Читаем без скачивания Урусут - Дмитрий Рыков

Потом повторяемыми однообразными приемами арактырец, наступая, пытался выбить клинок из рук светловолосого, рассчитывая на его усталость – но куда там. Рукоять лежала в его ладони, как влитая. Сотник отступил, раздумывая, что предпринять, и едва не пропустил ответный выпад – кавказский булат звякнул о прочный наручень. Толпа вновь заревела, подбадривая командира. Да, нужна хитрость – именно так. Иначе остается только град стрел. Сблизился, – раз, раз! – лишь намекая на атаку, и вдруг подставил левое плечо – знал, что наплечник не выдержит лишь секиру. Обрадованный урусут ринулся в ловушку, поднял правую руку, открыл печень. Лопнул от удара наплечник монгола и одновременно разошлись кольчужные кольца на урусуте, но последний непостижимым образом успел качнуть корпусом, и клинок Туглая лишь взрезал кожу врага. Но так как появилась кровь, воины радостно издали победный вопль. Рано.

Юз-баши показал, что наносит колющий удар, но сместился вправо, присел над сверкнувшей над головой сталью и, поднимаясь, полоснул по ремню, на котором крепился щит. Ремень лопнул, тяжесть щита полностью оказалась на предплечье баатура. Тот замешкался лишь на миг, такой короткий, что, наверное, и муха не успела бы сделать полный мах крылышком, но ратник опустил халх, открыл грудь, и Туглай вонзил в нее саблю… И еще, и еще!

Светловолосый качнулся и упал на колени, затем пытался замахнутся клинком, но ничего не вышло. Он опрокинулся навзничь, на устах выступила кровавая пена, потом разжал пальцы, и булат Тибир-бека, переливаясь самоцветами, покатился в пыль.

Пока многоголосая толпа восторженно ревела, арактырец наклонился к поверженному и произнес:

– Ты очень храбро сражался! Ты – настоящий баатур!

Ратник криво улыбнулся и плюнул кровью Туглаю в лицо. Сотник вынул платок с бухарской вышивкой, вытерся, засунул его обратно и только потом перерезал урусуту горло.

Снял с пояса мертвеца ножны, нацепил на себя, затем поднял булат и принялся его тщательно вытирать травой. Вытер и свой клинок. Встретился взглядом с Наилем, тот показал – мол, молодец, я все видел. Арактырец кивнул.

– Берчек! – позвал он молодого воина из Тучаковского десятка. – Обдери урусута – у него отличные доспехи и исключительный халх. Сложишь в мешок и отдашь мне позже.

– Слушаюсь, – ответил боец.

Одел шишак, расправил по плечам бармицу, вложил клинки в ножны. Подумать – у него та самая сабля Тибир-бека!

– Я здесь еще не был у юго-восточного угла. Вы, все – забирайте трупы наших и несите к причалу, – развернулся и пошел вниз по улочке. Айдар и Тучак бодро засеменили следом.

Наиль шагом направил за ними коня.

VI

– Олег! Олег!

Плотницкий сын с трудом открыл веки. Над ним с горящей лучиной стояла маманя в рубашке и дрожала.

– Чей-то, а? Чей-то деиться? – теребила она мальчугана за плечо.

Он удивленно уставился на Евдокию и вдруг понял: заполошно бил колокол.

– Батя!!! – изо всех сил заорал пацан.

– Спить, не добудисси! – крикнула мать и зарыдала в голос.

Олежка вскочил в порты, обвязал пояс, схватил со стола кувшин, помчался к печи и вылил его на отца.

– М-м-м-ба!.. – заревел тот и сел на топчан. – Что творите, бесы?!

– Колокол на веже! – закричал младший. – Вороги у ворот! Всем на стены надоть!

– Ох-хо-хоюшки! – завыл батяня и принялся наматывать онучи.

– Времени нет! – крикнул Олежка, выругался, схватил свой топорик и выскочил наружу босым. Утро едва разгорелось. На стенах не стояло никого! Только на хорошо видной отовсюду башне истошно бил в колокол дружинник, еще один рядом тыкал копьем в маленькую черную фигурку, ползущую наверх. Фигурка сорвалась и упала. Тут же в копейщика вонзились две стрелы. Затем сразили и звонаря. Со всех сторон неслись крики. Из-за дальнего в конце улицы дома показался низкорослый кривоногий человек в шеломе с кистью, в кольчуге с пластинами на плечах и груди. На круглом лице хищно сверкали узкие глаза. В правой руке он держал окровавленную саблю, левой тащил за волосы визжащую Настасью, молодую жонку дружинника Дорофея. Встретившись взглядом с мальчишкой, человек захохотал и потряс оружием.

Плотницкий сын рванул обратно.

– Бесермены! – закричал он с порога. – Бесермены на улицах!

– У-у-у!.. – завыла мать.

– В погреб! – отец схватил топор, затем вытолкнул мать наружу. – В погреб хорониться!

Втроем они выскочили из двери, забежали за дом во двор, батяня открыл крышку, крикнул:

– Олег, сено дай, вход засыплю!

