Читаем без скачивания Россия и большевизм - Дмитрий Мережковский

Мнимое государство, советская власть, — действительная машина для разрушения всех государств, адская машина такой силы, что, если она сама не будет разрушена, то может разрушить весь человеческий мир.

Что же это такое? «Международная шайка разбойников и мошенников», как любят выражаться газетные обличители? Да, это, но не только это. С шайкой давно бы справились, а когда справятся с этим, еще неизвестно.

Чтобы понять, что такое русские коммунисты, надо понять, что такое «бесы» Достоевского. Эти бесчисленно размножившиеся Петры Верховенские и Шигалевы, с их историческим прообразом, Нечаевым, истинным отцом большевизма, — изуверы или садисты, страдающие невиданной формой «нравственного помешательства», moral insanity, с точки зрения позитивной, а с религиозной — в самом деле, «бесноватые». Сколько их, захвативших власть над бывшей Россией, шестой частью земной суши, — сотня, тысяча, миллион? Сколько бы ни было, их власть — небывалое за память человечества воплощение Абсолютного Зла, — того, что верующие называют «Дьяволом». Их мнимая «политика» — действительная религия дьявола, их мнимое «государство» — действительная церковь Антихриста.

Так весь наш спор о непримиримости и соглашательстве переносится из политики в религию, из государства в церковь.

В церкви посланием митр. Сергия этот вопрос поставлен перед русской эмиграцией с такой остротой, как еще никогда. В церкви мы и должны выбрать наш путь в Россию.

II. В ЦЕРКВИ

Чтобы понять, что значит послание митр. Сергия для русской церкви, надо, повторяю, помнить, что советская «политика» вовсе не политика, а «религия»; что советское «государство» вовсе не государство, а «церковь»: религия дьявола, церковь Антихриста.

«Антихрист», «дьявол» — для неверующих устаревшие мифологические пугала, или, в лучшем случае, безличные метафизические сущности, а для верующих — страшно-реальные существа — лица. Если Бог личен, то и дьявол; если Христос был лицом историческим, то и Антихрист будет таким же историческим лицом.

Это непонятно и даже просто невидимо большинству современных людей: «Стыдно-де в наш просвещенный век верить в черта». Вспомните бред Ивана Карамазова: «Меня нет, я — ничто, я — твой бред», — в этом тончайший соблазн черта. Небытие трансцендентное притворяется небытием эмпирическим, чтобы ко всякой сущей единице, в нашей земной арифметике, прилепиться неземным нулем.

В этом страшная сила коммунизма — сатанизма, и слабость почти всех его противников: они просто не знают с кем борятся.

Я не сомневаюсь, что многие русские люди, даже неверующие, но побывавшие в лапах большевицкого дьявола, поймут, как страшно-действительно, почти осязательно то, о чем я сейчас говорю. Это начинает понимать и кое кто из европейцев.

Шарль Саролеа, профессор Эдинбургского университета, в своей книге о советской России говорит: «Русский коммунизм есть нечто гораздо большее, чем только экономическое учение или политическая система; это своего рода религия, ставящая первейшей своей задачей сокрушение всех иных религий, и, прежде всего, своей противоположности — христианства» («Что я видел в советской России», французский перевод; Hachette, Paris, 1925, p. 90–91). «Царство Антихриста» — назвал Саролеа первую главу своей книги.

Зрячих людей в Европе сейчас мало; но надо надеяться, будет все больше. Во всяком случае, настоящая борьба с коммунизмом начнется только тогда, когда их будет достаточно.

Будем же помнить, вдумываясь в послание митр. Сергия, что русский коммунизм, не в каком-либо далеком и переносном, а в самом прямом и близком, страшно действительном, почти осязательном смысле есть «царство и церковь Антихриста», религия дьявола.

«В совершающемся у нас… действует десница Божия, неуклонно ведущая каждый народ к предназначенной ему цели», — говорит митр. Сергий и утверждает, что только преждевременная кончина и выступление зарубежных врагов советского государства помешали Патриарху Тихону довершить дело его — «дать церкви возможность законного и мирного существования» в советском государстве. «Ныне пал на меня, митр. Сергия, долг продолжить дело почившего… и усилия мои как будто не остаются бесплодными… Мы почти у самой цели наших стремлений… Вознесем же наши благодарственные молитвы ко Господу, тако благоволившему о святой нашей церкви! Выразим всенародно нашу благодарность и советскому правительству за такое внимание к духовным нуждам православного населения, а вместе с тем, заверим правительство, что мы не употребим во зло оказанного нам доверия».

