Читаем без скачивания Двести лет вместе (1795 – 1995) - Александр Солженицын

Д. Пасманик публикует письма миллионера Шулима Безпалова, пароходовладельца, ещё в сентябре 1915, министру торговли-промышленности Шаховскому: «Чрезмерная прибыль всех промышленников и торговцев приведёт нашу родину к неминуемой гибели», он предлагает издать закон об ограничении прибыли 15 процентами и тут же жертвует государству полмиллиона рублей. Тогда, увы, такого самоограничения не произошло: прогрессивные круги, рвавшиеся к свободе, те же Коновалов и Рябушинский, во время войны не брезговали получать прибыль и сто на сто. Но вот и сам Коновалов стал министром торговли-промышленности, и Шулим Безпалов пишет ему 5 июля 1917: «Чрезмерная прибыль промышленников в настоящее время губит нашу родину, и теперь необходимо взять 50 процентов со стоимости всего имущества и состояний», и он готов их отдать. Коновалов не внял и тут[85].

В августе на московском Государственном Совещании О.О. Грузенберг (вскоре и член Учредительного Собрания) заявил: «В эти дни еврейский народ… охвачен единым чувством преданности своей родине, единой заботой отстоять её целость и завоевания демократии» и готов отдать обороне «все свои материальные и интеллектуальные средства, отдать самое дорогое, весь свой цвет, всю свою молодёжь»[86].

Это было сказано в сознании, что февральский режим – самый благоприятный для российского еврейства, что он сулит ему экономические успехи и политический и культурный расцвет. И это сознание было – адекватное.

И чем ближе к Октябрьскому перевороту, чем явственней росла большевицкая угроза, – тем еврейство всё шире проникалось этим сознанием и становилось всё более оппозиционным к большевизму. – Это уже перетекло и на социалистические партии, и многие еврейские социалисты в дни Октябрьского переворота были активно против него – хотя и обессилены своим социалистическим сознанием: оппозиция их ограничивалась переговорами да газетными статьями – пока большевики не закрыли те газеты.

И надо отчётливо сказать, что и Октябрьский переворот двигало не еврейство (хоть и под общим славным командованием Троцкого, с энергичными действиями молодого Григория Чудновского: и в аресте Временного правительства и в расправе с защитниками Зимнего дворца). Нам, в общем, правильно бросают: да как бы мог 170-миллионный народ быть затолкан в большевизм малым еврейским меньшинством? Да, верно: в 1917 году мы свою судьбу сварганили сами, своей дурной головой – начиная и с февраля и включая октябрь-декабрь.

Октябрьский переворот стал сокрушительным жребием для России. Но и состояние перед ним уже мало хорошего обещало народу. Всю ответственную государственность – мы уже тогда потеряли, и обильно показали это в ходе 1917. Лучшее, что ждало Россию, – неумелая, хилая, нестройная псевдодемократия без опоры на граждан с развитым правосознанием и экономической независимостью.

После октябрьских московских боёв на переговорах о перемирии участвовали представители Бунда и Поалей-Цион – не со стороны юнкеров, но и не со стороны большевиков, третья самостоятельная сторона. А немало евреев было и в юнкерах инженерной школы, защищавшей Зимний дворец 25 октября: в воспоминаниях участника защиты Синегуба то и дело мелькают еврейские фамилии, и сам я знал, по тюрьме, одного такого инженера. Уже в ноябре на выборах в одесскую городскую думу еврейский блок выступал против большевиков – и перевесил их, хотя и ненамного.

На выборах в Учредительное Собрание «более 80% еврейского населения России проголосовало» за сионистские партии[87]. Ленин пишет: 550 тысяч за еврейских националистов[88]. «Большинство еврейских партий образовало единый национальный список, по которому было избрано семь депутатов – шесть сионистов» и Грузенберг. «Успеху сионистов» способствовала и (опубликованная незадолго до выборов) Декларация английского министра иностранных дел Бальфура (о создании «национального очага» евреев в Палестине), «которую большинство российского еврейства встретило с энтузиазмом (в Москве, Петрограде, Одессе, Киеве и многих других городах прошли праздничные манифестации, митинги и богослужения)»[89].

