Читаем без скачивания Личный поверенный товарища Дзержинского. В пяти томах. Книги 1—3 - Олег Северюхин

– Не нравится? – с улыбкой спросил я.

– Не вкусно, – созналась моя тень.

– Погоди, – успокоил я её, – я тебе расскажу, в чём прелесть кофе, и ты ещё сама будешь изобретать рецепты его варки.

– Как суп, что ли варить его? – скривилась девушка.

– Суп не суп, но варка нужна, – пообещал я. – Давай одеваться, у нас с тобой сегодня насыщенный день.

Дамы поставят мне в минус то, что я не стал подробно рассказывать, какие магазины мы посещали, что купили и какую причёску сделали Марии. Скажу одно, что когда я расплатился с парикмахером и вышел на улицу со свёртками чекистской одежды, то впереди меня шагала молодая дама в собольей шапочке, коротком пальто с меховой оторочкой, беличьей муфте, длинной чёрной юбке из тонкой шерсти и шнурованных ботинках на высоком венском каблуке. Картинка. И вдруг перед этой картинкой выросли три налётчика, вынырнувшие из подворотни. Двое стояли перед ней, а второй зашёл сзади, чтобы отрезать путь к возможному бегству.

– А ну-ка, барышня, снимай-ка все эти буржуйские шмотки, освободи тело своё от остатков царизма, – сказал старший из них.

Я только сунул руку в карман пальто за своим пистолетом, как вдруг раздались подряд три выстрела. Стоявший сзади Марии бандит взмахнул рукой с ножом. Я достал пистолет и выстрелил в него. Мог и попасть и в девушку. Другого выхода не было. Мне повезло, я попал в налётчика. Многие сильно ошибаются в том, что из пистолета легко стрелять навскидку и попадать точно в цель. Это только в кино. Да и то все «снайперы», которые не промахиваются в стрельбе по пустым бутылкам, не могут попасть в «корову», которая стоит прямо перед ними.

Я бросился к Марии. Это она первой стреляла прямо через муфту. Один из лежащих перед ней бандитов пошевелился и получил ещё два выстрела в голову. Возможно, он получил бы и больше, если бы у Марии не закончились патроны. Это я не дозарядил пистолет после случайной стрельбы дома. Марию трясло. Я отобрал у неё пистолет и положил его к себе в карман. Подозвал извозчика, схватил свёрток, и мы поехали домой.

Следующие два дня Мария приходила в себя. Я поил её настойкой пустырника, мятным чаем, купленным коньяком, читал ей книги. Всё-таки убийство человека – это перешагивание через себя. Практически был бой. Три врага напали на одного человека, который заведомо слабее их.

Люди, посягающие на личность человека, должны рассматриваться как враги и преступление против личности должно быть самым высоко наказуемым. Против врагов не может быть понятия превышения пределов необходимой обороны. Давайте привлечём к ответственности Михайлу Илларионовича Кутузова, который превысил эти пределы и изгнал французских захватчиков из России.

Чем наполеоновские солдаты отличались от тех трёх налётчиков? Почти ничем. Разве тем, что это были российские граждане, которые не признавали российские законы. Так и французам было наплевать на российские законы. Если человека начинают убивать, и он избежит смерти, поразив своих врагов камнем, которого не было у врагов, то его у нас будут судить за то, что он превысил пределы обороны, защищаясь камнем от пистолета или ножа. Такое ощущение, что законы российские писали бандиты, чтобы избежать ответственности за преступления против личности.

Кое-как я привёл Марию в порядок. Новой властью нам дан карт-бланш на выбор, служить или не служить новой власти. Уедем мы с ней за границу и заживём там, в условиях нормальной демократии, которая российскому обывателю и не снилась. Начала демократии вроде бы и начали приживаться, да только процесс этот был прерван октябрьским переворотом.

Глава 26

Для Марии я нашёл преподавателя, баронессу Екатерину фон Гляйвиц унд Штеренберг. Баронесса займётся с ней правилами поведения и столового этикета. Несмотря на звучную фамилию, она была истинно русской немкой. То есть той немкой, для которой родина – Россия, за которую она глотку порвёт любому, даже представителю её исторической родины.

Много было и есть в России этнических представителей других стран, которые давно стали русскими не только по языку, а по образу жизни и образу мышления. Самой русской немкой была Екатерина Вторая. Кто как не она много сделала для величия её новой родины – России. Да и императоры наши чистотой русской крови тоже не могли похвастаться, но были истинно русскими людьми с русскими недостатками и достоинствами.

