Читаем без скачивания Гиперион - Дэн Симмонс

Мартин Силен поднял голову. Его глаза покраснели.

– Существо, которое завтра уничтожит нас – моя муза, наш создатель и погубитель – движется сквозь время из будущего в прошлое. И сейчас пусть оно схватит меня, но отпустит Билли. Пусть схватит меня, и пусть на этом оборвется моя поэма, останется незаконченной во веки веков! – Он еще выше поднял бутылку и, закрыв глаза, швырнул ее в дальнюю стену. Осколки стекла разлетелись облаком оранжевых искр.

Полковник подошел к поэту и положил свои длинные сильные пальцы на его плечо.

От этого простого жеста в комнате словно бы потеплело. Ленар Хойт оторвался от стены, воздел кверху правую ладонь, соединив большой палец с мизинцем, и негромко произнес:

– Отпускаются грехи твои.

Ветер бился о стены Башни и завывал в горгульях и на балконах. Отблески битвы, полыхавшей в сотне миллионов километров отсюда, окрасили лица паломников в кровавые тона.

Кассад вернулся к дверям. Остальные начали устраиваться на ночь.

– Нужно хоть немного поспать, – пробормотала Ламия Брон.

Какое-то время Консул вслушивался в вопли и свист ветра, потом повернулся на бок и, поправив служивший ему подушкой рюкзак, натянул одеяло повыше. Уже много лет его мучила бессонница.

Он подложил под щеку кулак, закрыл глаза и сразу же заснул.

Эпилог

Консул проснулся от треньканья балалайки, такого тихого, что он даже подумал, будто оно ему снится. Ежась от холода, он встал, набросил на плечи одеяло и вышел на балкон. Рассвет еще не наступил. Небеса по-прежнему пылали отблесками битвы.

– Извините. – Ленар Хойт поднял взгляд от струн и поплотнее запахнул накидку, в которую зябко кутался.

– Ничего, – ответил Консул. – Я выспался. – И вправду: он давно уже не чувствовал себя таким отдохнувшим. – Поиграйте еще.

Пронзительные звуки слились с воем ветра, налетавшего с горных вершин, в странный дуэт. Инструмент звучал так чисто, что у Консула защемило сердце.

На балкон вышли Ламия Брон и полковник Кассад. Через минуту к ним присоединился Сол Вайнтрауб. Рахиль ерзала в своей люльке и тянула к ночному небу ручонки, словно пытаясь сорвать распускающиеся на нем неправдоподобно яркие цветы.

Хойт играл. В этот предрассветный час ветер разгулялся вовсю, и чистые звуки свирели, издаваемые горгульями, вторили огромному фаготу Башни.

– Башка трещит, а всем насрать, – раздался голос поэта. Держась за голову, он подошел к перилам и свесился вниз: – Если я блевану с этой высоты, моя блевотина достигнет земли только через полчаса.

Отец Хойт не поднимал головы. Его пальцы летали по струнам. Северо-западный ветер все усиливался и становился все холоднее, но вплетавшиеся в его завывания чистые ноты балалайки несли с собой тепло и жизнь. Все кутались в одеяла и накидки, спасаясь от яростных порывов ветра, а маленький инструмент, не отставая от него ни на такт, вел свою партию. Никогда еще Консул не слышал более странной и прекрасной симфонии.

Ветер отчаянно взревел, обрушился на паломников с новой силой и внезапно стих. Хойт ударил по струнам в последний раз и отложил балалайку.

Ламия Брон огляделась:

– Почти рассвело.

– У нас есть еще час, – заметил полковник Кассад.

Ламия пожала плечами:

– К чему тянуть?

– И в самом деле, – сказал Сол Вайнтрауб и показал на восток, где звезды уже начали бледнеть, предвещая восход солнца. – Похоже, будет хороший день.

– Что ж, давайте собираться, – согласился Хойт. – Как вы думаете, нужно брать с собой вещи?

Все переглянулись.

– Вряд ли они понадобятся, – сказал Консул. – Разве что комлог с мультипередатчиком – его возьмет полковник. Берите только то, что вы приготовили для встречи со Шрайком. Все остальное оставим здесь.

– Ладно, – согласилась Ламия и, повернувшись к двери, махнула рукой: – Пойдемте.

От северо-восточных врат Башни вниз, к пустошам, вела шестьсот шестьдесят одна ступенька. Перил не было, и поэтому прежде, чем поставить ногу, паломникам приходилось подолгу вглядываться в темноту.

Спустившись, они оглянулись на оставшийся позади каменный отрог. Башня Хроноса казалась отсюда его частью, а балконы и наружные лестницы выглядели маленькими зарубками на теле горы. Особенно яркие вспышки иногда отражались в стеклах окон, порой мелькала тень горгульи – других признаков Башни не было заметно, словно она растворилась в камне.

Держась открытых мест и избегая кустарников, шипы которых цеплялись за одежду, как когти хищных птиц, паломники пересекли гряду невысоких холмов. Вскоре траву сменил песок. Миновав несколько небольших барханов, они начали спускаться в долину.

Ламия Брон шла впереди. На ней была тонкая накидка и красный шелковый костюм, с черной оторочкой. На запястье поблескивал комлог. Следом шел полковник Кассад в полном боевом снаряжении. Его полимерный камуфляж не был активирован, и поэтому доспехи казались матово-черными, поглощая весь падающий на них свет. На плече у него висела десантная винтовка стандартного образца. Забрало шлема сверкало, словно черное зеркало.

На отце Хайте была черная накидка и черный костюм со строгим белым воротничком. Балалайку он нес в руках, запеленав ее, как ребенка. Казалось, каждый шаг причиняет ему невыносимую боль. За ним следовал Консул, одетый в полном соответствии с дипломатическим протоколом: накрахмаленная сорочка, черные брюки и сюртук, бархатная накидка и золотая треуголка, которая была на нем во время их первой встречи на звездолете-дереве. Треуголку ему пришлось придерживать рукой, чтобы ее не унес вновь налетевший откуда ни возьмись ветер, который полз по дюнам, как змея, и швырял ему в лицо песок. За ним вплотную шагал Мартин Силен в своей шубе, мех на которой стоял дыбом.

Сол Вайнтрауб замыкал группу. Рахиль лежала в переносной люльке на груди отца, заботливо укрытая его накидкой. Ученый что-то напевал ей, но ветер уносил слова.

Через сорок минут они подошли к мертвому городу. Мрамор и гранит сверкали, озаренные вспышками взрывов. На фоне светлеющего неба уже проступили вершины гор, но Башня по-прежнему тонула в темноте. Паломники пересекли неглубокую песчаную впадину, поднялись на пологий холм, и внезапно перед ними открылась нижняя часть долины с Гробницами Времени. Консул разглядел вдали крылья Сфинкса и мерцание нефрита.

Грохот и треск, раздавшиеся где-то позади, заставили его испуганно обернуться.

– Началось? – спросила Ламия. – Бомбардировка?

– Да нет же, – невозмутимо ответил Кассад и указал рукой на небосвод над горными вершинами, где звезды затянуло мглой. Там сверкнула молния, осветившая ледники и глетчеры. – Это всего лишь гроза.