Читаем без скачивания Отныне и вовек - Джеймс Джонс

— Заключенным не разрешаются свидания с посетителями, и им запрещено курить сигареты, — говорил майор. — Каждому заключенному ежедневно выдается один пакет табачной смеси «Дюк», и в том случае, если у заключенного обнаружат любые другие табачные изделия, будь то сигареты или трубочный табак, заключенный немедленно получает минус.

Кажется, Пруит наконец-то начал понимать, что такое «минус». Похоже, это было очень растяжимое понятие, вбирающее в себя бесконечное множество разнообразных прегрешений.

— Мы проверяем состояние бараков ежедневно, а не только по воскресеньям. За любое отклонение от установленного порядка содержания личных вещей заключенный немедленно получает минус. Повторные нарушения любого из наших правил влекут за собой одиночное заключение в карцере.

В течение всего пребывания в тюрьме все приговоренные к лишению свободы именуются «заключенными», — продолжал майор. — Лица, отбывающие здесь срок, утратили право на свои прежние воинские звания, и почетное обращение «рядовой» к ним не применяется.

Штаб-сержант Джадсон исполняет обязанности заместителя начальника тюрьмы. В мое отсутствие его решения имеют силу приказа. Это понятно?

— Так точно, сэр, — быстро сказал Пруит.

— Тогда, кажется, все. Заключенный, вопросы есть?

— Никак нет, сэр.

— Тогда все. Рядовой Хэнсон отвезет тебя на работу.

— Так точно, сэр. — Пруит отдал честь. Палка в тот же миг с математической точностью воткнулась ему в поясницу, в то самое место над левой почкой — наказание нерадивому ученику.

— Заключенным отдавать честь не разрешается, — сказал майор Томпсон. — Право на взаимоуважительное военное приветствие имеют только лица на действительной службе.

— Так точно, сэр, — хрипло отозвался Пруит, борясь с тошнотой.

— Теперь все, — сказал майор Томпсон. — Заключенный, кругом! Вперед — шагом марш!

У порога Хэнсон скомандовал: «Левое плечо вперед — марш!», и они двинулись по коридору к двери, через которую сегодня вошли в тюрьму. Поясница у Пруита разламывалась, ныли даже колени, гнев слепил его и рождал бредовые мысли. Он не заметил, куда и когда исчез Текви. Возле кладовой рабочего инвентаря, которая была рядом с запертым оружейным складом, Хэнсон приказал остановиться. Кладовщик, тоже доверенный заключенный, выдал Пруиту шестнадцатифунтовую кувалду. Потом Хэнсон велел остановиться возле оружейного склада, сдал в окошечко свою палку, получил в обмен автомат, и только после этого вывел Пруита во двор, где у ворот их ждал грузовик.

— А ты орел, — ухмыльнулся Хэнсон, когда они забрались в пропыленный кузов и грузовик тронулся. — Сколько ты схлопотал, всего четыре?

— Да, всего четыре.

— Ишь ты, здорово! Бывает, на первой беседе по десять-двенадцать раз ткнешь. При мне двое парней даже в обморок грохнулись, пришлось их выносить. Самое меньшее на моей памяти — два удара, так это и то был Джек Мэллой, а он третий раз сидит. Так что ты молодцом.

— Приятно слышать, — мрачно сказал Пруит. — Я уж думал, провалился на первом же экзамене.

— Ну что ты. — Хэнсон ухмыльнулся. — Я тобой даже гордился. Честь отдают все, так что это можно не Считать. Получается, ты схлопотал только три. Даже Джек Мэллой — и тот в конце козырнул. Это у всех автоматом срабатывает.

— Ты меня утешил. — Ворота за ними закрылись, Пруит отвернулся, вдохнул прохладный воздух и увидел хребет Вайанайе, подымающийся за перевалом Колеколе, куда ехал грузовик.

— Ничего, очухаешься, — успокоил Хэнсон.

Чтобы попасть на черную вершину Колеколе, грузовик сначала спустился почти к гарнизону и обогнул офицерскую площадку для гольфа.

— Только посмотри на этих гадов, — с завистью сказал Хэнсон. Он сидел на заднем борту грузовика. — В гольф играл?

— Нет.

— Я тоже нет. Вот гады!

Грузовик привез их к каменоломне, расположенной ярдов на сто ниже седловины перевала, куда в тот раз он маршировал под конвоем Палузо и слушал, как снизу ему вслед улюлюкают заключенные. Неожиданно ему захотелось, чтобы какой-нибудь бедолага вроде него тащился бы сейчас походным шагом на перевал, он бы тоже нашел, что ему крикнуть. Хэнсон передал его охраннику, стоявшему на дороге.

— Пока, браток. Еще увидимся, — Ухмыляясь, Хэнсон залез в кабину рядом с шофером.

Грузовик зафырчал и покатил обратно, под уклон. Пруит посмотрел вниз — Скофилдский гарнизон расстилался под ним, как карта.

