Читаем без скачивания Память (Книга вторая) - Владимир Чивилихин

Этот большой и сильный народ, кажется, никому не мешал — мирно и трудно жил в своих лесах и болотах, добывал мед, пушнину и рыбу, торговал с Польшей, Литвой и Русью, поклонялся старым языческим богам и не хотел знать новых, чужеземных. Первые католические миссионеры были перебиты. Позже польские князья, подталкиваемые папой римским, пошли на север с крестом и оружием, однако, встретив стойкое сопротивление и ответные набеги, пригласили в эти места из Средиземноморья безработных рыцарей — тевтонов, не предполагая, какой тяжелый обоюдоострый меч они заносят не только над судьбою несчастных пруссов, но и над собственной головой, над благоденствием и государственностью всех прибалтийских народов и восточных славян. Пруссы, так и не принявшие креста, были именем пречистой девы Марии, покровительницы пришельцев, и тем самым тевтонским мечом с длинной рукоятью да еще всепожирающим огнем полностью уничтожены, навсегда стерты с лица земли — с их дружными поселениями, отлаженным бытом, с их верованиями и своеобразной культурой, впитавшей славянсколитовские элементы, с их архаичным языком и этническим разнообразием, на равных включавшим в этот без следа исчезнувший народ племена бартов, вар нов, натайгов, помезан и порезан…

Любой народ, где бы он ни жил и каким бы малочисленным ни был, представляет собою стремительно возрастающую с годами и веками общечеловеческую ценность — он несет в будущее земной истории неповторимую свою культуру, язык, предания старины, обычаи, ремесла. В бурях европейской истории текущего тысячелетия счастливо дожили до наших дней так называемые «малые» народы — вепсы, баски, гагаузы, саами, табасаранцы и многие другие. Нет на этом старом цивилизованнейшем материке бодричей, лютичей, руян, пруссов, и мы не знаем, какие оттенки приобрела бы история Европы, если б остались в ней эти народы, а давнее тяжкое преступление против человечества еще недостаточно квалифицировано по заслугам…

Победоносный Тевтонский орден, соединившись с остатками ливонцев, разбитых Александром Невским, за полтора века создал на этой земле мощное автократическое военное государство, сделавшееся орудием папской курии, немецких феодалов и захватчиков — колонистов. Из Венеции перенес сюда свою резиденцию великий магистр, а Мариенбург превратился в неприступную крепость с роскошными внутренними покоями, стал притягательным местом не только для западных искателей разбойничьих приключений, но и августейших их земляковкоролей и принцев, князей и маркграфов. Красный зев каменного чудища был оскален острыми башнями — зубьями на солнечный восход, окна — бойницы свирепо взирали на восточные просторы…

Одно важное историческое обстоятельство просветляет международную ситуацию в этом европейском регионе конца XIV — начала XV в. «Христианизировать» здесь стало некого, и, таким образом, пропадал смысл существования Тевтоно — Ливонского ордена, если б у пришельцев не оставалось стародавней главной цели — военной захватнической экспансии, устремленной на восток. Польша и только что католицизированная Литва вдруг ясно увидели, как обкусываются кусок за куском их земли. И вот средневековый немецкий милитаризм скликал в Мальборк под свои стяги всю свободную ратную силу Запада, и после первык легких побед к середине лета 1410 года скопилось в одном месте более восьмидесяти тысяч до зубов вооруженных воинов; впрочем, есть историки, доказывающие, что их было чуть поболе тридцати тысяч — тенденции к преувеличению ратных сил не избежал тогда, кажется, никто. Они сконцентрировались на пограничье древних поселений пруссов, поляков и литовцев, между деревнями с уже чисто немецкими названиямиГрюнвальд и Танненберг или, по русским летописям, «межи грады Дубровиа и Острога», построились в боевой порядок — не традиционной железной «свиньей», а протяженным фронтом, выдвинув вперед не длинные пики из-за тяжелых щитов, а новое для тех времен оружие — затаенный в железных стволах огонь, гром, каменнья да свинцовые ядра, что могли пробивать прогалины в строе противника, на лету срывать головы людям, ломать ноги лошадям; около ста бомбард было выдвинуто перед рядами рыцарей.

Сакраментальный «Drang nach Osten» должен был свершиться одним гигантским прыжком. В достоверном средневековом сочинении говорится, что Великий Магистр Ульрих фон Юнгинген «хотел подчинить своей власти многие страны и королевства». Перед ним простирались Литва и Польша, но какие имелись в виду другие «страны и королевства»? Насмерть поразив ближайшую цель, не мечтал ли магистр Ульрих фон Юнгинген выйти на псковско — новгородские рубежи, последний оплот русской независимости, чтоб рассчитаться за давние поражения, начиная с Ледового побоища, потом ринуться" к границам таинственно возрождавшейся Московии, разбившей ровно за тридцать лет до того орды Мамая, тоже мечтавшего покорить многие страны и королевства? Ведь Москва только что снова подверглась нападению степняков, была разграблена степняками ее земля.

