Читаем без скачивания Николай I - А. Сахаров (редактор)

Роковой день – по словам Николая – 14 декабря. Сумрак, утро, –8°, отдаём слово Николаю: сегодня вечером нас не будет на свете, но мы умрём, исполнив свой долг. Снегу мало, весьма скользко, начинало смеркаться, ибо уже три часа пополудни, Николай приводит к присяге войска, Главный штаб, Сенат, Синод. Николай: шум и крики делались настойчивей, и частые ружейные выстрелы перелетали через войска, выехав на площадь, желал я осмотреть, не будет ли возможности, окружив толпу, принудить её к сдаче без кровопролития, в это время сделан по мне залп, пули просвистали мне через голову, рабочие Исаакиевского собора из-за забора начали кидать в нас поленами, я послал генерал-майора Сухозанета объявить им, что ежели сейчас не положат оружия (полен!), велю стрелять, – «ура» и прежние восклицания были ответом и вслед за этим залп; тогда, не видя иного способа, я скомандовал «пли». Первый выстрел ударил высоко в сенатское здание, и мятежники ответили неистовым криком и беглым огнём, второй и третий выстрелы ударили в самую гущу толпы, и мгновенно всё рассыпалось, – первый бой Николая (и последний), ему 29 лет.

В разгар мятежа генерал Головин, командир 2-й гвардейской дивизии, спросил принца Евгения Вюртембергского: да что такое происходит? да какого мы ждём неприятеля? А генерал Бистром, командир всей гвардейской пехоты, в ответ: будь я проклят, если знаю, о чём спор. Николай сказал Лаферроне, как ему нелегко кровь лить у солдат. Слёзы в изобилии текли из глаз Николая, – пишет Лаферроне. Я буду непреклонен, – сказал Николай, помолчав, – я обязан дать этот урок России и Европе. Бисмарк пишет о Николае: это идеальная натура, закалившаяся под влиянием изолированности русского самодержавия. Карамзин, историограф, о причинах николаевских выстрелов пишет по-другому: видел императора на коне среди войска и камней пять, шесть упало к моим ногам. Когда грянула первая пушка, Шарлотта упала на колени и подняла руки к небу. Почему я женщина в эту минуту! – это крик Шарлотты. А императрица Мария Фёдоровна сказала: что скажет Европа! После дня 14 декабря у Шарлотты начались нервические припадки и трясение головы. Но голова у неё, кстати, тряслась и до 14 декабря, не наше дело.

15 декабря 1825 года за победу над революцией всем нижним чинам в награду Николай дал по 2 рубля, по 2 фунта говядины и по 2 чарки вина. Он уволил ненавистного графа Аракчеева от дел, роздал в знак поощрения мундиры императора Александра полкам лейб-гвардии, этой милости он лишил только гренадерский и Московский полки, мятежные. Николай похоронил императора Александра и умерших вслед за ним историографа Карамзина и императрицу Елизавету Алексеевну, вдову Александра, если учесть ещё наводнение, смерть друга Александра Уварова, казнь жены Аракчеева Минкиной, – прямо шекспировские трупы.

По делу декабристов доносы шли со всей России, одни обвиняли в мятеже Царскосельский лицей, другие Харьковский и Казанский университеты, а князь Максутов, к примеру, донёс, что виноваты Невский проспект и Красный мост и посоветовал Николаю запереть в Петербурге все колокольни, чтоб не было сигнала к революции. Верховному уголовному суду преданы дела 121 декабриста. Первое заседание суда 3 июля, последнее 11 июля 1826 года. Сенатор Павлов предложил четвертовать шестьдесят трёх, подвергнуть постыдной смерти ещё трёх и одного простой смерти, но получалась картина неполная, шестьдесят семь штук, некуда деть пятьдесят четыре. Суд решил четвертовать четырёх, отсечь голову тридцати одному, а прочих сослать в вечную каторгу. Николай смягчил дело. Пятерых он повесил, а остальным дал жизнь в тюрьме. О пятерых: офицеров не вешают, а расстреливают, ну, это воров вешают, – вот и повесил их Николай, как воров из шайки. Он их вешал 13 июля 1826 года на Кронверкском валу Петропавловской крепости, Пестель и Каховский повисли сразу же, а Рылеев, Муравьёв-Апостол и Бестужев-Рюмин сорвались с петель, с грохотом упали. Николай их вешал во второй раз. Историк пишет: ходили слухи, что Николай сказал – по приговору не будет пролито крови, он удивит всех своим милосердием. И вдруг случилось обратное. Не случилось обратное. С повешенных разве льётся кровь? – ни капли, Николай не соврал, он же отменил указ Верховного суда об отсечении 31 головы, вот тогда было б крови, кровеизобилие. Николай удивил, он удавил, – словоигра, острота.

После повешения Николай бледнел, мрачнел, ходил в церковь, заперся в кабинете. Генерал-адъютант Дибич пишет: войско держало себя с достоинством, а злодеи с тою же низостию. Это во время повешения, отклик, то есть злодеи падали вниз, всё ниже и ниже с виселиц. Потом увезли их в ночное время на устроенное для животных кладбище Голодай и там неизвестно где закопали.

