Читаем без скачивания Весь Хайнлайн. Свободное владение Фарнхэма - Роберт Хайнлайн

— Почему, Феликс?!

— Ненавижу этих проклятых старух, делающих все так, как им заблагорассудится! — рявкнул Гамильтон. — Никогда не мог понять, почему вежливость является обязанностью молодых, а грубость — привилегией старых.

— Но, Феликс, она совсем не такая. По-моему, она просто душка.

— Ведет она себя отнюдь не так.

— Но ничего дурного при этом не думает. Полагаю, она просто всегда спешит.

— С чего бы это?

— Не станешь ли и ты таким — в ее возрасте?

Взглянуть с такой точки зрения ему как-то не приходило в голову.

— Может, ты и права. Песочные часы, и все такое прочее. О чем вы тут секретничали вдвоем?

— Обо всякой всячине. Когда я жду ребенка, как мы его назовем, какие у нас на него планы — и вообще…

— Могу поспорить, говорила в основном она!

— А вот и нет, я. Время от времени она вставляла вопрос.

— Знаешь, Филлис, — серьезно проговорил Гамильтон, — что мне меньше всего нравится, так это трепетный интерес, который посторонние проявляют ко всему, касающемуся тебя, меня и его. Уединения у нас не больше, чем у гуппи в аквариуме.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, но с ней я ничего подобного не чувствовала. У нас был чисто женский разговор — и очень милый.

— Хм-м-м!..

— Во всяком случае, она почти не говорила о Теобальде. Я сказала, что мы собираемся подарить Теобальду сестренку. Это ее очень заинтересовало. Она хотела знать, когда. И какие у нас планы в отношении девочки. И как мы собираемся ее назвать. Я об этом еще не думала. А ты, Феликс? Как по-твоему, какое имя ей больше подойдет?

— Бог его знает. По-моему, заранее подбирать имя — значит проявлять излишнюю поспешность. Надеюсь, ты сказала ей, что это будет еще очень, очень нескоро?

— Сказала, хоть она и выглядела несколько разочарованной. Однако после появления на свет Теобальда я некоторое время хочу побыть собой. А как тебе нравится имя Жюстина?

— Вроде ничего, — отозвался Гамильтон. — А что?

— Она его предложила.

— Она? А чей это, по ее мнению, будет ребенок?

Глава XIV

«…И чесать, где чешется»

— Ну-ну, Феликс, спокойнее…

— Черт возьми, Клод, — она там уже так долго!

— Не так уж долго. Первый ребенок очень часто не спешит появляться на свет.

— Но, Клод, вы, биологи, должны бы придумать что-нибудь получше. Женщины не должны через это проходить!

— Что, например?

— Почем я знаю? Может быть, эктогенез…

— Мы могли бы практиковать эктогенез, — невозмутимо заметил Мордан. — Опыт есть, так что достаточно захотеть. Но это было бы ошибкой.

— Почему?

— По своей природе это противно выживанию. Раса окажется поставленной в зависимость от технически сложной помощи. А может наступить такое время, когда эта помощь окажется недоступной. Выживают те, кто выживает как в легкие, так и в трудные времена. Общество, практикующее эктогенез, не сможет бороться с жестокими, подлинно примитивными условиями. Хотя эктогенез и не нов — им пользуются уже миллионы лет.

— Нет, я полагаю, это… А? Как давно, вы говорите?

— Миллионы лет. Что такое откладывание яиц, как не эктогенез?

Он неэффективен, потому что подвергает зиготы слишком большому риску. Дронт и большая гагарка могли бы существовать и сегодня, если бы при размножении не пользовались эктогенезом. Нет, Феликс, у нас, млекопитающих, способ надежнее.

— Хорошо вам рассуждать, — мрачно отозвался Гамильтон. — Речь ведь идет не о вашей жене.

Не обратив внимания на этот выпад, Мордан продолжал:

— То же самое справедливо и по отношению к любой облегчающей нашу жизнь технике. Вы когда-нибудь слышали о детях, выкормленных из соски, Феликс? Впрочем, нет, не могли — это устаревший термин. Однако это — одна из причин почти полного вымирания варваров после Второй генетической войны. Конечно, погибли не все — как бы ни была яростна война, уцелевшие всегда есть. Но в большинстве своем они были детьми, прикованными к соске, — и численность следующего поколения упала едва ли не до нуля. Не хватило сосок, и слишком мало было коров. А матери выкармливать детей уже не могли.

Гамильтон раздраженно махнул рукой: безмятежное философствование Мордана — или то, что принимал за него Феликс, — казалось ему кощунственным.

— Хватит об этом. К черту! Лучше дайте закурить.

— Сигарета у вас в руке, — заметил Мордан.

— Да? Верно… — Гамильтон бессознательно тут же погасил ее и достал из портсигара другую. Мордан улыбнулся, но промолчал, — Который час?

— Пятнадцать сорок.

— Всего? Мне кажется, больше.

— Может быть, вы нервничали бы меньше, находясь там?

— Филлис мне не позволит — вы же знаете ее, Клод. А как она решила, так и будет, — Гамильтон невесело усмехнулся.

— Ничего, вы оба — достаточно гибкие люди, всегда готовые пойти навстречу.

— О, мы прекрасно ладим друг с другом. Она предоставляет мне возможность делать все, что заблагорассудится, а впоследствии я обнаруживаю, что сделал как раз то, чего хотела она.

На этот раз Мордану без труда удалось подавить улыбку — он и сам уже начал удивляться задержке. Он говорил себе, что испытывает лишь абстрактный, беспристрастный, научный интерес, однако повторять это приходилось довольно часто.

Дверь открылась, и на пороге появилась сиделка.

— Теперь можете войти, — радостно объявила она.

Мордан, стоявший ближе к двери, вознамерился было войти первым, однако Феликс протянул руку и ухватил его за плечо.

— Эй! Что тут происходит? Кто здесь отец? — он отодвинул арбитра в сторону, — Подождите своей очереди!

Филлис выглядела осунувшейся и бледной.

— Хелло, Феликс!

— Привет, Фил! — Гамильтон склонился над ней. — С тобой все в порядке?

— Конечно, в порядке — ведь для этого я и есть, — она подняла на Феликса глаза. — И убери с лица эту глупую ухмылку. В конце концов, не ты же изобрел отцовство!

— Ты уверена, что с тобой все хорошо?

— Я прекрасно себя чувствую. Только выгляжу, должно быть, ужасно.

— Ты выглядишь красавицей.

Голос у него над ухом произнес:

— Вы не хотите взглянуть на своего сына?

— А? О, конечно!

Гамильтон обернулся. Мордан выпрямился и отступил в сторону. Сиделка подняла ребенка, как бы предлагая Феликсу взять его на руки, но тот лишь робко разглядывал сына. «Вроде бы рук и ног сколько полагается, — подумал он, — но этот ярко-оранжевый цвет — не знаю, не знаю… Может быть, это нормально?»

— Тебе не нравится? — резко спросила Филлис.