Стратегические же тылы крестоносцев были перед этим обеспечены — Ульрих фон Юнгинген сумел заключить союз с чешским королем Вацлавом и венгерским Зигмундом, родственником польского Ягайлы. У войска, что встало 15 июля 1410 года перед фронтом ордена, бомбард не было. Польские войска — пятьдесят одно боевое знамяпод командованием краковского мечника Зындрама из Машковиц заняли левый фланг, литовско — русское войскосорок хоругвей — правый. В центре русско — литовского войска стояли три смоленских полка, закованные в латы и вооруженные тяжелым боевым оружием, пришли на битву отряды из Киева, Львова, Бреста, Витебска, Гродна, Полоцка, Пинска, Лиды, Новогрудок, Вылковыска, Кременца, Мельницы, Дрогичина, Стародуба, Галича, Перемышля, Холма, Новгорода Великого и Новгорода — Северского… Издалека пришли на битву четыре тысячи чехов-патриотов, в рядах которых находился будущий знаменитый вождь гуситов Ян Жижка, затаилась в сторонке на дороге, ведущей в тыл, к Ульново (Фаулену) летучая татарская конница. Оба крыла огромного войска опирались в болота, речки и озера, что, как и на Куликовом поле, делало невозможным фланговые обходы и удары с тыла.

Предстоящее главное сражение на втором фронте восточноевропейского средневековья должно было решить исторические судьбы многих народов обширного региона.

Поле это напоминает великие русские ратные поля — Куликово, поле под Бородином и Прохоровкой. Простор, селеньица вдалеке, запашки, а ближе к центру кустарники, перелески, леса; «грюнвальд» по — немецки — «зеленый лес». А в центре поля разнотравье — зеленые проростки жизни из крови павших воинов разных народов. И сама природа на месте Грюнвальдской битвы свершила земное поднятие, будто возвысила над окрестными низинами историческое значение события 1410 года…

Асфальтированная автомобильная стоянка, киоск с открытками, дорожки к памятнику, установленному в I960 году, к 550 — летию битвы — высоченная железобетонная колоннада с гербами наверху, среди коих все больше одноглавые польские орлы, каменный монумент рядом, сделанный в условной современной манере. Поодаль — полукруглое кирпичное здание, в небольшом фойе которого картины давней битвы, копья, мечи, секиры, шлемы, рыцарские доспехи, а из-за шторы, из темного зала доносится громкая боевая музыка, крики, команды, лязг железа; на экране демонстрируются отрывки из современной киноэпопеи о Грюнвальдской битве. Какой она была?

В последней поездке по польским городам и весям у меня с собой была тоненькая книжечка, приобретенная случайно по пути. Со мной ездил мой польский друг, свободно владеющий пятью европейскими языками, он меня знает много лет и, значит, знал, что мне надо. В лодзинском магазине букинистической книги, быстро перебирая полку за полкой, он выудил тоненькую брошюрку, изданную в Петербурге в 1885 году. С ходу я взял ее — что в наше время сорок злотых? — это был, как говорится, мал золотник, да дорог: речь Михаила Осиповича Кояловича на торжественном заседании Славянского благотворительного общества, посвященном 475 — летию Грюнвальдской битвы. Раскрываю ее… «Наша Куликовская битва имела великое значение не в одной восточной России. Кроме восточной России и татарского мира нравственное ея влияние простиралось далеко на Запад, в тогдашнее Литовское княжество, и отразилось даже на Грюнвальдской битве, которая походила на Куликовскую даже внешним своим ходом».

Были, однако, и различия в общем ходе великого сражения и множестве частностей… «Перед началом битвы в литовско — русской и польской частях соединенного славянского войска обнаружились резко противоположные особенности. Витовт и его литовско — русское войско скоро устроились и сгорали нетерпением сразиться. Ягайло медлил, и польское войско плохо устраивалось. Ягайло горячо отдавался делам благочестия. Известно, что и наш Дмитрий Донской отдавался, перед походом на Дон, великому благочестию. Но у Ягайлы вышло нечто иное, утрированное. Еще до прихода на поле битвы все войско (т. е. христианская его часть) и его вожди исполняли христианские обязанности, исповедались и приобщились. Ягайло счел нужным еще исповедаться и приобщиться и потому отстоял обедню, но затем опять стал слушать вторую обедню,.а неприятель уже подходил, был на виду. Витовт понукал Ягайлу выезжать к войску (богослужения шли в ближнем тылу польской армии. — В. Ч.), начинать битву и насилу убедил его сесть на лошадь, но и на лошади Ягайло стал еще исповедоваться. Подозревали, впрочем, что он переговаривается с духовником насчет мирных предложений, которых ожидал от рыцарей»…