Читаем без скачивания Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую - Тамара Лихоталь

Алёша и правда ехал, не глядя по сторонам. Не оглянулся на свой новый замок, который покидал, так и не успев обжить. Не взглянул на старый двор, где когда-то стоял домик его отца, священника Федора. Не посмотрел на терем Петровичей, где осталась непросватанная невеста боярышня Елена. Если бы позволил он себе хоть на миг взглянуть на этот дом, куда столько раз тайно проникал по ночам, то не хватило бы у него духу вот так покинуть всё, что покидал. Может быть, соскочил бы он с коня, да так больше и не сел бы на него, не стал бы догонять всё дальше и дальше уходившую по дороге им же созванную богатырскую рать. И не в том дело, что услышал бы он, как бесчестят его, называя отступником, изменником, предателем, имеющие для этого все основания братья Петровичи. И не потому, что испугался бы проклятий, которые призывает на его голову в отчаянных своих молитвах старая мамка.

Загляни он в терем Петровичей, он увидел бы, что Елена разорвала мелкими полосками и кинула в огонь листок бересты, который он всё же написал ей перед тем, как тронуться в путь. Он узнал бы, что сегодня призвала она своих братьев и объявила им о том, что… Но Алёша не зашёл. Проехал мимо.

24

Вставало солнце. Его ещё не было видно, но в вышине заголубел озаренный первыми лучами купол мечети, и в дворике возле дома засветились деревья, будто в чашечках цветов разом затеплились маленькие светильники.

Деревья походили на яблони. Только ветви у них были потолще и пораскидистей, и цвели они не бело-кипенным яблоневым цветом, лепестки просвечивали изнутри жемчужно-розово, словно в каждом цветке и в самом деле таилось по огоньку. Когда воевода Борислав приехал в этот город, на деревьях под окошками висели плоды — величиной с яблоко, но совсем иные, каких Борислав дотоле не видел, — покрытые пухом, точно вылупившиеся из яйца утята, пахучие и сладкие, как мёд.

Висели плоды. Потом цвели цветы. Потом снова зрели плоды. И вот опять деревья покрыты цветом. Только по этой смене и можно, пожалуй, отметить, что миновали две зимы, как живет он тут на чужбине. Потому что настоящей зимы, как на Руси, в этих краях не бывает.

За это время воевода Борислав немало поездил по землям, подвластным Великому хорезмшаху. Был и в Ургенче — стольном городе Хорезма, и в Бухаре, и в иных городах. Зеленые арки над головой, пронизанные искрами солнца, одна сменяя другую, уходили в дальнюю даль. Светлым серебром струилась по уступам водопадов вода. Зеркально блестели пруды и каналы, в которые гляделись голубые купола мечетей и дворцы — ослепительно белого мрамора или расписанные яркими узорами.

«Самарканд очень древний город, — рассказывал Мухаммад. — В старину он назывался Мараканда и был столицей земли Согдианы. Сюда водили свои войска и персидский царь Кир, и царь царей Дарий, и Александр Македонский. Наши поэты назвали Самарканд жемчужиной мира».

«Жемчужина мира, — думал Борислав. — И в самом деле, нет, наверное, на свете другого города — такого чуждого его взору и такого прекрасного».

Воевода Борислав вышел во дворик. Слуга в полосатом халате, возившийся возле сложенной в углу дворика круглой печи — тандыра, обернулся и поздоровался, склонившись чуть не до самой земли.

— Алейкум салам! — ответил воевода Борислав. Он теперь уже неплохо понимал и даже мог разговаривать по-арабски. Не пропали даром труды его учителя и друга тонколицего, с мягкими чёрными глазами Мухаммеда. Когда воевода Борислав вместе со своими спутниками прибыл в столицу Хорезма, оказалось, что языка гостей из столь дальней земли здесь не понимает никто, кроме купцов, знавших несколько слов по-русски, услышанных где-то на перекрёстке больших дорог, да ещё рабов родом из земли Русь, которым выпало на долю влачить жизнь в неволе бог весть где. Зато было в Ургенче немало учёных людей, знавших греческий язык. В том числе и Мухаммад, который, ещё занимаясь в медресе, увлёкся философией и выучил греческий язык, чтобы читать труды древних философов. На языке греков и изъяснялись они с Мухаммадом в первое время.

Слуга, немолодой, но гибкий и быстрый, покрыл расшитой цветным шелком скатертью маленький столик, стоявший на большом ковре под сенью беседки. Выхватил из тандыра горячие лепешки, которые пёк не на поду печи, как это делают на Руси, а прилепив тесто внутри тандыра к раскаленным его бокам. Поставил на стол расписанное тонкими узорами блюдо с плодами и принес в широкой пиале золотистый напиток, который здесь называли коротеньким словом «чай». Это был настой высушенных особым способом листьев. Привозили листья чая из далекой страны желтолицых людей Китая, что лежит за Великой стеной, отгородясь от всего мира. Горьковатый на вкус напиток сначала не понравился Бориславу, но здесь его очень ценили, считали целебным. Борислав вскоре привык к его чуть горьковатому привкусу и нежному аромату. А потом и сам убедился, что чай не зря считают целебным напитком. Он бодрит силы, унимает головную боль и даже в самую большую жару утоляет жажду. Пьют его не холодным, как, например, квас на Руси в летнюю пору, а горячим. Первое время это тоже удивляло Борислава. Но вскоре он признал мудрость чужого народа. И ему больше не казалось чудным, что в жару пьют горячий чай, надевают толстый ватный халат и тёплую баранью шапку. Насельники любой земли — жители, те, кто населяет эту землю, живёт на ней, наверное, лучше знают, как надобно на ней жить. Полюбил он и дом, который ему предоставили, удобный для жилья в любую погоду. Большая зимняя горница, расположенная на втором этаже над службами, смотрела окнами на юг. Стенные ниши и цветная роспись располагали к покою и отдохновению. Горница выходила на террасу, от которой шли галереи с колоннами, опоясывающие внутренний дворик с цветником и садом. Внизу под террасой располагалась летняя горница — окнами на север. Борислав привык и к местной еде и даже сидеть за столиком научился не на лавке, а на ковре, скрестив ноги. Так и ел, так и писал. Вот и сейчас, позавтракав, он велел слуге принести письменные принадлежности и деревянный ларец, стоявший у него в комнате у изголовья, и стал писать письмо домой. Представлялась возможность отправить его с очередным караваном, проходившим через половецкие степи. Прежде всего он достал из ларца записки Худиона, который тот оставил перед тем, как отправиться дальше в Индию.

Худион времени не терял. Со свойственной ему дотошностью досконально вызнал все, что было надобно. И сейчас Борислав читал составленный им перечень товаров, которыми торговал Самарканд и иные здешние города.