Читаем без скачивания Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 2 - Петр Александрович Дружинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это – из сказок Афанасьева. В образе “сестрицы”, которая ухаживает за слепыми богатырями, много прелести наивной чистоты русских родовых общественных отношений.
Но что делает с этим мотивом профессор Пропп?
Он тут же сопоставляет образ героини русской сказки с женщинами немецких сказок, которых брали в “мужской дом” в качестве наложниц, проституток. Тут же ссылки на бесчисленные иностранные авторитеты: “У Барро, говорит Щурц, – цитирует Пропп, – половые потребности юношей удовлетворяются тем, что отдельных девушек насильно уводят в мужской дом, где они одновременно служат возлюбленным и получают от них подарки”.
От немецких сказок Пропп опять переходит к русским. На этот раз пермским. А затем к… фольклору Пелейских островов, записанному Фрезером (известный буржуазный ученый-идеалист современной Англии, прославившийся своими антисоветскими выступлениями).
Все эти примеры взяты со страниц 106–107 книги профессора Проппа. Все здесь смешано в одну кучу и объявлено родственным.
И снова русский народный эпос с его мотивами дружбы и товарищества приравнен к воспеванию наложничества и первобытной полигамии.
Книга Проппа – это Веселовский, доведенный до абсурда и мракобесия. ‹…›
Незатейливо прихорашиваясь под марксиста, Пропп пытается возродить в нашей науке худшие черты историко-сравнительного метода Веселовского. Его книга – вредна и ошибочна от первой до последней своей строки. Советские ученые-фольклористы должны сказать о книге профессора Проппа свое резкое и правдивое слово»[97].
Завершает А. К. Тарасенков свою отповедь следующими словами:
«В этой статье приведены лишь некоторые из фактов, говорящих о том, что низкопоклонство перед буржуазным Западом, некритическое восхищение буржуазной культурой, безразличный космополитизм, сведение русской литературы и даже творений ее величайших представителей – Пушкина, Горького, Толстого – к заимствованию у европейцев отмечают многие работы наших литературоведов. Книги профессоров Нусинова и Проппа – далеко не единичное явление. Это говорит о том, что целые участки нашего литературоведения, а вовсе не только отдельные авторы заражены низкопоклонством, связанным с потерей национальной гордости, с потерей чувства советского патриотизма.
Как могло получиться, что Академия наук и Институт мировой литературы, носящий священное для нас имя Горького, успели выпустить огромные тома, посвященные американской и английской литературе, и провалили всю работу по советской литературе? Почему до сих пор не сделано ничего для того, чтобы советская литература стала предметом действительно научного, действительно марксистского исследования? Почему написать хотя бы краткий очерк развития советской литературы и дать монографии о советских художниках слова труднее, чем заниматься кропотливым анализом творчества никому не ведомых третьестепенных деятелей буржуазной литературы XVII или XVIII веков, живших в Англии или во Франции? Почему до сих пор в “академических кругах” считается зазорным и ненаучным, когда авторы диссертаций пытаются избрать темами своих работ явления советской культуры?
Товарищ Молотов в своем докладе, посвященном 30‐летию Октября, говорил: “Нельзя считать случайностью, что ныне лучшие произведения литературы принадлежат перу писателей, которые чувствуют свою неразрывную идейную связь с коммунизмом”. В общем ходе истории культуры творения Горького и Маяковского, Алексея Толстого, Шолохова, Фадеева значат больше, гораздо больше, чем разные американские Мельвили и Ирвинги, Симсы и Эмерсоны, которым посвящено столько внимания в том же выпуске “Истории американской литературы”. Пора это понять и утвердить. Пора влить в наше литературоведение живой огонь современности.
Мы не собираемся охаивать всю нашу советскую науку о литературе. За годы советской власти общими усилиями наших передовых ученых сделано очень много для того, чтобы правильно донести до народа творения русских классиков, дать им обстоятельный классовый и эстетический анализ, очистить их творения от лжи и фальши, которыми их обволакивала буржуазная наука. Наше литературоведение разрабатывает теорию социалистического реализма. Наша живая, активно действующая критика есть инструмент политики партии в области литературы. Но с теми недостатками литературоведения, о которых я говорил выше, дальше мириться нельзя.
Пора покончить в нашей литературной науке с ползаньем на брюхе перед западными образцами. Пора научиться по-настоящему гордиться великими ценностями нашей русской классической культуры, литературы, а также культуры братских народов СССР и родственных нам славянских народов, литература которых, к стыду нашей науки, даже еще не начала как следует изучаться. Пора нашим литературоведам распроститься с ошибками прошлого.
Пора понять, что нет писателей всечеловеческих, без классовых и национальных корней. Пора раз и навсегда расстаться с пережитками сравнительной, историко-культурной школы. Пора понять, что не пресловутые литературные “влияния”, а живая историческая практика классовой борьбы определяла и определяет историю литературы»[98].
Приведенные выдержки из статьи А. К. Тарасенкова даже сегодня производят серьезное впечатление; для современников оно было еще более тяжким. Эта статья, по сути, разверзла шлюзы «критики», и все события в ленинградской науке о литературе с весны 1948 г. представляли собой настоящий погром, закончившийся к маю 1949 г. пепелищем.
Надо ли говорить, что главный читатель страны остался доволен такой статьей? Об этом свидетельствует сам автор: «После того как я сделал в конце 1947 года на партсобрании ССП доклад о низкопоклонстве в литературоведении, Фадеев советовал печатать его. Сначала я сомневался, потом напечатал статью в “Новом мире”. Сталин похвалил мою статью»[99].
А сам А. А. Фадеев написал по этому поводу А. К. Тарасенкову следующую записку: «Толя! Если бы не я, ты просто положил бы свою статью в стол. Я тебя буквально вытащил “из грязи в князи”. То-то![100].
В 1949 г. эта статья в несколько измененном виде вошла в сборник работ А. К. Тарасенкова «Идеи и образы советской литературы», выпущенный в свет издательством «Советский писатель»[101].
А. К. Тарасенков, творчески ретранслируя текущие настроения руководства страны, не был одинок – он был представителем целого отряда пропагандистов. Применительно к работе высших учебных заведений таким программным выступлением явилась статья заместителя министра высшего образования СССР А. М. Самарина «Высшая школа и борьба за приоритет советской науки» в мартовском номере «Вестника высшей школы».
Повышение идеологического градуса было очевидным:
«Растленная буржуазная наука стремится распространить свое тлетворное влияние не только на народы своих стран, она протягивает свои грязные щупальцы к нашей передовой советской науке. Буржуазные ученые приходят в бешенство от одного упоминания, что принцип партийности является основой развития не только науки социалистического государства, но всякой науки вообще. Воплями и лживыми утверждениями