Мальчишка кинулся в хлев, там жалобно мычала корова, схватил, сколько смог в охапку, сухой соломы и побежал, по дороге ее рассыпая. Матушка уже спускалась по земляным ступеням. Поняв замысел отца, он закричал на батяню:

– А ты как же?!

– Лезь, ядрена мать! – заорал тот в ответ.

Не успели.

Во двор зашел татарин и ощерился. Он молча смотрел на Белых Лбов и играл обнаженной саблей.

– Чичас, сынок, чичас… – бормотал старший и разбрасывал солому вокруг входа. – Ты полезай, я и крышку забросаю…

У пацана вдруг полились слезы.

Ордынец что-то гортанно выкрикнул.

– Батя… – простонал Олег.

– Я справлюсь, полезай!

Сын ступил в яму, Иван выхватил топор и с криком кинулся на бесермена. Тот ловко увернулся от маха, вонзил саблю древоделе в бок, потом для верности следующим толчком вогнал ее еще глубже и повернул, насколько смог, вокруг оси. Будто намеренно показывая отца сыну, ворог, не вынимая клинок, сделал шаг в сторону, отчего батяня оказался лицом к Олежке. На губах показалась кровь, недвижимые глаза были уже мертвы.

– А-а-а! – не помня себя, бросился мальчишка на убийцу. Тот не успел вытащить саблю и ударил отрока кулаком свободной руки, снизу вверх. Удар пришелся в висок, плотницкий сын упал на спину, топорик больно надавил на позвоночник.

Ужасающий вопль раздался из погреба. В нем соединилось все – и плач по погибшему мужу, и осознание неизбежной смерти и своей, и сына. Татарин, распознав женский голос, заулыбался, выдернул клинок из трупа и зашагал к погребу.

Олег сквозь слезы видел, как окровавленное тело отца упало на землю, как мать вышла наружу, и как сменилась гримаса на лице разбойника с радостной на сердитую – это он увидел маманин огромный живот. Пробормотав бесерменские проклятья, тать вонзил клинок прямо в него и начал вырезать плод из чрева.

Слезы вдруг высохли.

Олег поднялся, взял топорик, прицелился, размахнулся и метнул его. Лезвие воткнулось ордынцу чуть ниже затылка, а сила броска оказалась такова, что топор вошел до основания. Ворог повалился на мать, и два трупа легли рядом. Мальчик не думал ни о чем, он не хотел думать, он не хотел смотреть. Но он подошел к отцу, закрыл ему вежды, снял дедовский крест и повесил на себя, он подошел к матери, закрыл вежды ей, он вынул топорик, вытер его от крови соломой, засунул за спину за пояс, вытащил из мамани татарскую саблю, ее вытирать не стал – она звала новую кровь. На улице бесчинствовали ордынцы, он направился в другую сторону. Перелез через плетень к соседям, спрыгнул на землю, и сразу нога поехала на чем-то склизком. Он опустил глаза и увидел разрубленное надвое тело Митрошки. Внутренности вывалились на траву. Невдалеке лежал труп Васятки – видно, тот пытался побежать, когда сабля отсекла ему голову – так он лежал, вытянув вперед руки, а перед ними находилась голова. Казалось, Вася хотел ее взять и вернуть на место. Из-за амбара раздался визг. Олег забежал за угол – татарин, спиной к нему, держал лежащую Анфиску одной рукой, а другой задирал ей рубашку – рвал так, что в стороны летели лоскуты. Рядом, прислонившись к амбарной стене, сидел Тимофей – будто присел отдохнуть. Только недвижимый взгляд был направлен в небо, а в груди зияла красная дыра.

Олег на бегу приноровился, пристроился к новому оружию, и одним махом снес разбойнику голову. Она гулко стукнулась о стену, упала на землю и, разбрызгивая кровь, откатилась в сторону. Тело татя опрокинулось на спину. Анфиска не переставала кричать. Мальчишка пытался взять ее за плечо, она начала царапать ему руку.

– Анфиса! – проорал он ей прямо в ухо.

Девушка посмотрела на него взглядом сумасшедшей.

– Беги в наш погреб! Крышку закрой за собой! И сначала трупы ближе подтяни! Тогда не найдут! – кричал древоделя. – До вечера не вылезай! Потом иди в Курмыш – до Нижнего пешей не доберешься! Давай, беги! Ну!

Она вдруг кивнула, вскочила и понеслась в соседский двор.

Олег подержал саблю на весу с закрытыми глазами, поводил клинком вправо-влево, осмотрел ручку – удобная, ничего не скажешь. Деревянную основу сначала обмотали проволокой, затем обтянули кожей – с ладони не соскользнет, как ни руби.

Вышел за ворота – трое бесерменов, сидя на корточках, раздевали трупы двоих дружинников. В отдалении стояли еще несколько ворогов, лаяли на своем наречии. Увидев Олежку с окровавленной саблей, один из татар показал на него пальцем и захохотал. Другие тоже схватились за животы. Те, что грабили мертвецов, обернулись, заулыбались, но даже не попытались встать.