Читаем без скачивания Сто полей - Юлия Латaынина

Ванвейлен нащупал пистолет. «Сейчас он пройдет мимо меня, – подумал он. – Потом – взойдет по лестнице управы. Потом – пойдет по наружной галерее. Потом я застрелю его, и он, наверное, упадет прямо вниз, к статуе Иршахчана. В наружной галерее он уже будет без телохранителей, и в полуденном солнце среди воды и окон никто не увидит выстрела». Ванвейлен нервно облизнул губы. «Все воспримут это как знамение», – с ужасом подумал он.

Бредшо – слабак, что бы с ним ни сделал Баршарг.

В этом мире не было ни одного человека, который увидел бы в них что-то, кроме способа получить власть и перерезать глотки всем конкурентам, – а получи они власть сами, то что? Памятник Иршахчану можно снести, можно поставить новый – освободителям со звезд, а душу – душу народа как переделаешь?

«Этот мир пропах Иршахчаном, – подумал Ванвейлен, – от чиновника до крестьянина». Ну, заведут здесь космодром и демократию, а как заведут – найдется охотник объяснить народу всю правду про иностранных эксплуататоров, которые нефть – выкачивают, уран забирают, а взамен приносят чуждое народному духу. И окажемся мы, впридачу ко всем нынешним диктатурам, нос к носу с какой-нибудь нововейской империей, восстановившей справедливость в масштабе планеты и теперь порывающейся восстановить ее в масштабе Галактики».

Толпа с ревом колыхнулась вперед, ловя зерно и медные монеты, – араван Баршарг, в алых доспехах и белом траурном плаще, проходил мимо. Рядом с Ванвейленом он поднял руки и оборотился, улыбаясь. Ванвейлен побледнел: на него снова глядел Марбод Кукушонок.

То есть, опять-таки, не совсем Кукушонок. Баршарг был лет на пятнадцать старше, и белокурые его волосы были тронуты сединой, и империя смыла улыбку с его лица, и глаза его были мертвые, другие.

Другие, ибо араван Баршарг, без сомнения, никогда бы не устроил жертвенного костра из оружия, захваченного в битве, дабы не отдавать этого оружия своему начальнику, – а Марбод Кукушонок, без сомнения, никогда бы не стал на черном рынке торговать зерном в обороняемом им городе. Но схожи они были удивительно. Действительно, род Белых Кречетов.

Араван Баршарг уже шел по наружной галерее, высоко и далеко, махая руками. Ванвейлен разжал рукоять пистолета.

– Ты чего не кричишь?! Кричи – государев потомок! – сказал рядом кто-то.

«Боже мой! – подумал Ванвейлен. – А ведь государь Иршахчан тоже из рода Белых Кречетов…»

Баршарг исчез меж колонн. Огромные узорные ворота управы стали тихо-тихо закрываться.

– Ур-ра Белому Кречету! – вместе с другими закричал Клайд Ванвейлен.

Через четверть часа Ванвейлен стоял у девятых, малых ворот управы.

– Меня прислали к господину Даттаму, – сказал он, показывая жетон.

Стражник усмехнулся и подобрался: жетон-то у человека был, но – ни правильных слов, ни курьерского знака.

– А кто тебя прислал? – облизнувшись, спросил он.

Ванвейлен подумал и сказал:

– Янни, дочка наместника.

– А, – заколебался стражник, – а мне-то что с того?

Ванвейлен задумался и полез в рукав.

– А правду говорят, – сказал стражник, – что бумажных денег скоро не будет?

Ванвейлен вытащил из рукава серебряный «омень».

Стражник выразительно закрыл глаза.

Через двадцать минут Ванвейлен разыскал одного из секретарей Даттама. Тот очень удивился.

– Мне надо поговорить с членами совета.

Секретарь улыбнулся.

– Там, видите ли, обсуждают важные дела, господин Ванвейлен. Подождите.

– Несомненно, – сказал Ванвейлен. – Там обсуждают очень важные дела. Я, однако, боюсь, что о самом важном деле араван Баршарг забудет доложить сегодня совету. И хотел бы исправить его оплошность.

Секретарь покачал головой.

– Позовите господина Даттама. Скажите, что это вопрос его жизни и смерти.

Секретарь прошел через ряды стражи и вернулся с отказом.

Ванвейлен кивнул и пошел назад. Прошел две комнаты – свернул в пустую анфиладу, пробежал через парадный кабинет наместника и увидел скучающего стражника у выхода на широкий балкон.

– Эй, назад! – сказал стражник, когда Ванвейлен шагнул к балкону.

Ванвейлен засадил ему кулаком в переносицу, и стражник тихо сполз на пол.

Пятеро опекунов несовершеннолетнего сына Харсомы собрались в центральной зале обсудить последнюю волю экзарха и последний указ государыни Касии. Указ сулил Варнарайну власть законного государя, справедливых чиновников и законы Иршахчана.

Баршарг вошел в зал заседаний последним, – четверо опекунов поспешно встали, кланяясь ему. Маленького государя в зале не было, мальчик, наверное, где-то спал или играл с шариком.

Наместник Рехетта начал разговор с упрека:

– Вы поторопились разделить государственные земли, даже не посоветовавшись с нами!

Баршарг ответил:

– У людей не должно быть пути назад. Если бедняк захватил земли империи, а богач нарушил ее законы – ни один из них не изменит нам.

Баршарг смял бумагу с государевым указом и оглядел членов совета.

– Господа! Мы все в прошлом не очень-то любили друг друга, но теперь наша единственная возможность уцелеть – это быть заодно, как пять пальцев в одном кулаке! Господин Рехетта! Государыня Касия никогда не оставит бывшего повстанца во главе провинции. Господин настоятель! Начальники цехов не потерпят храмовых мастерских, а чиновники не потерпят знаний храма! Господин Арфарра! Государыня Касия никогда не забудет, что в своем докладе вы назвали ее проказой, поразившей кости государства! Господин Даттам! Вы самый богатый человек империи! Надо ли напоминать вам, что в империи чиновник дает богачу обрасти жирком только для того, чтоб затем ловчее отобрать отобранное?

Араван замолчал и оглядел собравшихся.

Некогда огромные зеленые глаза Рехетты совершенно утонули в красных шелушащихся веках, двойной подбородок заплыл кружевами. Скосив глазки, бывший пророк глядел в витражные раздвинутые двери. За витражами шла вокруг третьего этажа управы мраморная галерея, полукругом охватывая внешний двор. Там, в центре двора, стоял жертвенник со статуей Иршахчана, и плечи государя были вровень с галереей. Мальчишка-скоморох, взобравшись по уступам, дергал государя с головой мангусты за каменные кисточки на ушах. Снизу бойко гоготали воины аравана Баршарга: карнавал сегодня перехлестнулся через каменные стены управы.

Настоятель храма сидел неподвижно, спиной к раскрытым витражам, и не обращал внимания на хохот всадников. «Ничего, – подумал Баршарг, – теперь у меня найдется управа на храм и его огненное зелье».