Читаем без скачивания Лётные дневники. Часть 3 - Василий Ершов

А ведь отпуская нас из своей зоны, Васюган подтвердил нам, что мы точно на трассе, и колпашевский диспетчер принял нас тоже точно на трассе.

В зоне Енисейска перед снижением перевели курсовую, и тут отказал БГМК: после выставки ГПК не выставлялся магнитный курс на ИКУ. Мелькнула мысль об отказе БГМК, но думать было некогда: мельком сверив показания резервных компасов, «бычьего глаза» и КМ-5, я убедился, что главное – ГПК – выставлен правильно, пилотировать будем по нему, ну и бог с ним, с ИКУ. Быстро карту! Женя замешкался; я прикрикнул: «Срочно!» Он бросил всё, зачитал контрольную карту; малый газ уже стоял, скорость падала, и мы рухнули с 10100 по 30 м/сек, потому что и так уже запаздывали на пару минут, а попутная струя всё ещё быстро несла нас вперёд.

В процессе снижения Женя догадался перещелкнуть тумблер БГМК, одновременно об этом же заикнулся проверяющий. И всё заработало. Значит, не контачило в цепи. На ходу согласовали ИКУ, и я отдал управление Лёше. Возникла мысль: а может, это как-то связано с уклонением в районе Колпашева?

Но думать было некогда. Приближалось Горевое, надо было пройти его не выше 3000. По данным красноярского РСБН выходило, что до Горевого ещё где-то 25 км, АРК безбожно врал, но всё же показал, что мы где-то правее.

Опять я не выписал данные РСБН для Горевого, опять определяли пролёт на глазок. И естественно, опять прошли выше, но Лёша сумел снизиться в развороте над Горевым, идя по пределам.

Заход был на 108, это при попутной струе хуже, чем на 288, и надо бы Горевое проходить ещё ниже. Короче, снижались на лезвии, не имея при этом возможности контролировать себя по ленте-карте: так уж она устроена, эта, шикарная на маршруте, но бесполезная на кругу карта.

Еле успели занять 1000 к четвёртому, это на 400 м выше, но вовремя выпустили шасси, ощетинились механизацией крыла и потеряли лишнюю высоту в процессе разворота. Как всё-таки иной раз пригождаются навыки снижения на лезвии пределов.

Лёша стабилизировал все параметры в районе дальней и посадил машину точно на знаки, но метров пять левее: зевнул крен на выравнивании, стащило.

На разборе инспектор сделал ряд мелких замечаний по суете. Знал бы он подоплёку этой суеты…

Надо выписать и использовать координаты контрольных точек по РСБН.

Заход в Емельянове осложняется тем, что РСБН («Михаил») стоит не здесь, а в Северном, за 27 км, и даёт азимут и дальность не от Емельянова, а от Северного. Конечно, легко и просто контролировать место самолёта, если РСБН стоит рядом с полосой, куда садишься. Всё ясно: сколько километров осталось, какой азимут, куда подвернуть. А мы вынуждены учитывать поправку между Емельяновым и Северным на глазок.

Когда подходишь с запада, то просто вычитаешь 27 км, т. к. Северный расположен восточнее Емельянова. Когда с востока, то прибавляешь 27 км, а курс держишь на привод Северного, занимаешь 1500, а там уже и четвёртый разворот – да идёшь-то почти в створе полосы.

А вот с севера и с юга учитываешь, что дальность – это гипотенуза, а ты идёшь по катету; считать надо в уме, быстро, прикидывать поправку: где 15, где 20 км. А уж при маневрировании в районе аэродрома приходится очень чётко представлять себе всю картинку и своё место на ней, глядя на бездушный прибор, показывающий азимут и дальность от Северного.

Даже, допустим, и зная удаление и азимут того же Горевого, но находясь не на том удалении и чуть-чуть на другом азимуте, – как ты определишь, в какую сторону и на сколько подвернуть, чтобы через оставшееся до пролёта Горевого расчётное время выйти точно в точку с теми, записанными координатами.

НВУ всё это учитывает: включаешь коррекцию по РСБН, и индекс самолёта на ленте-карте точно подъезжает под твоё фактическое место. Но это в теории. А на практике мы не раз убеждались, что врёт. Короче, нужен глаз да глаз, контроль по резервным средствам, надо соображать и быстро действовать в трёхмерном пространстве. Надо вертеться.

Весь этот полёт лента-карта врала безбожно, коррекция по РСБН только дезориентировала, а когда не веришь ленте-карте, приходится летать дедовскими способами. Слава богу, я их не забыл. Штурман штурманом, а я, командир, должен соображать за всех.

Но неприятно, когда вся машина раздолбана: вроде всё и работает, а вроде бы и нет, и особо не придерёшься, и веры нет. Дерьмо самолёт попался.

17.04. Вчера поймал мысль, да не было условий записать. Сегодня остались обрывки.

Смысл в том, что любое дело начинается с теории. В тиши кабинетов, вдали от жизни, с выкладками и формулами, опираясь на фундамент науки, на её принципиальные положения, рождается идея. Претерпев муки внедрения, в соответствии с возможностями техники и технологии, идея доводится до исполнителя. В конечном счёте, на уровне исполнителя, всё сводится к какой-то операции, и дело чести конструктора – так создать агрегат, чтобы он работал автономно и управлялся простым нажатием кнопки.

Я вот так понимаю связь науки и грубой практики. Я практик, и таковы мои требования к науке. Чтобы железо делало своё дело, а я наблюдал, контролировал, мог вмешаться и отключить, – вот моя функция.

Если курсовая система (точная курсовая система ТКСП) работает так «точно», что хотя на маршруте погрешность её полградуса в час, но на самом ответственном этапе полёта – перед посадкой – с нею надо возиться всему экипажу и дедовским способом, вслух, отсчитывать хором «десять, двадцать, тридцать» – то это несовершенная с точки зрения лётчика система. Весь полёт считай поправки, учитывай магнитное склонение, широту, схождение меридианов, сравнивай показания КМ, ИКУ, ГПК - с «бычьим глазом» времён адмирала Ушакова… да ещё и в конце введи поправку не в ту сторону, – вот тебе и вся «точность».

Но мало того. Всякую теорию можно развить до абсурда. Не побоюсь повториться: работа лётчика требует кратковременности и максимальной простоты операций. Все действия должны сводиться к простому «включил-выключил» А нам предлагают кучу формул, требуют на зачётах и экзаменах. Когда нам их в полёте считать?

Сидят люди где-то на стыке голой теории и реальных полётов и умствуют.

Может быть, во времена По-2 такая теория развивала мыслительные способности здоровых и жизнеспособных, но, что греха таить, туповатых лётчиков; я таких знавал и знаю немало. Но сейчас мы все вроде грамотные, а обилие теории, с нашей-то современной работой, лишь перегружает мозг. Когда счёт на секунды – тут не до теорий и формул.

Меня бы больше устроила такая ТКС, которую включил перед полётом – и выключил после полёта. Вот – поле деятельности для науки.