Читаем без скачивания Отныне и вовек - Рэй Брэдбери

И мы двинулись к «Сетусу-7».

Глава 2

Ох уж эта космическая логистика. Ввести в компьютер миллиард и одно решение на все случаи жизни. Как наполнить десять тысяч рожков для кормления космических младенцев супероднородной, супергомогенизированной смесью. Как обеспечить поступление свежего воздуха из застекленных оранжерей. Как настроить опреснители для перегонки пота в питьевую воду.

Ударить во все колокола, нажать на клаксоны. Зажечь вспышки, приготовить раскаты грома. Спасайся, кто может.

Мы с Квеллом стояли на стартовой площадке, разглядывая гигантский корабль. После тревожной встречи с Илией прошла ровно неделя, и все семь дней члены экипажа, в том числе и мы сами, трудились не покладая рук, чтобы подготовить «Сетус-7» к старту.

— Квелл, — заметил я, — ни разу за целую неделю, среди всей этой суеты и беготни, не встретился нам — ни на борту, ни поблизости — напророченный капитан, хоть слепой, хоть зрячий.

Склонив набок подобие головы, Квелл закрыл глаза.

— Это он, — услышал я его шепот.

— Что? — забеспокоился я. — Что ты сказал?

Квелл продолжал шептать:

— Совсем близко.

Он повернулся и указал на стартовую башню. Лифт медленно полз наверх, и в кабине мы разглядели одинокий, темный силуэт.

— Наш капитан, — сказал Квелл.

Церковь при космодроме. Накануне старта я пришел помолиться. За мной увязался Квелл, хотя я так и не понял, какому богу он молится и, вообще говоря, осознает ли, что такое молитва. Полумрак успокоил наши глаза, воспаленные слепящими огнями стартовой площадки. В этом тихом священном пространстве мы рассматривали купольный свод и мерцающие на нем полупрозрачные фигуры мужчин и женщин, не вернувшихся из космоса. От них исходил нежный, приглушенный шелест, многоголосый шепот.

— А это что? И зачем? — спросил Квелл.

Понаблюдав за плавающими фигурами, я ответил:

— Это мемориал — образы и голоса тех, кто погиб и навеки остался в космосе. Здесь, под куполом храма, с рассвета до заката воспроизводится облик и речь каждого — в знак памяти.

Мы с Квеллом стояли, слушали и смотрели.

Один из этих потерянных голосов произнес:

— Дэвид Смит, пропал на орбите Марса в июле две тысячи пятидесятого.

Другой, высокий и нежный, вторил:

— Элизабет Болл, дрейфует за Юпитером с две тысячи восемьдесят седьмого.

А третий, звонкий, повторял снова и снова:

— Роберт Хинкстон, убит метеоритным дождем в две тысячи шестьдесят третьем, похоронен в космосе.

Еще шепот:

— Похоронен.

Другой голос издалека:

— Пропал без вести.

И все эти тихие голоса как один повторяли:

— В космосе, в космосе, в космосе.

Я взял Квелла за паучью лапу и развернул в сторону алтаря.

— Смотри туда, — сказал я, для верности указывая пальцем. — На амвоне сейчас появится человек, умерший почти сто лет назад; но он был настолько выдающейся личностью, что современники оцифровали его душу, взяли записи голоса и при помощи микросхем воссоздали его целиком, вплоть до легчайшего вздоха.

Тут лучи света выхватили из полумрака фигуру, поднимающуюся на амвон.

— Преподобный Эллери Колуорт, — шепнул я.

— Робот? — тихо спросил Квелл.

— Не просто робот, — ответил я, — здесь нечто большее. Перед нами благородная сущность этого человека.

Огней поубавилось, как только невероятный, объемный образ преподобного Эллери Колуорта заговорил.

— Не умер ли Бог? — начал он. — Извечный вопрос. Однажды, услышав его, я рассмеялся и ответил: нет, не умер, просто задремал под вашу пустую болтовню.

