Читаем без скачивания Диско 2000 (сборник) - Сборник Сборник

— Так что, — продолжил Франц с улыбкой, видимо поняв наши мысли, — я вас цвай оставлю здесь ненадолго. Может быть попозже приведу еще кого-нибудь. Мне будет гораздо приятнее ложиться в постель, согретую двумя красивыми мальчиками!

Для пущего эффекта он поднял воротник своей кожаной куртки, прошагал к двери и с приветственным жестом покинул квартиру, не дав нам и слова вымолвить.

— А-а, — проговорил я с трудом, и тут меня накрыла айяхуаска. Белая и сияющая, как тот порошок: накрыла стремительной теплой волной. Белая-пребелая, такая белая, возможно, с цветными отблесками там и сям, но не возможно разобрать, очень уж все было быстро, белым-бело, и ослепляло мозг. На своих губах я почувствовал что-то теплое и влажное, я понял, что это были губы Тревора, и еще я понял, что Франц был прав.

Мы не согрели для него постель, потому что до этого просто не дошло: мы трахались перед огромным окном с видом на дикое неоновое сияние. У себя во рту я ощущал каждую пору его члена: чувствовал пульсацию спермы на языке, извергающейся сладко-соленым потоком.

А потом Тревор трахал меня, он был внутри, наши глаза были плотно закрыты, и вдруг время стало обтекать нас, и мы оказались перед телевизором. Это была скругленная модель пятидесятых годов, Джетсон ТиВи, а на экране был Уильям Берроуз.

— Yage, — простонал он. — Айяхуаска. Блаженство. Нектар души. — Берроуз выглядел худее и печальнее, чем когда-либо при жизни. — Усиливает телепатическую активность. Колумбийский ученый синтезировал на основе иейджа вещество под названием «телепатин». Согласно легенде, Отец-солнце оплодотворил женщину, проникнув в нее через зрачок и зародыш превратился в иейдж, наркотическое растение, еще пребывая во чреве. Иейдж-бог семени, секса, остающийся при этом зародышем. Иейдж может быть последней дозой.

— Последняя строчка была из «Джанки», — сказал Тревор, после чего Билл испарился вместе с игрушечным телевизором, и мы очутились на мягком ковре перед окном, наши тела сплелись, синхронно пульсируя всеми нервами. Я обхватил его ягодицы и он еще глубже вошел в меня, мы кончили одновременно, и почувствовали это, ощутив каждую йоту, каждую клетку протекающего между нами напряжения, и это было так мощно, что, я думаю, мы потеряли сознание.

Нас разбудили раскаты грома. Мы чувствовали, как они отдаются вибрацией в наших костях. Небо над публичными домами расцвело мириадами разноцветных огней. Фейерверк. Полночь.

Мы стянули покрывало с кровати и, закутавшись в него, устроились перед окном, чтобы наблюдать шоу. Огни фейерверка — пурпурные, зеленые, золотые, огни цвета масленицы, вызывали во мне тоску по дому. Тревор посмотрел на меня, точнее в меня, в своей обычной манере, только на этот раз в его взгляде присутствовало нечто большее. На мгновение я почувствовал, обрывки ауры, смыкающиеся вокруг нас, соединяющие нас, серо-голубые, пронизанные электричеством.

— Огни цвета Масленицы.

Я улыбнулся и теснее прижался к нему.

НЕ больше, чем через полчаса вернулся Франц, один, но в хорошем настроении. Он опять приветствовал нас своим "Я рожден убиваать и любиить", чтобы не дай бог не забыли, но мы чувствовали себя достаточно свободно, чтобы высвободить наши липкие тела из покрывала и начать одеваться прямо перед ним. Он оказался добрей, чем мы ожидали.

— Ну как, видел самолеты, падающие с небес?

— Нет, только кассира, он не смог мне выбить "Доктора Пеппера", потому что его аппарат вышел из строя.

Меня в этой фразе удивило только одно: "Франц, ты пьешь Доктор Пеппер"?

Он пожал плечами, но не злобно, а скорее, виновато. "Был у меня один приятель из Техаса. Все мои друзья уезжают, а мне остаются только дурные привычки".

Нас с Тревором пронзила острая грусть. Неужели Франц был одинок? Мы и подумать об этом не могли. Эта мысль нас серьезно расстраивала, — и мы, совершенно не преднамеренно, ответили ему хором словами песни Битлз, которая вот уже несколько часов крутилась у нас в голове: "Can't buy me looo-love, nonono, NO….»

— О, да, — отозвался Франц, — многие проститутки повесили на своих окнах таблички: " Только сегодня. Кредитные карты не принимаются".

— Я их не осуждаю, — ответил я.

Чарли Холл

Петля тысячелетия

Я вижу его, хотя глаз еще не уловил очертаний. Словно вспышка света, обжигающая сетчатку, его расплывчатый силуэт возникает в поле моего зрения, когда наш фургончик проносится мимо деревьев.