О Сенатской площади, о декабристах – пишут, присоединимся, но не забудем, что: 1) самому старшему из мятежников Тизенгаузену 47 лет, Лунину 38, Краснокутскому[314] 38, очень немногим 36, остальным же, более 100 арестантов – до 30 лет, мичману Мише Бестужеву 17; 2) Поджио[315] в крепости, самоописание: сторож! – крикнул я. Молчанье.. – Часовой! – вдруг ключ заскрипел в замке, входит сторож и расставляет на столе миску оловянную со щами – одну, другую с гречневой кашей и тарелку, на которой разложены четыре кусочка телятины. – Это обед? – спросил я. Молчание. – Дай же, – я сам себе отвечал, – поизведаю эту стряпню! Щи – что за капуста! Что за жир, вдобавок подгорелый! Посмотрим телятину, на воде жаренную. На каше должен был остановиться, сливочное масло до того меня покривило, что сторож счёл меня за бунтовщика и вынес почти нетронутый обед. – Авось не будет ли другое? – крикнул я, и при этом желании явился плац-адъютант – Что вам угодно? – Прикажите внести мой чемодан, также и трубки и табак. – Здесь этого не полагается. – Я солдатского чёрного хлеба не могу есть, а в белом мне отказали. – Булка положена за чаем. – А табак? – Сердце царёво в руце Божией, пожалуйста, потише. Под вечер принёс мне сторож кружку чаю, четыре кусочка сахару и ломоть булки. Мучения, которые я испытывал ночью на ложе, давали мне понятия о прокрустовом одре (блохи). Но у меня была медвежья шуба с собою и я её употребил… 3) На личных допросах Николай сказал Николаю Бестужеву вы знаете, что всё в моих руках, и если бы мог довериться в том, что впредь буду иметь в вас верного слугу, то готов простить вам. Бестужев: Николай! В том-то и несчастье, что вы всё можете сделать, что вы выше закона, желаю, чтобы впредь жребий ваших подданных зависел от закона, а не от вашей угодности. 4) 14 декабря полковник Булатов отказался начальствовать над войсками на Сенатской. При личном допросе Николай: я удивлён, видя вас в числе мятежников, полковник! Булатов: это я удивлён, что вижу вас пред собою. – Что это значит?! – Вчера два часа стоял я в двадцати шагах от вас с двумя заряженными пистолетами и с твёрдым намерением убить вас, но возьмусь за курок, и сердце мне отказывает. Николаю понравилось. Полковник Булатов умер 19 января 1826 года в каземате Петропавловской крепости, после очередного сеанса с Николаем он бился головою о стену и раздробил себе череп. 5) Правитель дел следственной комиссии Боровков[316] пишет о Якубовиче: он старался увлечь более красноречием, нежели откровенностью, так, стоя посреди залы в драгунском мундире, с чёрною повязкой на лбу, огромные чёрные усы, он сказал: цель наша – счастие отечества; нам не удалось – мы пали; но для устрашения грядущих смельчаков нужна жертва. Я молод, виден собою, известен в армии храбростью, так пусть меня расстреляют на площади подле памятника Петра Великого. 6) Николай Муравьёв сослан в Сибирь без лишения чинов и дворянства и 18 апреля 1827 года уже пошёл в службу городничим города Иркутска. 7) Николай говорил на допросе князю Граббе-Горскому[317] и остальным: вы должны сознаться во всём, сказать истинную правду и тогда надеяться на моё милосердие. 8) На личном допросе Рылеев признался в конце: свою судьбу вручаю тебе, Николай. Николай откликнулся, послал жене Рылеева 2 000 рублей, через несколько дней она получила ещё 1 000 рублей от императрицы, и Рылеев пишет жене: молись за императорский дом, милости, оказанные нам Николаем и Шарлоттою, глубоко врезались в сердце моё (деньги врезались), что бы со мной ни было, буду жить и умру за них. Но жить ему не пришлось, он умер за них, дважды повешенный. 9) И. Ростовцев[318] донёс на декабристов и пишет: я не воображал, что Николай до такой чрезмерной степени велик душою!

Щёголев пишет: Николай выдавал себя не за того, он играл, в дни и месяцы сыска над декабристами Николай показал своё лицо в неожиданно зловещем освещении, царь-актёр, искусно меняющий личины. Не актёр Николай, хоть и пел арии, он – всем неожиданность – царь-лжец, да никому и в голову не пришло, что царь будет лгать малым сим, и не прекословили, веря в помазанность: царь – высшее, его слово правдиво. Николай – первый очеловечил престол, то есть он играл всё же, но играл не царя, а оказался человеком, с тех пор на царя стали смотреть как на генерала, злого и логичного, от Богоносца не осталось и следа на земле. Нужно сказать, при Александре не было тайной канцелярии, шеф жандармов генерал-адъютант Бенкендорф, ещё его звания – командующий николаевской главною квартирою (с девами), а директором канцелярии III отделения назначил Николай ещё одного. Бенкендорф пишет; под моим начальством средоточие высшей секретной полиции, которая в лице тайных агентов должна способствовать действиям жандармов. Николай пишет: лучше предупреждать зло, чем преследовать его наказанием, когда оно уже возникло (это о доносах). Бенкендорф спросил: каковы руководящие инструкции? Николай как раз держал в руках носовой платок, он протянул его генералу и сказал: вот тебе вся инструкция, чем больше отрёшь этим платком слёз, тем вернее будешь служить моим целям.