— Иди, выбирай себе место. Любое. Вон там, — охранник махнул пистолетом. — Работай.

Это был полукруглый открытый карьер в склоне горы, его разрабатывали уже лет сорок. Кроме охранника на дороге, заключенных сторожили еще двое: один стоял на выступе над карьером и держал под наблюдением всю территорию внизу, другой расхаживал по правому склону каменоломни, ближе к узкой расщелине, где начинался редкий лес, переходивший в заросли, которые покрывали гору Каала (4030 футов над уровнем моря, самая высокая вершина острова Оаху). На том склоне он по крайней мере будет ближе к свободе диких гор.

Взвалив кувалду на плечо, Пруит пошел направо. Неподалеку от него запорошенный серой каменной пылью гном опустил кувалду и застыл, он был похож на горного человечка из «Рип Ван Винкля» или на одного из вагнеровских карликов-кузнецов, почерневших от копоти в глубоких пещерах в недрах гор. Гном потер спину, выпрямился и коротко улыбнулся ему — зубы и глаза хищно сверкнули белизной в серых складках лица.

— Привет, сучий ты потрох! — сказал Анджело Маджио. — Как ты там?

— Спина болит, — улыбнулся Пруит.

— Ха! Ты бы видел, что со мной было! — Анджело оскалился. — Синяки две недели не проходили. Каждый раз, как отливал, глаза на лоб лезли — ну, думаю, загнусь прямо в сортире!

Пруит рассмеялся, опустил кувалду, и они пожали руки.

— Гад ты все-таки, — сказал Анджело. — Нехороший человек. Я все жду и жду, когда ты тут объявишься. Подлюга ты, ни дна тебе ни покрышки!

— И тебе того же. А ты ничего выглядишь. Немного запылился, а так ничего.

— Эй, вы! — крикнул охранник с дороги. — Что вы там друг другу передаете?

— Руки пожимаем! — злобно заорал в ответ Маджио. — Слышал про такое? Ру-ко-по-жа-ти-е! Распространено среди христиан. Применяется при встрече двух культурных людей. Обозначает дружеское приветствие и что давно не виделись. Никогда не слышал?

— Маджио, кончай трендеть! — закричал охранник. — Давно в «яме» не был? Ты со мной эти штучки брось! Давай молотком работай, а не языком. Руки потом пожимать будете. Здесь разговаривать запрещено, сам знаешь.

— Ладно, сопля, не плачь! — крикнул Маджио. Люди, дробившие камни рядом с ним, разгибались и посмеивались, хищно оскаливая зубы, но Маджио их не замечал. — Черт возьми, — сказал он. — Черт возьми, ты отлично выглядишь. Второго такого урода я не видел.

— Я от твоей красоты тоже без ума, — улыбнулся Пруит.

— Ты не стой. Делай вид, что работаешь. — Анджело невысоко поднял кувалду и, согнувшись, дал ей свободно упасть своим весом. — Иди сюда, — позвал он, — этого камушка хватит на двоих. — Он оглядел недавно отколотую взрывом глыбу, словно оценивал противника. — Я не жадный, бери половину. — Он снова приподнял кувалду и снова дал ей упасть под собственной тяжестью.

— Спасибо, — сказал Пруит, становясь рядом и замахиваясь. — Ты мне одолжение не делай.

Анджело нагнулся посмотреть, куда пришелся удар.

— Что-то камушек очень твердый попался.

— А ну работайте! — закричал с дороги охранник. — Эй, вы, двое! Я вам говорю.

— Так точно, сэр! — крикнул Анджело. — Спасибо, сэр.

— Куртки снимать здесь, конечно, не разрешают? — спросил Пруит.

— Шутишь! Ни куртки, ни шляпы. Думаешь, зачем на куртке это «Р»? Чтобы было понятно, что ты заключенный? Нет, в это «Р» очень удобно целиться. А шляпа — просто так, бесплатное приложение. Ну ладно, рассказывай. За что тебя загребли?

Пруит рассказал, как все было.

— Так-так, — сказал Анджело. — Веселая история. Значит, ты старичка Блума крепко починил?

— Он меня тоже хорошо уделал. Было почти на равных.

— Но он же не смог выступать? Вечером, на товарищеских? Или все-таки выступал?

— Еще как выступал. Даже выиграл. Остановили после первого раунда. Ввиду явного преимущества.

— Вот сволочь! — ругнулся Анджело. — А вообще, хрен с ним, — философски рассудил он. — Нельзя же иметь все. Когда у тебя есть все, то дальше и жить неинтересно. А потом, значит, Старый Айк попер на тебя с ножом и ты его тоже причесал?

— Ага.

— И за такое удовольствие всего три месяца? Это же даром. За это не жалко и шесть отсидеть. Я бы за такую прелесть хоть сейчас на второй срок остался. И даже простоял бы все три месяца на голове, и не дышал, и одной рукой еще держал бы себя за кончик.