Читаем без скачивания Колосья под серпом твоим - Владимир КОРОТКЕВИЧ

– Разойдитесь, – сказал Мусатов.

Это было неожиданно. Но вперед вышел не Корчак, а Покивач.

– Мы не хотим крови, – сказал он.

– Чего же вы хотите?

– Мы хотим видеть настоящий манифест, схованный в церкви.

– Какой манифест?

– Настоящий… царский.

– Есть один манифест.

Покивач укоризненно покачал головой:

– Нашто брехать, пане? Служивый, а сам с этими обманщиками. Похвалит ли тебя батька император?… Пропусти нас в церковь, и мы уйдем отсюда.

Мусатов подумал, что это даст возможность выиграть время и взять зачинщиков.

– Идите, – сказал он.

Мужики начали совещаться. Наконец к церковным воротам подошел Покивач.

– Чей? – меряя его глазами, спросил Мусатов.

– Лесной.

– Стой здесь. Еще кто?

Второй из толпы вышла Марта.

– Ты чья?

– Божья.

Две тени, черная и белая, стояли отдельно от толпы и смотрели, кто выйдет еще. Кондрат попытался было сделать шаг вперед, но его вдруг сильно сжали с боков. Он покосился: тяжело сопя от бега, рядом с ним стояли отец и Юрась.

– Голова еловая, – сказал мрачно отец.

Кондрат рванулся было – сжали сильнее. Андрей вдруг начал толкать его назад, в толпу.

– Хватит, – сказал он. – Ты что, не видишь? Западня.

Строгие синие глаза Андрея встретились с его глазами.

– Идем отсюда, – сказал Андрей шепотом. – Подвести хочешь загорскую округу? Брось, брат. Не время. Погоди, выспимся мы еще на их шкуре.

Подкова покраснела на лбу Кондрата. Но родственники крепко прижали его к стене какого-то сарая.

Мусатов стоял немного выше моря огней. Его руки, уцепистые руки в веснушках, нервно ощупывали пояс. Он не чувствовал прежней уверенности. И именно для того, чтоб она вернулась, спросил:

– Еще кто?

– Я, – шагнул из толпы Брона.

Он отдал штуцер соседу и пошел, приминая поршнями снег.

– Кто такой? Откуда?

– А ты не знаешь? Напрасно. Довелось-таки тебе помучиться с нами под Глинищами.

У Мусатова передернулась щека. И этот лесной…

– Т-так, – протянул он и, поскольку уверенность не приходила, приказал: – Солдаты, берите их.

Троих людей схватили за руки.

– Это что же? – спросил Покивач. – А обещание?

– Лесным бандитам не обещают.

– Люди! – крикнул Брона. – Видите?!

– Ты что же это делаешь?! – закричал кто-то из толпы.

Мусатов поднял руку:

– Народ! Эти люди убедятся, что никакого манифеста в церкви нет, и там же будут ждать, пока придет расплата.

Кондрат Когут отбивался у стены. Его держали.

– Пустите! Видите, как они! Пустите!

Отец вдруг обхватил ремнем его заломленные назад руки, стянул их так, что у Кондрата начали наливаться кровью кисти.

– Тащите его, хлопцы, тащите отсюда!

За Кондратовыми ногами потянулись две снежные борозды.

– Советую вам разойтись. – Щетинистые бакенбарды капитана дрожали. – Сюда идут еще две роты. Пожалейте свою жизнь.

Толпа заколебалась. Корчак с отчаянием смотрел, как тех троих тянут к воротам. Деревня молчала, смотрела темными окнами. Наверно, в хатах люди не спали, но никто не вышел на улицу.

– Хлопцы! – крикнул Корчак. – Да что же это они, ироды?! Выгоняйте их из хат. Факел в стреху, если не выйдут!

Мужики начали стучать в окна и двери, выгоняя горипятических на улицу. Их волокли из хат. Толпа была в ярости: прятались за темными окнами, а каждому, кто стоял с факелом, было страшно, и у каждого было сиротливо на сердце. А разве те, что с факелами, злодеи? Они хотели только убедиться во лжи.

– Корчак! – кричал Мусатов. – Не издевайся над людьми!

– Отпусти взятых, зверюга! – кричал Корчак. – Вишь, милосердный волк! Вспомни Пивощи!

Возня вокруг Броны, Марты и Покивача на миг приостановилась.

– Люди! – крикнул Мусатов.

– Мы тебе не люди, а быдло, – ответил Корчак. – И вы нам не люди, а волки.

Повисло молчание.

…На загуменье отец, Андрей и Юрась с трудом удерживали Кондрата.

– Предателя из меня делаете, – сипел тот.

Улицей, пригуменьями, садами медленно, по одному, по трое, отделялись от толпы люди.

– Видишь? – сказал Юрась, и вдруг голос его сорвался. – Видишь? Вот тебе этот бунт. Так ты что – в этой игре хотел голову сложить?