И, в заключение, требование от зарубежного духовенства «письменного обязательства в лояльности к советскому правительству», и угроза, что не давшие его будут исключены из клира.

После торжественных слов из апостола Павла, после церковно-славянского возгласа: «Вознесем же наши молитвы ко Господу!» вдруг это не-церковное, не-русское, интернациональное словечко «лояльность», точно прямо из уст Бухарина, Сталина, Троцкого. Можно бы сказать церковно-пристойно: «послушание власти». Но, вот, не сказалось: «лояльность» проще, понятнее, политичнее… Точно выглянуло вдруг из-за спины митр. Сергия чье-то знакомое лицо, — уж не того ли чекиста, который заманил, отравил Савинкова и выбросил труп его из окна? То же хотели и они сделать с русской эмиграцией, а теперь хотят сделать и с русскою церковью.

Да, все это так просто, грубо, «лубочно», что даже самые простые люди сразу поняли, в чем дело. Поняли даже европейцы, далекие от русских церковных дел.

В мюнхенском журнале «Simplicissimus» появилась карикатура: на церковном амвоне стоят как бы две иконы — православный иерарх в митре, с крестом в руке, и чекист с кнутом и наганом, а перед ними — коленопреклоненный, молящийся русский мужик. «Веры хватит у него на обоих, — согласимся же», — говорят друг другу иконообразные. Смех иногда глубже заглядывает в страшное, чем страх.

Кажется, митр. Сергия постигла та же участь, как Милюкова: был и он рожден для «эволюции», а попал в «революцию» и оказался в положении трансцендентно-неловком. Но Милюков ходит по земле и, если упадет, отделается легкими ушибами, а митр. Сергий ходит так высоко, что страшно подумать, куда он упадет и что уронит.

Перед посланием митр. Сергия появилось «обращение к советской власти православных епископов с Соловецких островов». Между этими двумя голосами церкви такое абсолютное противоречие, что истина может быть только на одной стороне.

Митр. Сергий возносит благодарственные молитвы за милости, оказанные церкви советской властью, а вот что говорят соловецкие узники: «Православная церковь не может засвидетельствовать, что религия в пределах союза не подвергается стеснениям… Церковь не скажет вслух всему миру этой позорной лжи».

Митр. Сергий полагает, что «десница Божия» утвердила советскую власть, а потому православная церковь должна «не за страх, а за совесть» соединиться с этой «богоустановленною» властью; а вот, что говорят епископы: «Церковь верит в живого Бога Творца; коммунизм не допускает Его существования… Церковь видит в религии животворящую силу… Коммунизм смотрит на нее, как на опиум, опьяняющий народы… Церковь хочет процветания религии; коммунизм ее уничтожения. При таком расхождении между церковью и государством не может быть никакого внутреннего сближения или примирения… Жалкие попытки в этом роде были сделаны обновленцами… Православная церковь никогда не станет на этот недостойный путь».

«Путь митр. Сергия», — можно бы теперь прибавить.

Первым движением Милюкова, после послания, было кинуться навстречу митр. Сергию, чтобы подчиниться, согласиться, подписать обеими руками обязательство в «лояльности». Слишком велик был соблазн продолжить линию соглашательства от политики к религии, от временного к вечному.

Что же, однако, было делать с обращением соловецких епископов? Как примирить его с посланием митр. Сергия? Очень просто: «Тут противоречия быть не может», объявили «Последние новости» и, пожалев, что обращение епископов «не обратило на себя должного внимания», сами его, однако, не напечатали и хорошо сделали: многие, прочитав его, могли бы и не поверить, что абсолютное «да» не противоречит абсолютному «нет», что религия Бога тожественна с религией дьявола и тогда произошел бы опять «скверный анекдот» во вкусе Достоевского: «Последние новости» оказались бы в трансцендентно-неловком положении того мужичка на карикатуре, коленопреклоненного между крестом Господним и чекистским кнутом: «Веры хватит у него на обоих, — согласимся же!»

Видя, однако, общее негодование не только светских, но и церковных кругов, «Последние новости», кажется, сами поняли, что поторопились и что дело неладно. На помощь был призван спец по церковным делам. «Мы с удовольствием помещаем статью г. Бердяева: „Вопль русской церкви“. Не будучи органом конфессиональной мысли»… Это, пожалуй, слишком слабо сказано; надо бы сказать: «будучи органом атеистической мысли». Милюков достаточно умен и честен, чтобы не скрывать своих убеждений.