Читаем без скачивания Кремлевский визит Фюрера - Сергей Кремлев

Такое же чистое небо было и над Брестом.

Гитлер с Риббентропом и Гудерианом вышли из автомобиля на плац, и фюрер увидел Сталина, стоящего в небольшой группе военных и штатских, из которых был сразу узнаваем лишь недавний гость Германии — Молотов. Подтянутый, франтоватый маршал с небольшими усами, чем-то напоминавшими усы самого фюрера, с шестью яркими круглыми орденами на кителе был, очевидно, Ворошилов. Рядом со Сталиным стоял и полный мужчина с гладкой прической и прямоугольником усов щеточкой.

Сталин, тоже увидев фюрера, что-то сказал Молотову с Ворошиловым и двинулся к гостям в сопровождении высокого генерала.

— Кто это, Риббентроп? — тихо спросил Гитлер.

— Фигура мне абсолютно незнакомая, мой фюрер! — пожал плечами рейхсминистр.

— А вы, Шуленбург, не знаете? — обратился фюрер к московскому послу, вышедшему из другой машины…

— Я также в полном неведении, мой фюрер!

Сталин неторопливо подошел, слегка развел руки, приветствуя Гитлера, потом, принимая руку фюрера и пожимая ее, глуховато сказал:

— Рад приветствовать вас, господин Гитлер на земле, которая была возвращена России в ходе нашей общей борьбы!

Гитлер — сам мастер монолога и емкой фразы, сразу же оценил сказанное… Тут были и изысканная в своей простоте и невычурности любезность, и напоминание о том, что Брест — давнее законное русское владение, и скрытая благодарность за вернувшую Брест России германскую решимость 39-го года в отношении Польши, и признание взаимной выгодности союза, и приглашение к его развитию…

Да-а-а… Это был не Чемберлен…

— Я также рад, господин Сталин, что эта общая борьба привела нас в эти старые и овеянные славой стены, где может начаться новая история…

Стрекотали камеры русских и германских кинооператоров, щелкали затворами фотоаппараты, а Сталин под этот неизбежный шум представил фюреру высокого генерала, который оказался переводчиком:

— Переводить нам будет генерал Игнатьев… Он прекрасно знает немецкий язык еще с тех пор, как вел беседы с кайзером Вильгельмом Вторым.

— О! — невольно вырвалось у Гитлера. — Даже так! И как вам удалось это, генерал? — не удержался от вопроса фюрер.

Игнатьев вначале перевел вопрос Сталину, а затем ответил:

— Я был в свое время военным агентом России в Скандинавии…

Сталин чуть заметно улыбнулся и пояснил:

— Товарищ Игнатьев в прошлом— граф, а сейчас, как видите— красный генерал… Живое связующее звено между старой и новой Россией… Между прочим, Алексей Алексеевич служил в царской армии вместе с будущим маршалом Маннергеймом…

Да, эти русские умеют удивить!

Фюрер вдруг понял, что он никогда в обстановке встречи на высшем уровне не чувствовал себя так свободно уже с первых ее минут! Раньше ему всегда приходилось играть, а тут — он чувствовал это острым чутьем публичного политика и вождя — нужды в игре не было.

Не было потому, что Сталин уже первыми минутами общения начисто исключал какую-либо игру. Теперь фюрер понял, почему Риббентроп был так восхищен атмосферой кремлевских приемов. В Европе дышали изысканными искусственными ароматами, а тут был чистый здоровый воздух, окружающий, черт побери, нравственно весьма здоровых людей…

Это было новым и непривычным для Гитлера. Но это — не раздражало. Фюрер уже начинал догадываться, что Сталину была присуща высшая простота стиля, заключающаяся в том, что стиля, как чего-то продуманного, не было. Была сильная, крупная, уверенная в себе и в своей стране личность, для которой никакая поза невозможна уже потому, что абсолютно не нужна.

И этот граф-переводчик… Родом из старой России, он тоже явно дышал той же простотой, что и его вождь…

Все это пронеслось в уме фюрера мгновенной, переплетающейся чередой мыслей, чувств, догадок и прозрений… Но надо было что-то говорить, и он вдруг неожиданно для себя сказал тоже просто:

— Вот оказывается как! Старая Россия и новая оказывается связаны крепче, чем я думал!

— У нас и с Германией давние связи, господин Гитлер, — улыбнулся Сталин… — Я хотел бы вам прочесть несколько строк, — и Сталин, сделав паузу, прочел:

Есть между нами похвала без лести,И дружба есть в упор без фарисейства,Поучимся ж серьезности и честиНа Западе у чуждого семейства… 

Скажите мне, друзья, в какой ВалгаллеМы вместе с вами щелкали орехи,Какой свободой мы располагали,Какие вы поставили мне вехи…

После каждой строчки Сталин делал паузу для перевода, однако музыка стиха от этого не терялась. Игнатьев же переводил блестяще… Рифмы при переводе пропадали, а выразительность сохранялась, и воздействие ее было несомненно…

Гитлер стоял под чистым небом на чужом армейском плацу и поражался… Так с ним не знакомились никогда…

Он нередко сомневался — верна ли та или иная его политическая акция, но не сомневался в своей идейной правоте.

