Читаем без скачивания Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г.В. Адамовича И.В. Одоевцевой и Г.В. Иванову (1955-1958) - Георгий Адамович

До свидания. Буду ждать ответа. Mobile comme l’onde[341], и не только в любви! Не надо сердиться, от этого жизнь только труднее. А она и так достаточно хороша. В гневе Вы даже не поняли простого смысла моих слов «все будет хорошо», которые к болезням и деньгам не относятся.

Ваш Г. А.

43. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой

22/III <1958 г.> 6 ч<асов> веч<ера>

Дорогая Madame

Только что отправил Вам письмо с репримандом, а сейчас вернулся — и нашел второе! Поверьте, de tout coeur[342] я с Вами и Вам сочувствую. Я не в том возрасте и состоянии, чтобы притворяться, а слова вроде «ах, ах, дорогая моя» и т. д. пусть пишут другие. Но все эти слова впустую. А я, кроме того, — «великая сушь». Ну, словом, все сделаю, что могу, и вижу, кстати, что мысли наши насчет списка лишних подписей встретились. Напишу после свидания с Водовым, т. е. в понедельник. Не унывайте и не «скучайте», а Жоржу кланяйтесь и скажите то же самое.

Ваш Г. А.

Будет ли бумажка от доктора для Долгополова?

Всем сердцем (фр.).

44. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой

Paris

25/ III –58

Bien chere Madame

Я не был вчера, в понедельник, у Водова, т. к. в воскресенье у меня оказался жар, 39°, и вчера было то же. Верно, простудился, был холод собачий, но сегодня стало тепло — и я встал, хотя «не в себе».

Водов просил старуху Любимову[343] перевести Вас в Париж. У нее есть какие-то свои дома, но кроме того, она всюду «заседает» и всех знает. Что из этого выйдет, не знаю, и Водов еще не знает. Шик[344] должен переговорить с Тер-Погосяном[345], которому подчинено Gagny. Я хорошо знаю Т<ер>-Пог<осяна>, и завтра ему позвоню. Водов думает, что Шик его еще не видел, да и знает его мало. Кроме того, Зайцев написал Долгополову (Corneille) от имени союза. Ответ тоже еще не известен, но они уже раз просили Долгополова — ничего не вышло. Водов согласен со мной, что записка от доктора могла бы помочь.

Относительно сбора: Водов об этой идее ничего не знал и тоже крайне не уверен в согласии Вейнбаума. Он говорит, что если В<ейнбаум> согласится, то подпись Зайцев даст, а кроме того, советует — Терапиано и Прегельшу, кроме меня и его самого. В «Р<усской> мысли» он, конечно, письмо перепечатает, буде оно появится в «Нов<ом> р<усском> слове».

Сегодня, par le meme courrier[346], я напишу Полякову обо всем этом. Поляков — и мой друг, и вообще человек верный, прямой. Я ему все изложу и попрошу переговорить с Вейнбаумом en principe. Можно бы попросить и Цвибака, но Цвибак наобещает больше, а сделает меньше и в случае чего увильнет.

Если хотите, в подписи можно взять Померанцева, известного философа. Вообще, список — по Вашему усмотрению, особенно в Америке. Я написал Полякову, что будут знаменитые подписи! На историю со Смоленским[347] не обращайте внимания. Водов преувеличивает ее значение. Собака лает, ветер носит, особенно, если собака подвалила.

Пока все, ввиду болезни. Я предполагаю, что это опять ямайский грипп, по отвратительному самочувствию.

Ваш Г. А.

45. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой

Paris

31/ III-58

Дорогой друг Мадам

Я был сегодня утром в Земгоре (malgre[348] 38°, которые не проходят! Но это я упоминаю не в заслугу себе, а просто так. Выхожу я все равно, а почему жар — не знаю).

Долгополов — invisible[349], о чем меня предупредил Ермолов. У него умер сын, он потрясен, никого не хочет видеть и т. д. Все делает Недошивина, у которой я и имел долгую аудиенцию.

Она обещает сделать все возможное и говорит, что все прежние доводы (будто Вы «трудные» жильцы) отпали, т. к. в Hyeres у Вас хорошая репутация. Докторское свидетельство я ей передал, но она сразу сказала, что предпочитает действовать не по «медицинской» линии, а по культурной и писательской: докторские свидетельства не имеют значения, т. к. они есть у всех. Сегодня или завтра будет какое-то заседание, на кот<ором> эти дела решаются, и она мне твердо сказала, что будет Вас всеми силами отстаивать перед другими кандидатами. Ей можно верить, она едва <ли> виляет, а говорит прямо то, что знает.

Но на Cormeilles пока нет надежды. Почему? Она говорит, что перевод из одного района в другой вообще встречает препятствия (кажется, у французов), а в Cormeilles — особенно, и если это сделать, будет много осложнений. Как я ни настаивал, она не уступила: нет, в Cormeilles — не могу. Я упомянул о сырости в Gagny (с Ваших слов). Она рассмеялась и говорит, что сырость именно в Cormeilles, где с трех сторон три речки. Ну, словом, она будет устраивать Gagny или Sevres, где открыт новый, небольшой дом, по ее словам, очень хороший, и сообщение с Парижем очень хорошее: 15 минут с Gare St-Lazar, масса поездов.

Вас, вероятно, это огорчит. Но другого я не мог добиться, и главный мой довод — что юг Жоржу вреден — тут не действует. Это она мне и сказала. Кроме того, если Вы попадете в Gagny или Sevres, то на месте, м. б., сами устроите переезд, сговорившись с кем-нибудь из жильцов. Я спросил Недошивину, можно ли будет это сделать: она только развела руками, «не знаю». Но не сказала, что нельзя.