Нашёл действующий класс бального танца и записал туда Марию. Лёгкость и грация в походке никогда не бывают лишней для женщины, а умение танцевать из любой Золушки делает принцессу. И, кроме того, будем посещать литературные вечера, которых расплодилось видимо-невидимо в пламени разгорающейся гражданской войны и начала испанки.

Как я и ожидал, составленное мною расписание занятий вызвало бурный протест.

– Мои товарищи сражаются с контрреволюцией, а я тут хожу в рюшечках и оборочках, в шёлковом белье, учусь держать вилку и нож одновременно в двух руках, разучивать эти всякие ихь вайс нихьт вас золль эс бедойтен, – почти кричала на меня Мария. – Это предательство идеалов революции, я отказываюсь с тобой работать. Товарищ Дзержинский приказал мне прекратить твою контрреволюционную активность…

– На, прекращай, – сказал я и подал лежащий в ящике стола чекистский наган. – Стреляй и на этом твои мучения закончатся.

– Зачем ты меня мучаешь? – Мария сидела на диванчике с револьвером в руке и плакала как ребёнок, огромными прозрачными слезами.

Я сел рядом с ней.

– Пойми, война не будет продолжаться вечно, – утешал я её. – Мы с тобой тоже находимся на войне, но наша война особая и в ней не стреляют из ружей и пушек. Твое оружие – это твоя красота, манеры, обхождение, знание иностранных языков. А кто после войны будет учить людей всему красивому? Только тот, кто всё это знает и умеет. Успокойся, у тебя кризис от переизбытка информации. Такое бывает со всеми. Сегодня мы с тобой пойдём в салон госпожи Цветаевой. Там собираются поэты разного толка. Если тебе и не понравится, то делай нейтральный вид, они оттачивают стихи свои на народе, которому всё равно, что слушать, лишь бы было читано речитативом.

В салон мы пошли вечером. С собой принесли хлеб и немного селёдки. Это как плата натурой за участие. Хотя, формы оплаты натурой бывали разные, и окончательный расчёт производился поутру.

Все литературные вечера оформлялись одинаково. Полумрак. Свечи. Иногда ладан. Налёт таинственности, мистики. Ностальгия по ушедшей жизни.

Сегодня выступал Бальмонт.

Решает миг, но предрешает час,Три дня, неделя, месяцы и годы,Художник в миге – взрыв в жерле природы,Просветный взор вовнутрь господних глаз…

Аплодисменты дамочек, возгласы шарман, браво, бис, охи, ахи, закатывание глаз…

– Это и есть ваша культура? – прошептала мне Мария.

– Это больше ваша культура, – так же шёпотом ответил я, – что-то среднее между Серебряным веком и пролетарской культурой.

– А что такое Серебряный век? – спросила Мария.

– Потом расскажу, послушай Цветаеву, от неё все женщины млеют, – шепнул я девушке.

Ночи без любимого – и ночиС нелюбимым, и большие звёздыНад горячей головой, и руки,Простирающиеся к Тому —Кто от века не был – и не будет,Кто не может быть – и должен быть…И слеза ребёнка по герою,И слеза героя по ребёнку,И большие каменные горыНа груди того, кто должен – вниз…

Я удивился, когда увидел аплодирующую Марию.

– Тебе понравилось? – удивился я.

– Очень, – сказала она.

– Как это могло вам понравиться, – не унимался я, – это же не стихи, это…

– А-а, что вы понимаете, – махнула на меня рукой девушка.

– Здравствуйте, – подумал я, воспитанный на стихах Пушкина и Лермонтова, – я знаю толк в поэзии и всякие верлибры прошу с поэзией не мешать.

Мы шли вечерним Петроградом в конце зимы. Город жил своей жизнью. Кто-то грабил, кого-то грабили, кто-то читал стихи, кто-то рождался, кто-то умирал, кто-то плакал, кто-то смеялся.

На третьем этаже бывшего доходного дома раскрылось окно, из окна вылетела на мостовую пустая бутылка и разбилась, и задорный девичий голос пропел под гармошку:

Мама платьице мне сшилаИ сказала: «Не марай!»А ребята-хулиганыУтащили за сарай.

Глава 27

Я никогда не встречал таких людей, как Мария. Она впитывала всё, как губка. Это была уже не та чекистка с пылающим взором, а взрослая, знающая себе цену женщина, которая остановит лошадь на скаку одним только взглядом и этим же взглядом обезоружит всадника.