Читаем без скачивания Бывших не бывает - Красницкий Евгений Сергеевич

Но Илларион, увлеченный своей идеей, продолжал рассказ:

– Стража схватила татей, при обыске у них нашлись краденые вещи и колдовские предметы. Причём не для каких-нибудь любовных приворотов, а для смертного колдовства. Под пыткой раненый разбойник покаялся и обещал указать дорогу к языческим капищам, а два его товарища – старик и девка – только изрыгали хулу на Господа…

«Ты веришь в колдовство?! В эту чушь? Похоже, сказки про Палатий вовсе не сказки!»

– Что с ними стало?

– Старика и девку владыка приговорил к очищению огнём и передал в руки светской власти, а проводника я приказал повесить, когда надобность в нём отпала.

– Ты хочешь сказать, что владыка верит в такую глупость, как колдовство?![22] – изумился отец Меркурий. – Это суеверие осудили лет сто тому назад!

– Владыка, конечно, болгарин и мог набраться всякой дряни у богумилов, но не думаю. Он просто решил с помпой поджарить языческого жреца. По мне так зря! Надо было тихо удавить и забыть!

– Почему? – спросил было отец Меркурий, но передумал. – Да чёрт с ними! Одни разбойники сгорели, а другой сумел взять щедрую плату за свою жизнь, но мы говорим не о них, а об отроке Михаиле и его деде.

– Я помню. Но это как раз имеет касательство к деду. Когда скоморохов сжигали, старик, сгорая, славил языческих богов. Кентарх Кирилл был среди тех, кто, стоя в толпе, подпевал ему. Мне доложили достойные доверия люди.

– Значит, он тайный язычник? – насторожился отец Меркурий.

– Здесь все тайные язычники в той или иной степени, включая и князей, – Илларион усмехнулся. – Привыкай, брат мой во Христе. Свет истинной веры борется в душах этих людей с поклонением бесам, которых они считают богами предков. Нам предстоит ещё очень много работы. Только, оплитарх, не забудь случайно, что кентарх Кирилл, или вернее называть его теперь патрикий Кирилл, воин до мозга костей. А теперь вспомни, брат-солдат, чьё благословение ты призывал на свою голову перед боем? Христа Ника или Ники Крылатой, а может быть, вообще гадал о судьбе по игральным костям и звёздам?

– Значит, патрикий Кирилл добился своего? – Бывший хилиарх счёл за лучшее проигнорировать вопрос.

– Добился. Но ведь я задавал тебе не этот вопрос, – странно, но усмешка Иллариона на сей раз была доброй. – Впрочем, можешь не отвечать, я знаю ответ. Не бойся, Господь прощает нам этот грех без покаяния за тяжесть доспехов и оружия, так же, как прощает солдатам грехи пьянства, сквернословия, обжорства и распутства, если мы совершаем их в походе.

– Даже так?

– А ты забыл? – И бывший друнгарий, к удивлению отца Меркурия, тихо пропел: – Ну что поделать, в лагерях не может жить святой![23] Кроме того, патрикий Кирилл не любит священников и нас, ромеев, хотя в его благочестии и твёрдости веры никто не сомневается, – иеромонах откровенно развлекался, наблюдая недоумение отца Меркурия. – Снова скажу тебе, брат мой – это Скифия, тут возможно и не такое. Здесь одной рукой могут крестить язычников, а другой приносить жертвы какому-нибудь идолу.

– Значит, дед не мог научить внука? – не то спросил, не то подытожил отец Меркурий. – Тогда кто?

– Не спеши. Многие язычники превращались в ревностных христиан, когда вера позволяла им занять высокое положение. Блаженный Августин, помнится, сильно негодовал по этому поводу. А язычество кентарх Кирилл, несмотря на свои истинные убеждения и мысли, искореняет весьма успешно. Вот только о рыцарских орденах он сам узнал от внука. Однако есть ещё один человек, который мог просветить нашего отрока, – усмехнулся Илларион.

«Ничего себе, попал, называется к бесхитростным варварам. И чего стоят твои мечты о Pax Germanica или в твоём случае о Мире Скифском, которые ты лелеял, подражая Тациту. Но кого же ещё он мне назовёт?»

