларов?

— Что так мало? Давай уж на тысячу!

— Да хоть на сто тысяч.

— Брось ты, не дури. Как это — не приедет?

— А вот так. Ладно, давай на бутылку, — сказал Михаэль. Вспомнил, что имеет дело с израильтянином, и уточнил: — Водки. Только импортной.

А через неделю Моти получил от Инессы письмо. На таком английском, что пришлось просить сына, чтоб помог перевести. Сложные, длинные фразы и много длинных слов. Видно, и ей кто-то помогал писать. Начиналось оно хорошо: «Мотинька, сердце мое золотое, как я по тебе скучаю…» Но дальше шло такое, что понять это было никак нельзя, не помогал и перевод. И только в конце стояло отчетливо: «…пишу и плачу. Прощай навсегда, мой дорогой и незабвенный, прощай, мой царь Соломон премудрый…»

Русскому Михаэлю очень хотелось позлорадствовать над приятелем и стребовать с него бутылку, но он видел, что тот совершенно убит, и стал его утешать:

— Да это все ментальность, я же тебе говорил.

— Нет, невозможно ничего понять! Ты себе, пишет, содержанку покупал, домработницу нанимал, а не жену брал любимую! Ты меня, пишет, оскорбил до глубины души! Да если б я содержанку покупал, я бы себе помоложе нашел и получше!

— Погоди, она еще одумается…

— Да я видеть ее не хочу! Чем это я ее оскорбил? Это она меня оскорбила до глубины души! Уж кажется, ничего не жалел, голую-босую ее взял, все обязался ей обеспечить, за подписью и печатью…

— Э, да вы соглашение подписывали, — догадался Михаэль.

— А как же!

— Ну, вот тебе и причина.

— И там все обговорено так, что лучше ей и желать нельзя, да чего, даже в церковь разрешил ходить, просил только Иисуса своего не вносить в дом…

— У нас так не привыкли. У нас, — ухмыльнулся Михаэль, — когда любовь, про деньги не говорят.

— Да она так и пишет! Ты, мол, вырос среди людей, для которых деньги самое главное, а я не так… Она не так, а? Зачем же она тогда подписывала?

— А бумага по-английски? Ты ей копию дал?

— Конечно, дал. По-английски.

— Мм-м… А кому после смерти все завещал?

— Нет, зачем она тогда брак оформляла, ты можешь это объяснить? Голову мне морочила, в такие расходы ввела? Да хрен с ними с деньгами, еще дешево отделался… Кому завещал? Детям, понятно. Что без нее наживал, ясное дело, должно отойти моим детям и внукам. Ведь не ее же сыну! Думаешь, из-за этого?

— Может, и из-за этого, а может, вообще, почитала на досуге, вникла и пришла к выводу.

— Она, главное, из-за квартиры больше всего. Ты меня, пишет, в случае твоей смерти даже жилья лишаешь, как собаку. А какое лишаю, когда сказано — живи пожизненно.

— То есть ни продать, ни обменять, ни съехать. Привязываешь ее к этой квартире навек.

— Да где же привязываю? Захочет — пусть съезжает! Я же ей выделяю десять тысяч, а за десять тысяч у них там четырехкомнатную квартиру можно купить! Снилось ей такое?

— Да вряд ли.

— И мало того. Прислала это письмо, а после теракта звонит, Мотинька, миленький, я так переволновалась… И теперь телефон обрывает, ты меня не понял, я тебя не поняла, люблю, хочу, давай поговорим…

— Во-во, ты ее не понял, она тебя не поняла…

— Это что же такое, сегодня сюда, завтра туда, послезавтра опять обратно… Можно с такой жить?

— Как тебе сказать. Трудно, но можно, кто привык к ментальности. А тебя я предупреждал.

— Нет, мне мой покой дороже. Это же в любой момент она опять чего-нибудь… Я не мальчишка, чтоб вечно такие переживания.