Сейчас свободных комнат нет ни в одном из трех домов. Но если Вас поставят первыми кандидатами, едва ли ждать придется долго. Однако, как я ни спрашивал: «когда?» — точного ответа не добился, даже приблизительно. Но я поговорю в среду с Тер-Погосяном. Я хотел его видеть раньше, но Вы мне писали, что «Gagny— ни за что», а он — именно Gagny. А раз пока на Cormeilles надежд нет, то надо браться за Gagny. Если Вы никак на это не согласны, напишите сейчас же. Но по-моему, это будет ошибкой. О письме от Союза (Зайцев) Недошивина упомянута без большого уважения, и верно, письмо — чисто формальное. Кстати, Madame, Вы пишете: «действуйте, действуйте вместе с Водовым». Водов — милейший человек, но упоен газетой, ничем, кроме газеты, не интересуется, и все его действия — «слова, слова». Опять, я не в пользу себе это говорю, и Вы, надеюсь, это поймете! Но мало людей, которым можно верить в смысле действий, а не слов. «Человек человеку — бревно», единственно, что хорошо сказал покойник Ремизов, любимый Ваш и Жоржа писатель.

Ну, вот, chere Madame, и все, что могу сообщить. А если получу от Вас опять дерзостное и гневное письмо: «я думала! я ждала!» — то заранее примиряюсь. Только это будет напрасно, ибо делаю, что в силах. Недошивина обещала написать мне, как только что-нибудь сделает. Я хотел ей звонить, встретиться: «нет, я Вам напишу», т. к. она будто бы все время в разъездах и даже сегодняшнее свидание наше назначила с трудом. Как только получу от нее что-нибудь, извещу сейчас же. И о разговоре с Т<ер>-Погосяном.

Как Жорж? Bon loisirs pour vous deux[350].

Ваш Г. А.

P. S. Литература.

«Н<овый> ж<урнал>» я так и не получил, верно, потерялся. Но видел его у Кантора. О стихах Жоржа я все высказал в известной Вам статейке и читал эти с теми же чувствами. А Ваши: первое очень хорошее, в очень Вашей манере и всякими прелестными trouvailles[351]. Но почему Поляков и что с ним было? Я не знаю или не помню. Второе тоже хорошее, но неожиданно напоминает Ахматову, позднюю, особенно последняя строфа. Ее тон. Но это ничего, что напоминает, и это не подражание, а совпадение. Только позвольте поправку, по старой памяти о «не таких словах». Лучше бы «нет дома», а не «не стало дома». Будет короче строка, но это Гумилев напрасно уверял, что «надо выравнивать». Это чепуха, пусть будет короче. Даже лучше здесь, чтобы короче, п<отому> что «нет дома» — и нет дыхания, нет голоса, чтобы это договорить, т. е. ритм совпадает со смыслом, а в этом же весь цимес поэзии! Поверьте знаменитому критику и экс-поэту! «Не стало» очень ослабляет все. А стихи весьма пронзительные.

46. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой

Paris

5/IV-58

Дорогой друг Madame

Получил Ваше письмо — и, как заведено, отвечаю сразу.

Ваш отказ от Gagny и Сэвра примем к сведению, но без согласия и удовольствия. По-моему, Вы не правы. Я был, кстати, у Тер-Погосяна, который сверх-директор над Gagny и Сэвром. Если бы знал, не поехал бы к нему! Он ничего не обещал в ближайшее время, но обещал сделать все что надо, как только освободится комната. Мой совет: если бы Вам в Gagny или Сэвре комнату дали, не отказывайтесь, а оттяните, на что-либо сославшись. Отказ — после всяких хлопот — может Вам повредить. Выразьте благодарность и радость, но скажите, что сейчас переехать не можете и т. д. Водов еще написал какой-то старухе Башмаковой[352], которая имеет власть над Сэвром. Но главная власть — Т<ер>-Погосян, который твердо обещал о Вас помнить и подтвердил, что ничего против Вас, ни в каких смыслах, нет. Я, между прочим, видел Терапиано, кот<орый> говорит, что в Gagny ambiance[353] недурна, хотя сада действительно нет.

Теперь о Ротшильде[354]. Что-то в связи с Олюшей[355] я вспоминаю, но это было не о доме, а о больнице. Ее туда советовала поместить Эльканша, но ничего не вышло, т. к. Олюша была в Beaujon, а это госпиталь замечательный. Я помню, что звонил Прегель насчет Ротшильда. Она говорит, что это дом крайне роскошный, вроде санатории, и не исключительно еврейский. Можно ли туда устроиться, она не знает, но узнает и мне сообщит. Конечно, у нее есть всякие связи там, и она может помочь. Я ее просил сделать все, как «лучшему другу», и думаю, она это и сделает. Прегельша — человек настоящий, не из тех, которые наговорят всего и этим ограничатся. Как только будет ответ, я Вам напишу. В чем дело с Cormeilles — ума не приложу. Я поверил Нелошивиной. что есть препятствия непреодолимые, а Вы считаете, что это — чепуха. Не знаю. Но если бы было что-нибудь против Вас вообще, то было бы и в Gagny. Почему же только Cormeilles? Кстати, Прегельша говорит, что abbe Glasberg очень влиятелен всюду. Напишите ему и скажите, что, по твердому заявлению Недошивиной, Cormeilles невозможно только по администр<ативным> причинам. М. б., он поможет, в особенности если оттуда кто-то хотел бы переселиться на юг.