Читаем без скачивания Закат и падение Римской империи - Эдвард Гиббон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Основание города. Такого соединения в одном пункте красоты, безопасности и богатства было достаточно для того, чтоб оправдать выбор Константина. Но так как во все века некоторая примесь чудесного и баснословного придавала надлежащее величие происхождению больших городов, то император желал, чтоб его решение было приписано не столько ненадежным доводам человеческого разума, сколько непреложным и неизменным велениям Божественной мудрости. В одном из изданных им законов он позаботился о том, чтобы потомство знало, что он заложил незыблемый фундамент Константинополя во исполнение воли Божией; и хотя он не снизошел до того, чтобы сообщить нам, каким путем он получил это внушение свыше, его скромное молчание было с избытком восполнено изобретательностью писателей следующего столетия, которые описали ночное видение, представившееся Константину в то время, когда он спал внутри стен Византия. Гений-покровитель этого города, под видом почтенной матроны, изнемогавшей под тяжестью своих лет и недугов, внезапно превратился в цветущую девушку, которую император собственными руками украсил всеми символами императорского величия. Монарх проснулся, объяснил смысл счастливого предзнаменования и без колебаний подчинился воле Небес. День основания какого-либо города или колонии праздновался у римлян с теми церемониями, какие были установлены щедрым суеверием[265], и хотя Константин, может быть, опустил некоторые обряды, слишком сильно отзывавшиеся своим языческим происхождением, однако он сделал все, что мог, чтобы возбудить в душе зрителей глубокое чувство надежды и благоговения. Пешком и с копьем в руке шел император во главе торжественной процессии и затем наметил черту, которая должна была обозначать границы будущей столицы; он вел эту черту так долго, что удивленные зрители наконец осмелились заметить, что она уже превышает самые широкие размеры большого города. «Я все-таки буду подвигаться вперед, — возразил Константин, — пока шествующий впереди меня незримый руководитель не найдет нужным остановиться».
Его размеры. Новые стены Константина тянулись от гавани до Пропонтиды поперек раздвинувшейся ширины треугольника на расстоянии пятнадцати стадий от старых укреплений, а вместе с городом Византием они вмещали в себе пять из тех семи холмов, которые в глазах того, кто приближается к Константинополю, как будто возвышаются один над другим с величественной регулярностью. Почти через сто лет после смерти основателя новые здания, с одной стороны достигавшие гавани, а с другой тянувшиеся вдоль Пропонтиды, уже покрывали узкую вершину шестого холма и широкую поверхность седьмого. Необходимость защитить эти предместья от непрерывных нашествий варваров заставила младшего Феодосия обнести свою столицу прочной оградой на всем ее протяжении[266]. От восточного мыса до Золотых Ворот самая большая длина Константинополя достигала почти трех римских миль; его окружность имела от десяти до одиннадцати миль, а все занимаемое им пространство можно определить почти в две тысячи английских акров.
Предместья Пера и Галата хотя и находятся по ту сторону гавани, может быть, и заслуживают того, чтобы их считали за часть города, а эта прибавка, пожалуй, может служить оправданием для того византийского историка, который определяет окружность своего родного города в шестнадцать греческих (то есть почти в четырнадцать римских) миль. Такие размеры, по-видимому, достойны императорской резиденции. Однако Константинополь уступает в этом отношении Вавилону и Фивам, древнему Риму, Лондону и даже Парижу.
Ход работ. О том, как громадны были сокровища, издержанные с императорскою щедростью на основание Константинополя, можно судить по той сумме почти в два с половиной миллиона фунтов стерлингов[267], которая была назначена на сооружение стен, портиков и водопроводов. Леса, покрывавшие берега Эвксинского моря и знаменитые каменоломни белого мрамора, находившиеся на небольшом островке Проконесс, служили неистощимым запасом строительных материалов, которые было нетрудно перевозить коротким морским путем в византийскую гавань. Нетерпение Константина скоро заставило его убедиться, что вследствие упадка, в котором находились в ту пору искусства, ни знания, ни число его архитекторов не соответствовали величию его предначертаний. Поэтому он предписал правителям самых отдаленных провинций учреждать школы, назначать преподавателей и привлекать обещаниями наград и привилегий к изучению в теории и на практике архитектуры достаточное число способных молодых людей, получивших хорошее образование. Здания нового города были воздвигнуты такими ремесленниками, каких можно было добыть в царствование Константина, но они были украшены руками самых знаменитых художников времен Перикла и Александра. Могущество римского императора не было в состоянии воскресить гений Фидия и Лисиппа, но завещанные ими потомству бессмертные произведения ничем не были защищены от склонного к хищничеству тщеславия деспота. По его приказанию у городов Греции и Азии были отобраны их самые ценные украшения. Трофеи достопамятных войн, предметы религиозного поклонения, самые лучшие статуи богов и героев, мудрецов и поэтов древности содействовали блестящему украшению Константинополя и дали историку Георгию Кедрину повод с восторгом заметить, что, по-видимому, недоставало только душ тех знаменитых мужей, в честь которых были воздвигнуты эти удивительные памятники. Но не в городе Константина и не в период упадка империи, когда человеческий ум находился под гнетом гражданского и религиозного рабства, можно было бы найти душу Гомера или Демосфена.
Здания. Во время осады Византия завоеватель раскинул свою палатку на втором холме, на вершине, господствующей над окружающей местностью. Чтоб увековечить память о своей победе, он избрал это же выгодное положение для главного форума, который, как кажется, имел кругообразную или, скорее, эллиптическую форму. Входы с двух противоположных сторон образовали триумфальные арки; портики, окружавшие его со всех сторон, были наполнены статуями, а центр форума был занят высокой колонной, от которой сохранился безобразный обломок, носящий презрительное название обгорелого столба. Эта колонна была воздвигнута на пьедестале из десяти кусков порфира, из которых каждый имел около десяти футов в вышину и около тридцати трех в окружности. На вершине колонны на высоте более ста двадцати футов была поставлена колоссальная статуя Аполлона. Она была из бронзы, была перевезена или из Афин, или из одного из фригийских городов и считалась за произведение Фидия. Артист изобразил тогдашнего бога или, как впоследствии уверяли, самого императора Константина со скипетром