Это одинокие шотландские сосны, затерянные в пустыне Северной Австралии. Наверное, какой-то чудак-поселенец оставил их после себя, задыхаясь и хрипя, жадно глотая последние капли воздуха и бросая горсть несбывшейся надежды на красный песок — печальное напоминание об обещании, данном родным ("Ну, если уж ты собрался навсегда покинуть Охтерардер, так возьми с собой хоть кусочек нашей славной Шотландии!") А может, перелетная птица обронила зернышки. Как-то они все же попали сюда, пустили корни и прижились. Знаю только, что вот они, здесь — наши единственные свидетели, нестареющие и загадочные. Таинственные деревья, роняющие на песок лоскуты черно-зеленых теней и внемлющие скрипу колеса времени.

Сам не знаю, почему меня вдруг охватывает волнение, когда из кроны выпархивает стая белых какаду. Что-то щемящее закрадывается в сердце, какая-то непонятная тоска, зов далекого голоса. Я перевожу взгляд на свои заскорузлые и грязные от долгого пути ноги, на педали и замечаю возле ручки акселератора выцветший голубой значок. Не читая, я знаю, что на нем написано "Добро пожаловать в двадцать первый век". Я снова смотрю на красную дорогу, я знаю — ты уже ждешь: сардоническая улыбка, поднятый большой палец, торчащий в раскаленном воздухе. Я чувствую, как меня охватывает дрожь, но ничто уже не в силах сбить нас с пути, который ведет прямо в лапы к тебе и твоей ухмылочке. Ты даже и не глядишь на дорогу, ты уставился прямо на расплавленное солнце, утоляя жажду безумным потоком его лучей. Я понимаю, что нельзя останавливаться, но все мы уже в западне. Я переглядываюсь с Тецом, внезапная струя воздуха с шипением врывается в приоткрытые окна и высвистывает не поддающееся расшифровке слово. Мы ерзаем на своих местах, Тец улыбается в лучах утреннего солнца, а я на какую-то долю секунды, на одно лишь неуловимое мгновение вижу перед собой замыкающийся круг петли.

В Непале я опять начал видеть пауков, в Пакистане купил пистолет, а в Малайзии у меня кончились патроны. Все наши действия по пути сюда — это морок, череда недоразумений.

У нас с Тецуо был план — проехаться на фургончике от Лондона до Сторожевой горы в заливе Байрона, что является крайней точкой Восточной Австралии, и встретить там рассвет 2000 года. Мы должны были провести там дискотеку и решили проделать наш путь на машине. Мы связались с ребятами из самых крутых клубов Европы, Скандинавии, России, прибрежных курортных городков Юго-Восточной Азии и составили график наших выступлений по всему маршруту. Дорога наша петляла и извивалась по континентам из конца в конец, но мы дали слово охватить всю землю, заткнуть за пояс все эти клубы и дискотеки и завершить наш последний тур большой рэйв-тусовкой на Сторожевой горе на рассвете 2000 года. План завершался небольшой остановкой в дождевых лесах залива Байрона, где мы собирались слегка расслабиться и поторчать.

Тец подумывал вернуться к себе в Японию, где мы с ним и познакомились, назад к своим друзьям и родным. А я был готов начать новую жизнь. Никаких дел в Англии у меня не оставалось, можно было начинать все сначала, и новое тысячелетие, мысль о котором лихорадила все человечество, подходило для этого как нельзя лучше. Отличный момент, чтобы красиво и бесповоротно уйти, так чтобы это не расценивалось, как бегство. К тому же, это было вполне в духе ветреной, беспорядочной, бродячей жизни ди-джея.

Как я уже говорил, с Тецуо мы познакомились на турне в Японии. Во время шоу в "Ликвид Румз" полетели кондиционеры. Тысяча помешанных на техно японских тинейджеров разделись до нижнего белья, как на их месте поступили бы и английские рейверы. Изможденные танцами, они засыпали прямо на мусорных бачках, в то время как другие еще продолжали дергаться и извиваться в такт музыке, а в кондиционерах скрипел и трещал сухой воздух. В этом-то кошмарном чаду ночного клуба на седьмом этаже в диско-квартале в Токио мы и столкнулись лбами в прямом смысле слова, когда одновременно склонились над коробкой с дисками. Тецуо был в тот вечер в одной программе со мной, он неплохо говорил по-английски, и вскоре мы подружились. Пару месяцев спустя он позвонил мне из Хитроу и появился у меня со своими дисками и студийным оборудованием, да так и остался. Мысль о путешествии пришла мне в голову, когда я однажды возвращался из Мельбурна, еще не излечившись от страха перед цунами, отчаявшись порвать с неумолимой круговертью аэропортов и курсов валют, как старый ковбой, который не в силах отказаться от своих шестизарядных кольтов, который, безнадежно отстав от жизни, отчаянно держится за свое.