Кондрат крутил головой, как загнанный конь.

– Стыд, перед братьями стыд… – Он снова начал вырываться.

Андрей схватил его за волосы и с силой, так, что Кондрат вскрикнул, повернул его голову к садам:

– Взгляни! А ну, взгляни! Вот они, братья!

От огненного озера отрывались и плыли садами огоньки. То один, то другой из них делал во тьме сверкающий полукруг – сверху вниз, и оттуда долетало шипение сгорающего факела, который сунули в мартовский снег.

У Юрася что-то клокотало в горле.

– Братка… – захлебываясь, говорил он. – Братка, ты не думай. Мы начнем не так. Когда мы начнем, земля под ними всеми закурится. Подожди того часа, братка.

– Когда начнется настоящее, первым пойду с тобой, – сказал и Андрей.

– Мы из-под них землю рванем, – все повторял Юрась. – Это уже скоро. Верь мне, я людей знаю.

Кондрат видел, как угасали в снегу факелы, как уменьшалось и уменьшалось на глазах число огней. Судорога вдруг пробежала по телу Кондрата, и он, вырываясь, закричал немо и страшно.

– Понесли, – сказал Юрась.

Андрей вскинул на плечо тело брата, и Когуты двинулись зарослями вишняка, а потом взлобком леса подальше от Горипятич. Кондрат покачивался на плечах, неподвижно-тяжелый, словно мертвый.

На пригорке, перед тем как спуститься в овраг, Юрась и Андрей остановились. Огни все еще гасли в ложбине, но шипения уже слышно не было – далеко.

– Ничего, мы им это вспомним, – сказал Андрей.

Брат не ответил ничего, но Андрею стало страшно, когда он увидел сжатые кулаки Юрася.

«Довели, – подумал он. – Волков из людей сделали. И не удивительно…»

Толпа редела. Остались только люди Корчака и вооруженные мужики из деревень Ходанского да еще горипятические, которым не было куда удирать.

Но Мусатов все равно ощущал удивительную слабость.

…Оставшиеся стояли в нерешительности. И солдаты стояли перед ними неподвижно. И на лицах солдат, которые держали Брону, Марту и Покивача, была нерешительность.

Временами в толпе взрывался крик:

– Отпустите их!

– Ироды! Супротив царской воли! Вот он вам…

Опускались багнеты, и как будто вместе с ними на толпу опускалась тишина.

Брона глядел-глядел на это, да и плюнул.

– Мужики-и…

Корчак попытался поднять своих – напрасно.

Еще не начинало светать, но на восходе уже загорелась янтарно-желтая холодная лента зари. Люди переминались с ноги на ногу, скрипел под поршнями снег.

Мужики знали: пока на их стороне ночь и факелы, их табор производит впечатление более страшное и величественное, чем было на самом деле. День, который вот-вот должен был разгореться над деревней, как бы разденет их, покажет солдатам обычных замерзших людей, очень утомленных и голодных.

…И вдруг над толпой, над солдатами взвился неистовый, дрожащий от восторга крик Марты. Она билась в руках солдат, извивалась, показывала рукой куда-то в сторону крутояра. Глаза женщины горели яростью и безумием.

– Глядите! Гля-ди-и-те!

На крутояре, на верхнем его срезе, на желтом фоне зари двигался силуэт.

– Всадник! Всадник! Всадник!

Конь как бы стлался в воздухе, приближаясь с восхода к деревне. Солдаты не видели его за стеной лип. Но всем, кто в нерешительности стоял на деревенской улице, он был хорошо виден.

И каждый, даже тот, кто не верил в сказки, с радостью подумал: вот оно, то единственное, что может снять оцепенение. И надо воспользоваться моментом, иначе день – и еще две роты, которые идут где-то дорогой, и расправа, и каторга. Только отогнать их хотя бы на миг, чтоб потом добыть настоящую волю, и знать, правда ли это, и разойтись, чтоб рассказать всем и чтоб потом восстали все, а не только две деревни.

Крик Марты разбил молчание. Женщина вырвалась из рук солдат, сделала несколько шагов и повалилась на колени в снег, протягивая руки к светлому видению.

Безумный вопль ее вскинул каждого. Это было спасание, возможно – настоящая воля.

И, наливаясь кровью, Корчак крикнул:

– Он с нами, хлопцы! Хлопцы, он явился! Вперед!

Крик опьянил всех. Взметнулись вверх пешни и вилы, косы и топорища вязынических. Поршни начали месить снег.

Всадник уже исчезал, проваливаясь в яр, но теперь мужикам не было в нем нужды.

Раскрытые рты, распахнутые на груди сорочки, белые свитки, блеск стали, огонь факелов, крик – все слилось в одно, в лаву, которая катилась на солдат.

Покивач тоже вырвался из солдатских рук, бросился к Марте, стал поднимать ее. Затем воздел руки вверх:

– Хлопцы! Бей их!