Когда он отдал приказ войти в демилитаризованную Рейнскую зону, он отчаянно трусил. Но вошел.

Он был мастером блефа потому, что никто — ни среди тех, кто ему противостоял, ни среди тех, кто стоял рядом с ним, не начинали с таких низов, как он… Вся эта парламентская и аристократическая публика всегда имела хлеб с маслом, даже если не ударяла палец о палец. Это были представители элиты. Они умели играть, но не умели вложить в игру ту страсть и жизненную силу, которая свойственна тем, кто не просто сделал себя сам, но сделал, поднимаясь с самых общественных низов…

Даже мелкий корсиканский дворянчик Наполеон знал лишь, что значит заснуть на голодное брюхо. Но что такое ночлежка, где засыпаешь на это голодное брюхо, ничем не отличаясь от бездомного пса?! Нет, с этим не был знаком даже Наполеон. Может быть, именно поэтому француз в решительный момент так и не решился использовать силу массы, толпы… Массы, преданной тебе и верящей тебе…

Из всех мировых лидеров изнанку жизни и борьбу не за успех, а за кусок хлеба знал еще только один — вот этот неторопливый русский… Ах, нет, не русский, грузин… Впрочем, все же — русский.

Гитлер колебался перед Судетами и во время Дюнкерка… Ведь поступок, действие могут и подвести. Однако он никогда не подвергал сомнению свои политические идеи! Убеждения его всегда были незыблемы.

Он верил в себя абсолютно, потому что давно глубоко запрятал в самые глубины души сомнения. Это не было ни манией величия, ни переразвитым самомнением. Был трезвый политический и личный расчет, подкрепленный и проверенный практикой: чем более уверенно и неколебимо он вел себя с окружающими, тем большее влияние он на них оказывал. Абсолютная уверенность давала хорошие дивиденды…

И вот впервые вглядываясь в эти прищуренные серые глаза, вслушиваясь в неторопливую речь, подкрепляемую редким взмахом руки, он впервые ощутил неуют и беспокойство.

Он впервые за долгие годы усомнился — а все ли его идеи верны? Вот стоит носитель идей, от его, Гитлера идей, отличных… Но так ли уж неприемлемы идеи, сделавшие вождем России такую личность, как Сталин?

А Сталин, посмотрев в глаза фюрера прямым взглядом, пригласил к входу в высокое здание, похожее на собор…

Начались взаимные приветствия и знакомство.

МАРШАЛ действительно оказался Ворошиловым, а полный мужчина представился коротко: «Жданов»…

Все прошли внутрь… Большое, просторное, но отнюдь не изысканное помещение занимал длинный стол, уже сервированный, причем роскошно…

Однако Сталин пригласил фюрера пройти дальше и пояснил:

— Я благодарен вам, господин Гитлер, за ваше быстрое согласие встретиться в Бресте… Сюда весьма просто добраться и из Москвы, и из Берлина, но это все же не отель «Бельвю», а крепость… К тому же — давно не приводившаяся в порядок. Сейчас здесь стоит несколько воинских частей, а солдаты — народ неприхотливый, мы-то с вами это знаем, потому что мы — сами солдаты…

— О, герр Сталин, вы тоже воевали? Где? На германском фронте?

— Нет, в нашу Гражданскую, а потом — в польскую войну, ту — давнюю… Так что с немцами я не воевал, как и вы, господин Гитлер, не воевали с русскими.

— Да, я был на Западном фронте, как и, кстати, генерал Гудериан…

— Я знаю… И. надеюсь, вы простите нам недостаток комфорта — все пришлось готовить за эту неделю, поэтому что-то могли и упустить…

— Я догадываюсь, герр Сталин, что вы не упускаете из виду ничего…

Сталин как-то по-домашнему тронул усы, улыбнулся:

— Вряд ли это возможно, господин Гитлер… Но я прошу вас отведать, как у нас говорят, русского хлеба-соли… Вы с дороги, а в России ни один уважающий себя хозяин не может допустить, чтобы дорогого гостя да не накормить. Там, — Сталин кивнул головой на стол за их спинами, — я предлагаю провести обед в вашу честь после первой деловой беседы, а сейчас я прошу вас, господ Риббентропа, Шуленбурга и генерала Гудериана закусить в узком кругу… А наши товарищи позаботятся о других ваших спутниках…