Читаем без скачивания Крушение Римской империи - Майкл Грант

Можем ли мы при таких обстоятельствах считать, что мы не заслуживаем сурового Божьего наказания, если мы сами постоянно наказываем бедных?

Опытный ритор, Сальвиан нарисовал эту картину в самых черных тонах, какие он только мог подобрать. Но есть достаточные доказательства тому, что реальная ситуация была вряд ли лучше той, о которой он сообщает. Например, Сидоний, когда он стал епископом Арверны (Клермон-Ферран), осаждали толпы нуждающихся просителей, которые открыли ему глаза на социальные бедствия его поколения. А мрачный автор христианских рождественских проповедей Гауденций писал, что крестьян, умерших от голода, либо вынужденных принять убежище от церкви, было так много, что ему было очень стыдно назвать их число.

В результате, тысячи людей, отчаявшихся в возможности частной жизни, стали объединяться в бродячие шайки грабителей и бандитов. Эти партизанские группы, эквивалент сегодняшних появляющихся и скрывающихся террористов — люди, выброшенные из социальной системы, которую они считали неприемлемой — поглощались не только дезертирами из армии, но и толпами нищенствующих горожан. Все это случалось и раньше, но теперь проблема приняла совершенно ужасающие размеры.

О бандитизме значительных масштабов сообщали из Италии, Северной Африки, Испании и с Дуная. Но самые большие беспорядки происходили в Галлии. Еще в третьем веке она была одним из самых беспокойных районов, а теперь здесь то и дело возникали социальные взрывы. Галльские банды приняли на той или иной стадии старое имя Бакауды, или Багауды, что означало «восставшие». Их цель, как и все полувоенное движение, возможно, носила определенную националистическую окраску. Это была эпоха, когда распад центральной власти означал возрождение региональных субкультур, особенно в таких странах, как Галлия, где во многих районах люди еще сохраняли свой родной язык.

Аммиан сообщает о серьезных волнениях в Галлии в 369 г. Позже, в течение ряда лет, между 401 и 405 годами, банды мародеров активизировались в Альпах. Затем, в течение следующего десятилетия, вооруженные люди в Британии ушли из групп местной самообороны, на которые так надеялся император Гонорий, и превратились в разбойников, действующих почти в масштабе общенационального восстания, объединившего арендаторов и рабов против лендлордов.

В 435 г. новые крупномасштабные волнения того же рода возникли в Галлии под началом некоего Тибатто; он обратился за помощью к рабам и продержался против римлян в течение двух лет. 440-е годы были свидетелями возрождения подобных волнений под предводительством лекаря по имени Евдоксий, который в конце концов бежал к гуннам. И в Испании, не впервые, беспорядки вылились в восстание, длившееся до тех пор, пока армия вестготов, посланная Аэцием, не разбила восставших в 454 году.

В любопытной пьесе в стихах под названием Протестер (Жалобщик), которую относят к началу пятого века, рассказывается, как Багауды сформировали рудиментарные политические структуры, включая собственные народные суды, «где смертные приговоры вывешивались на ветвях дуба, либо прикреплялись к человеческим останкам». Беспорядки, распространившиеся на широкие просторы провинций, были настолько всеобъемлющими, что отчаявшиеся люди, бежавшие как от правительства, так и от лендлордов, были вынуждены брать дело защиты в свои руки.

Напрасно имперские власти разражались угрозами. В конце четвертого века было объявлено, что любой, оказывающий бандитам помощь или предоставляющий им кров, будет наказан плетьми, либо даже сожжен живьем. Право использования оружия против таких лиц предоставлялось каждому члену отрядов общественной самообороны; законом 409 г. было предусмотрено, что слова «пастух» и «бандит» следует считать синонимами.

Однако семью годами позже, в связи с «бесчисленными бедами нашего времени» было решено объявить амнистию в надежде, что более мягкая политика успокоит эти вооруженные шайки. Увы, ни одна из этих мер, ни жесткая, ни примирительная, не позволили восстановить общественный порядок.

И чему удивляться, спрашивает Сальвиан. В отличие от большинства своих современников он был чрезвычайно враждебен к тем мерам, которые принимал Аэций против бандитских шаек. В их бегстве от общества и чинимых беспорядках он обвинял римских правителей и высший класс общества. Бандитизм, заявляет он, универсален, и никто не может чувствовать себя в безопасности от него. Но, по его мнению, так называемые бандиты были ни в коей мере не виновны. Их поступки были полностью спровоцированы поведением им нечестивых и кровожадных угнетателей.