– Приходской священник села Ратное, в котором проживает наш необычный отрок. И ты думал об этом, оплитарх, – ответ оказался вполне ожидаемым.

– Тогда это должен быть незаурядный священник.

– Ты прав, иеромонах Михаил и есть весьма незаурядный священник. Таких немного даже в Константинополе. Начнём с того, что он скифский патрикий древнего рода, но этого мало, его образованием занимались в Патриаршей школе и в Магнавре, причём наставники отзывались о нём только хвалебно. Но это человек, искренне горящий верой, и именно поэтому он не мог натолкнуть своего ученика на мысли об ордене.

– Почему же? Подобная мысль достойна мужа столь высокого происхождения и столь блестящей учёности.

– Наш брат во Христе Михаил не знает и не понимает воинов. – Отец Меркурий ожидал любого ответа, только не того, который услышал. – Он живет среди них, но в глубине души своей считает зверями, которых следует обуздать христианским смирением. Вот он и обуздывает, не замечая, что тем самым убивает их. Нет-нет, я не хочу сказать, что отец Михаил плох как священник, – ответ епископского секретаря предвосхитил вопрос, повисший на языке у отца Меркурия. – Как священник он очень хорош, но он не на своём месте. Паства уважает его, особенно за школу, в которой он обучает детей стратиотов, и хорошо обучает, да и в глубине и искренности его веры никто не сомневается, только вот, сдается мне, что к уважению этому примешивается изрядная доля снисходительной жалости. Для них он блаженный…

– И на основании этого ты делаешь вывод, что отец Михаил не мог прийти к мысли об ордене?

– Именно! Он не понимает, как можно нести Божье слово мечом! Отец Михаил, не дрогнув, благословит воинов на разгром языческого капища, но в глубине души содрогнётся от ужаса и омерзения перед зверствами, которые при этом будут твориться. Идея ордена никогда не придёт ему в голову, а ведь Господь наш сказал: «Не мир я принёс, но меч!» И не только о мече духовном говорил Господь!

– Ты хочешь сказать, что он не понимает этого?

– Понимает, но только разумом. Сердце же его противиться этому. Он считает, что можно обойтись без меча… Это наивно, но отцу Михаилу кажется, что Божьим словом можно превратить всех людей в кротких овец. Вот только овцы не создают и не сохраняют империй. Овец можно только резать или стричь!

Выдержка отца Меркурия дала трещину. Совсем небольшую. Не то чтобы старый солдат не разделял мнения своего собеседника об обывателях, но нельзя же так – всех под одну гребёнку и в руки стригаля! Ему впервые за время этого разговора до чесотки захотелось спорить и возражать. Горячо и искренне, как в молодости. Чем бывший хилиарх выдал себя: движением бровей, выражением глаз, положением тела? Но от Иллариона это не укрылось.

– Молчи! Да, большинство людей действительно овцы, но этому стаду нужны не только кроткие пастыри, но и суровые пастухи, а пастухам – овчарки! И где-то в глубине души отец Михаил это понимает, только вот он не любит нас, ромеев, и уж пастухами и овчарками точно не желает видеть!

– А орден и должен ими стать?

– Верно! Ты идёшь моим путём, оплитарх… И теперь ты понимаешь, почему я не могу дать отцу Михаилу превратить будущих овчарок в овец. Мне нужна неоскоплённая сотня кентарха Кирилла!

– Так значит, орден будет не только ромейским?

– Почему же? Именно ромейским. Империя давно нуждается в притоке свежей крови, а любой принявший истинную веру рано или поздно станет ромеем. А орден поможет им в этом. Так что мне нет дела до крови члена нашего братства, мне важна его вера!

Отца Меркурия одновременно возмущала и восхищала страшная логика Иллариона, только что доведшего до логического конца дело патриарха Мены и безжалостно превратившего слово Божье в инструмент своей личной власти. Вообще этот разговор заставил взглянуть на бывшего друнгария арифм по-новому. Нет, хилиарх Макарий никогда не обманывался насчёт друнгария Георгия. Он давно понял, что этим блестящим катафрактом движет в жизни одна страсть – всепожирающее неутомимое властолюбие. Достижению власти он приносил в жертву всё: незаурядный ум, железную волю, талант, храбрость, свою любовь, свою честь и верность… Что уж говорить о такой мелочи, как жизни солдат…