Читаем без скачивания Сорок пять - Александр Дюма

Но вскоре отстало еще две-три тысячи человек – одни ослабели от ран, других изнурила усталость: они ложились врастяжку на траву или под сень деревьев, всеми покинутые, отчаявшиеся, томимые мрачным предчувствием. Позднее отстали те всадники, чьи лошади уже не могли тащиться дальше или были ранены в пути.

Вокруг герцога Анжуйского осталось самое большее три тысячи человек, крепких и способных сражаться.

Глава 3.

ПУТНИКИ

Меж тем как совершались эти страшные события, предвещавшие бедствие еще более жестокое, два путника, верхом на отличных першеронах, в прохладный ночной час выехали из городских ворот Брюсселя на дорогу в Мехельн.

Они ехали рядом, не держа на виду никакого оружия, кроме, впрочем, широкого фламандского ножа, медная рукоятка которого поблескивала за поясом одного из них; свернутые плащи были приторочены к седлам.

Путники ни на шаг не отставали друг от друга; каждый из них думал свою думу, быть может, одну и ту же у обоих, но ни один не произносил ни слова.

Одеждой и повадкой они напоминали тех пикардийских коробейников, которые тогда ездили из Франции во Фландрию и обратно, бойко торгуя в обеих странах; своего рода коммивояжеры, немудрствующие предшественники нынешних краснобаев, они в ту далекую эпоху, по сути дела, выполняли ту же работу, не подозревая, что подготовляют современную, огромного размаха коммерческую пропаганду.

Видя, как они мирно трусят по освещенной луной дороге, любой встречный принял бы их за простых людей, озабоченных тем, как бы поскорее найти ночлег после дня, проведенного в трудах.

Но если б ветер донес до этого встречного хоть несколько фраз – обрывков тех разговоров, которые путники изредка вели между собой, – это ошибочное мнение, основанное на внешности, круто изменилось бы.

Самыми странными из всех были первые замечания, которыми они обменялись, отъехав приблизительно на пол-лъе от Брюсселя.

– Сударыня, – сказал более коренастый более стройному, – вы в самом деле были правы, когда решили выехать ночью; мы на этом выгадали семь лье и прибудем в Мехельн именно тогда, когда, насколько можно предвидеть, исход нападения на Антверпен уже будет известен. Там упоение победой будет в самом разгаре. За два дня небольших переездов, – они должны быть совсем небольшими, иначе вы не отдохнете, – за два дня таких переездов мы достигнем Антверпена, как раз к тому времени, когда, по всем вероятиям, принц опомнится от своего восторга и, побывав на седьмом небе, соблаговолит обратить взор долу, на землю.

Спутник, которого именовали «сударыней» и который, несмотря на мужскую одежду, ни единым словом не возражал против этого наименования, голосом одновременно тихим, нежным и твердым ответил:

– Друг мой, поверь мне, – господь бог вскоре истощит свое долготерпение, перестанет охранять этого презренного принца и жестоко покарает его; поэтому мы должны как можно скорее претворить наши замыслы в дело, ибо я не принадлежу к числу тех, кто верит в предопределение; я считаю, что люди свободно распоряжаются своей волей и своими поступками. Если мы не будем действовать сами, а предоставим действовать богу, – не стоило терпеть такие муки, чтобы дожить до нынешнего дня.

В эту минуту порыв северо-западного ветра обдал их ледяным холодом.

– Вы дрожите, сударыня, – сказал старший из путников, – накиньте на себя плащ.

– Нет, Реми, благодарю тебя; ты знаешь, я уже не ощущаю ни телесной боли, ни душевных терзаний.

Реми возвел глаза к небу и погрузился в мрачное молчание. Время от времени он придерживал коня и оборачивался, стоя в стременах; тогда его спутница, безмолвная, словно конная статуя, несколько опережала его.

После одной из таких минутных остановок она, когда спутник нагнал ее, спросила:

– Ты никого уже не видишь позади нас?

– Нет, сударыня, – никого.

– А всадник, который нагнал нас ночью в Валансьене и расспрашивал про нас, после того, как он долго с изумлением нас разглядывал?

– Я его не вижу больше.

– Но мне кажется, что я его мельком видела, когда мы въезжали в Монс.

– А я, сударыня, уверен, что видел его, когда мы въезжали в Брюссель.

– В Брюссель – так ты сказал?

– Да, но, должно быть, он там сделал привал.

– Реми, – сказала дама, подъехав к своему спутнику вплотную, словно опасалась, что кто-нибудь ее услышит на этой пустынной дороге, – Реми, а не сдается ли тебе, что он напоминает собой…

– Кого, сударыня?

– Во всяком случае – ростом и сложением, лица его я не видела, – напоминает того несчастного молодого человека…

– О! Нет, нет, сударыня, – поспешно заверил ее Реми, – я не уловил ни малейшего сходства; к тому же – как бы он мог узнать, что мы покинули Париж и едем этой дорогой?

– Совершенно так же, Реми, как он узнавал, где мы, когда мы в Париже переезжали с места на место.

– Нет, нет, сударыня, – продолжал Реми, – он не следовал за нами, он никому не поручал нас выслеживать, и, как я уже вам говорил перед отъездом, у меня есть веские основания полагать, что он принял отчаянное решение, но что это решение касается только его самого.

– Увы, Реми! Каждому из нас в этом мире уготована своя доля страданий; да облегчит господь долю этого несчастного юноши!

На вздох своей госпожи Реми ответил таким же вздохом, и они молча продолжали путь; вокруг них тоже царило безмолвие, нарушаемое лишь цоканьем копыт по сухой, звонкой дороге.

Так прошло два часа.

Когда путники въезжали в Вильворд, Реми обернулся. На повороте дороги он услыхал топот коня, мчавшегося галопом.

Он остановился, долго вглядывался в даль, но ничего не увидел. Его зоркие глаза тщетно пытались пронизать ночной мрак; ни один звук не нарушал торжественной тишины, – и он вместе со своей спутницей въехал в городок.

– Сударыня, – сказал он ей, – уже светает, примите мой совет, остановимся здесь; лошади устали, да и вам необходимо отдохнуть.

– Реми, – ответила дама, – вы напрасно стараетесь притворяться передо мной. Вы чем-то встревожены.

– Да, состоянием вашего здоровья, сударыня: поверьте мне, не по силам женщине такое утомительное путешествие. Я сам едва…

– Поступайте так, как найдете нужным, – ответила Диана.

– Так вот, давайте въедем в этот переулок, в конце которого мерцает фонарь; это – знак, по которому узнают гостиницы; поторопитесь, прошу вас.

– Стало быть, вы что-нибудь услыхали?

– Да, как будто конский топот. Правда, мне думается, я ошибся, но на всякий случай я чуть задержусь, чтобы удостовериться, обоснованы ли мои подозрения или нет.