Читаем без скачивания Дети капитана Гранта - Жюль Верн

Гленарван и его спутники поднялись к могиле вождя. Широкий вход в ограду был завешен циновками. Гленарван хотел было войти, но вдруг быстро подался назад.

— Там дикарь, — проговорил он.

— Дикарь у этой могилы? — спросил майор.

— Да, Мак-Наббс.

— Что из этого! Войдем.

Гленарван, майор, Роберт и Джон Манглс проникли за ограду. Там действительно сидел маори в длинном плаще из формиума. Тень от ограды мешала разглядеть черты его лица. Он, казалось, был очень спокоен и завтракал с самым беззаботным видом.

Гленарван собирался заговорить с ним, но туземец, опередив его, любезно сказал на чистейшем английском языке:

— Садитесь, дорогой сэр! Завтрак ждет вас.

То был Паганель. Услышав его голос, все бросились к милейшему географу и стали обнимать его. Паганель нашелся! Беглецы видели в этом залог своего спасения. Каждому не терпелось начать расспрашивать его, каждому хотелось узнать, каким образом и почему очутился он на вершине Маунганаму, но Гленарван пресек одним словом это несвоевременное любопытство.

— Дикари! — сказал он.

— Дикари! — повторил, пожимая плечами, Паганель. — Вот уж, могу сказать, личности, которыми я совершенно пренебрегаю.

— Но разве они не могут…

— Они-то! Эти болваны? Идемте, взгляните на них.

Все пошли за Паганелем. Новозеландцы находились на том же месте, у подошвы горы, и издавали ужасающие вопли.

— Кричите! Завывайте! Надсаживайтесь! — сказал Паганель. — Попробуйте-ка, взберитесь на эту гору!

— А почему им не взобраться на нее? — спросил Гленарван.

— Да потому, что на ней похоронен вождь, потому что на гору наложено табу!

— Табу!

— Да, друзья мои! И вот почему я сам забрался сюда, как в одно из тех убежищ, где несчастные находили себе безопасный приют в средние века.

Действительно, гора была табуирована и поэтому стала недоступной для суеверных дикарей.

Это еще не было для беглецов спасением, но, во всяком случае, было благодетельной передышкой, которую можно было использовать. Гленарван, охваченный невыразимым волнением, не в силах был произнести ни слова; майор с довольным видом покачивал головой.

— А теперь, друзья мои, — сказал Паганель, — если эти скоты рассчитывают поупражнять на нас свое терпение, они жестоко ошибаются — не пройдет и двух дней, как мы будем вне их досягаемости.

— Мы убежим! — сказал Гленарван. — Но как?

— Этого я еще пока не знаю, но все же мы убежим, — ответил Паганель.

Тут все пристали к географу с просьбой рассказать о его приключениях. Но странная вещь: на этот раз у словоохотливого ученого пришлось прямо вытягивать каждое слово. Он, такой любитель рассказывать, давал на вопросы своих друзей неясные, уклончивые ответы.

«Подменили моего Паганеля», — подумал Мак-Наббс.

В самом деле, в почтенном ученом произошла какая-то перемена: он усердно кутался в свою огромную шаль из формиума и, казалось, стремился избегать любопытных взглядов. Ни от кого из присутствующих не укрылось то обстоятельство, что географ смущался, когда какой-либо вопрос касался его лично, но из деликатности всё делали вид, что не замечают этого. Впрочем, как только разговор отклонялся от личности Паганеля, к нему тотчас же возвращалась его обычная веселость.

Что же касается его приключений, то вот чем нашел возможным поделиться географ со своими товарищами, когда все они уселись вокруг него у ограды.

После убийства Кара-Тете Паганель, как и Роберт, воспользовался смятением туземцев и выбрался из па. Но ему менее посчастливилось, чем юному Гранту: он угодил в другое становище маори. Вождем здесь был человек высокого роста, с умным лицом, гораздо более развитой, чем все его воины. Он говорил на правильном английском языке и приветствовал географа, потершися о его нос кончиком своего носа.

Сначала Паганель не мог понять, в плену он или нет, но вскоре, видя, что вождь любезно, но неотступно следует за ним по пятам, он сообразил, как обстоит дело.

Вождь этот, по имени Хихи, что значит «луч солнца», оказался человеком не злым. Видимо, очки и подзорная труба географа ставили на недосягаемую высоту Паганеля, и Хихи решил привязать его к себе — притом не только хорошим обращением, но и крепкими веревками из формиума.

Так продолжалось три долгих дня. На вопрос, хорошо или плохо обращались с ним в это время, географ ответил: «И да и нет», не вдаваясь в дальнейшие подробности. Словом, он был пленником, но положение его казалось лучше положения его несчастных друзей только потому, что ему не предстояла немедленная казнь.

К счастью, однажды ночью он умудрился перегрызть свои веревки и убежать. Издали видел он, как происходило погребение Кара-Тете на вершине Маунганаму; он знал, что тем самым на гору налагалось табу. Не желая: покинуть край, где были в плену его друзья, Паганель решил искать убежища на табуированной горе. Ему удалось выполнить этот опасный замысел. В прошлую ночь он добрался до могилы Кара-Тете и здесь, «восстанавливая свои силы», ждал, не освободит ли какой-нибудь счастливый случай его друзей.

Таков был рассказ Паганеля. Не умолчал ли он намеренно о каких-нибудь обстоятельствах своего пребывания у туземцев? Смущение географа не раз наводило его слушателей на такое предположение. Но как бы то ни было, все они единодушно поздравили Паганеля со счастливым избавлением.

Тут, покончив с прошлым, занялись настоящим. Положение беглецов продолжало оставаться чрезвычайно опасным. Правда, туземцы не решались взобраться на вершину Маунганаму, но они рассчитывали снова захватить в свои руки пленников с помощью голода и жажды. Вопрос был только во времени, а дикари умеют быть терпеливыми.

Гленарван не скрывал от себя трудностей положения. Но он решил выжидать благоприятных обстоятельств, а в крайнем случае — создать их. Прежде всего он задался целью тщательно осмотреть Маунганаму, свою импровизированную крепость: не для того, чтобы защищать ее — ведь приступа бояться не приходилось, — а для того, чтобы выбраться из нее. Поэтому Гленарван вместе с майором, Джоном Манглсом, Робертом и Паганелем произвели тщательное обследование горы: были обследованы все имевшиеся тропинки, их направление и склоны горы. Горный гребень длиной в милю, соединявший Маунганаму с горной цепью Вахити, шел, понижаясь, к равнине. Этот гребень, узкий и причудливо извилистый, представлял собой единственно доступную дорогу в случае бегства. Если бы беглецы под прикрытием ночи пробрались этим путем незамеченными, им, быть может, и удалось бы, ускользнув от маорийских воинов, достигнуть глубоких долин гор Вахити.