До Октябрьского переворота большевизм не был сильным течением среди евреев. Но перед самым переворотом боевое соглашение с большевиками, Троцким и Каменевым, заключили от лица левых эсеров Натансон, Камков и Штейнберг[90]. И некоторые евреи проявились большевиками, и даже выдающимися, в первых же большевицких победах. Комиссаром прославленных латышских полков 12-й армии, столь много сделавших для большевицкого переворота, был Семён Нахимсон. «Заметную роль сыграли военнослужащие-евреи в подготовке и проведении вооружённого восстания в Петрограде и других городах страны в октябре 1917 года, а также в последующем подавлении мятежей, вооружённых выступлений против новой советской власти»[91].

На «историческом» заседании съезда Советов в ночь на 27 октября – известно, что приняты «декрет о мире» и «декрет о земле». Однако не попало в историю, что после «декрета о мире», но прежде «декрета о земле» была принята резолюция, объявляющая «делом чести местных советов не допустить еврейских и всяких иных погромов со стороны тёмных сил»[92]. (Со стороны красно-светлых сил погромы не предполагались.)

Даже и тут, на съезде рабочих и крестьянских депутатов, – в который раз еврейский вопрос опередил крестьянский.

Глава 15 – В БОЛЬШЕВИКАХ

Это – слишком не новая тема: евреи в большевиках. О ней – уж сколько было написано. Кому надо доказать, что революция была не-русской или «чужеродной», – указывают на еврейские имена и псевдонимы, силясь снять с русских вину за революцию Семнадцатого года. А из еврейских авторов – и те, кто раньше отрицал усиленное участие евреев в большевицкой власти, и кто его никогда не отрицал, – все единодушно согласны, что это не были евреи по духу. Это были отщепенцы.

Согласимся с этим и мы. О людях – судить по их духу. Да, это были отщепенцы.

Однако и русские ведущие большевики так же не были русскими по духу, часто именно антирусскими, и уж точно антиправославными, в них широкая русская культура исказительно преломилась через линзы политической доктрины и расчётов.

Поставить бы вопрос иначе: сколько должно набраться случайных отщепенцев, чтобы составить уже не случайное течение? Какая доля своей нации? О русских отщепенцах мы знаем: их было в большевиках удручающе, непростительно много. А насколько широко и активно участвовали в укреплении большевицкой власти отщепенцы-евреи?

И ещё вопрос: отношение народа к своим отщепенцам. Реакция народа на отщепенцев может быть разной – от проклятия до похвалы, от сторонения до соучастия. И проявляется это суждение, это отношение – действиями народной массы, – русской ли, еврейской, латышской, – самою жизнью, и только в малой, отражённой степени – изложениями историков.

И что ж – могут ли народы от своих отщепенцев отречься? И – есть ли в таком отречении смысл? Помнить ли народу или не помнить своих отщепенцев, – вспоминать ли то исчадье, которое от него произошло? На этот вопрос – сомнения быть не должно: помнить. И помнить каждому народу, помнить их как своих, некуда деться.

Да и нет, пожалуй, более яркого примера отщепенца, чем Ленин. Тем не менее: нельзя не признать Ленина русским. Да, ему отвратительна и омерзительна была русская древность, вся русская история, тем более православие; из русской литературы он, кажется, усвоил себе только Чернышевского, Салтыкова-Щедрина да баловался либеральностью Тургенева и обличительностью Толстого. Не проявилось у него никакой привязанности даже и к Волге, на которой прошла его молодость (а с мужиками своего имения судился за потраву), напротив, – он безжалостно отдал всю её ужасающему голоду 1921 года. Всё – так. Но это мы, русские, создали ту среду, в которой Ленин вырос, вырос с ненавистью. Это в нас ослабла та православная вера, в которой он мог бы вырасти, а не уничтожать её. Уж он ли не отщепенец? Тем не менее он русский, и мы, русские, ответственны за него. – Если же говорить об этническом происхождении Ленина, то не изменит дела, что он был метис, самых разных кровей: дед его по отцу, Николай Васильевич, был крови калмыцкой и чувашской, бабка – Анна Алексеевна Смирнова, калмычка; другой дед – Израиль (в крещении Александр) Давидович Бланк, еврей, другая бабка – Анна Иоганновна (Ивановна) Гросшопф, дочь немца и шведки Анны Беаты Эстедт. Но всё это не даёт права отвергать его от России. Мы должны принять его как порождение не только вполне российское, – ибо все народности, давшие ему жизнь, вплелись в историю Российской империи, – но и как порождение русское, той страны, которую выстроили мы, русские, и её общественной атмосферы, хотя по духу своему, не только отчуждённому от России, но временами и резко анти-русскому, он действительно для нас – порождение чуждое. И всё же отречься от него – мы никак не можем.