…Бедных грабят, вдовы стонут, сирот притесняют, так что многие, даже люди знатного рода, получившие либеральное воспитание, ищут совместного с врагами убежища во избежание смерти в условиях всеобщих гонений. Они ищут у варваров прощения римлянам, поскольку не могут вытерпеть варварское бездушие у римлян …

Мы превращаем их несчастья в преступление, мы клеймим их прозвищем, которое напоминает об их утратах, прозвищем, которое мы сами придумали, чтобы оскорбить их. Мы называем смутьянами и преступниками тех, которых мы сами обрекли на преступления. По какой еще причине мы заставили Багаудов спасаться от наших несправедливых действий, неправедных решений властей, издевательств со стороны тех, кто обратил возмущение общества на повышение своего личного благосостояния и превратил налоговые обвинения в возможности для грабежа?

Вместо того, чтобы разумно управлять своими подданными, власти, как дикие звери, пожирают их, питаясь не только их собственностью, как это делают обыкновенные бандиты, но и их разодранной плотью и их кровью. Пришло время, когда люди, наполовину раздавленные и уничтоженные грубыми вымогательствами, становятся настоящими варварами, так как им не разрешают быть римлянами. Они уже готовы становиться теми, кем они никогда не были, поскольку им запрещают быть теми, кем они когда-то были; и их вынуждают изо всех сил защищаться, поскольку они обнаруживают, что уже полностью утратили свою свободу.

Как наше нынешнее положение отличается от былых времен? Те, кто ранее не присоединился к Багаудам, вынуждены сделать это сейчас. Беспредельные страдания бедняков побуждают их стремиться стать Багаудами, но им мешает их слабость. Они как пленники под игом врага, выносящие пытки по необходимости, а не по своему выбору; сердца их рвутся к свободе, а они переживают ужасы рабства. Так обстоят дела среди почти всех низших классов.

Давным-давно, казалось, прошла целая вечность, был золотой век ранней Империи, когда, как верил Аммиан «знатные и бедняки в едином порыве и согласии стремились отдать жизнь за свою страну, чтобы обрести спокойную и мирную жизнь на небесах». Эти времена, конечно, прошли, а за ними последовало фундаментальное саморазрушающее отсутствие какого-либо единого духа нации. «Мужчины сражаются не так, как это делалось в старину, — приводит Маколей древнюю римскую пословицу в своей поэме Гораций. Но такой же серьезной в эти времена поздней Империи была неудача в сборе налогов, крайне необходимых для поддержания боевого духа армии.

Конфликт между властями и народными массами был одной из главных причин крушения Империи. Маркс использовал эту ситуацию для иллюстрации своего мнения о том, что классы вообще не имеют общих интересов, а их борьба друг против друга является бесконечной. Но Маркс также заявил, что особой причиной падения Римской империи была опора ее социального строя на рабство, что привело к феодальной системе, взорвавшей имперскую структуру изнутри. Быть может, точнее следовало бы сказать, что одной из главных причин развала Империи было то, что «свободное» население, которое обязано было обеспечивать благосостояние государства, настолько жестоко грабили взиманием чрезмерных налогов, что оно больше не смогло платить и, в результате, вообще потеряло свободу, а пустая оболочка государства, оставшегося в изоляции, не смогла противостоять вторжениям извне.

Вот таким было ужасное разобщение между государством и огромной массой его подданных, и, естественно, между богатыми и бедными.

Глава 4

БОГАЧИ ПРОТИВ ГОСУДАРСТВА

В предыдущей главе обсуждались трагические обстоятельства, приведшие правительство Рима к прямому конфликту с доведенным до нищеты большинством своих подданных. Такой же бесславный итог ожидает государство, когда его правительство находится в конфронтации с высшим классом. Именно эта ситуация самым очевидным образом возникла в Древнем Риме — несмотря на все привилегии, которыми обладал этот класс — и стала еще одним видом разлада, предопределившим окончательный развал.

На закате Римской империи высший слой общества в основном состоял из лиц, носивших титул сенаторов. Еще при первых императорах сенат, этот совещательный орган, мнение которого определяло важнейшие государственные решения, превратился в подчиненный и мало что значивший институт.