Вокруг нас с Квеллом прокатился приглушенный смех, который затих, как только преподобный Колуорт снова заговорил:

— Лучшим ответом будет другой вопрос: а вы сами, часом, не умерли? Не остановилась ли кровь, что движет вашими руками, не остановились ли ваши руки, что движут металлом, не остановился ли металл, что бороздит космические просторы? Будоражат ли вашу душу безумные мысли о путешествиях и переселениях? О да. Значит, вы живы. Значит, жив Бог. Вы — тонкая кожа жизни на бесчувственной Земле, вы — растущая грань Божьего промысла, которая проявляет себя в жажде Вселенной. Так много Божьего ныне покоится в трепетном сне. Сама субстанция миров и галактик еще не знает себя. Но вот Господь во сне шевельнулся. Вы сами — суть это шевеление. Он пробуждается, и вы — Его пробуждение. Бог тянется к звездам. Вы — Его рука. Творение свершилось, и вас влечет на поиски. Он идет, чтобы найти, и вы идете, чтобы найти. Значит, все, к чему вы прикоснетесь на этом пути, будет освящено. В далеких мирах вы встретите свою плоть и кровь, ужасающую и непонятную, но все же вашу собственную. Не причиняйте ей вреда. Под внешней оболочкой у вас одна, общая божественная природа. Вы, словно Иона[20], плывете во чреве кита, только рукотворного, созданного из металла; вы несетесь по неведомым морям дальнего космоса, так не святотатствуйте, порицая себя и своих непривычных глазу близнецов, которых встретите среди звезд, а просите, чтобы вам было даровано понять чудеса — Космос, Время и Жизнь в затерянных высотах и забытых колыбелях Вечности. Горе тому, кто не сочтет все живое наисвященным и, готовясь склониться перед Богом, не сможет сказать: «Отец наш Небесный, Ты пробуждаешь меня. Я пробуждаю Тебя. Бессмертные, вместе мы пойдем по водам дальнего космоса сквозь новый рассвет, имя которому — Вечность».

Молящиеся — и сверху, и снизу — тихо повторили:

— Вечность, вечность.

Когда преподобный Эллери Колуорт закончил, откуда-то с небес донеслась негромкая музыка, и его потемневший силуэт бесшумно исчез за аналоем.

На нас опустилась долгая тишина, и тут я разрыдался.

В ту ночь я лежал без сна в своей койке на борту «Сетуса-7».

Квелл уже отключился. Узоры из дождевых струй, смоделированные для замены снотворного, скользили по нашим лицам и по задней переборке.

Голосовые часы еле слышно бубнили: «Тик-так, час… тик-так, два… тик-так, три».

Наконец я не выдержал:

— Квелл, ты спишь?

И тут из другого конца каюты мне безмолвно ответило его сознание:

— Часть моего разума бодрствует, а другая спит. Мне снится тот старик, что явился к нам с предупреждением.

— Илия? Ты ему поверил — ну, что наш капитан слеп?

— Да. Это общеизвестно.

— А он и вправду безумен?

— Мы сами должны это выяснить.

— А вдруг будет слишком поздно, Квелл?

Тени от умиротворяющих струй дождя все так же стекали по моим щекам и по переборкам каюты. Издалека донесся несмелый раскат грома.

— Квелл? Ты уже целиком заснул, что ли? Ладно, дрыхни, мой прекрасный спутник. Тело странного цвета того мира, который я никогда не увижу. Холоднокровное существо с горячим сердцем; губы твои неподвижны, но разум даже во сне дышит дружелюбием.

Голос Квелла сонно пробормотал у меня в голове:

— Измаил.

— Квелл, хвала Господу, что Он дал мне тебя в товарищи на весь этот рейс.

И тут голос Квелла стал повторять со всех сторон: «Измаил… Измаил».

Глава 3

Громкоговорители заорали:

— Капитан на борту, приготовиться к предстартовому отсчету!

Члены экипажа, надев скафандры, заспешили к штатным местам и пристегнулись ремнями. Огромные люки были закрыты и герметично задраены, стартовые платформы отвезены на положенное расстояние, двигатели запущены.

— До старта одна минута. Время пошло.

Мы замерли, ожидая, что нас вот-вот подхватит огненным ветром и унесет в небо.

Все так и было.

Боже милостивый, думал я. Помоги мне прокричать: «Мы взлетаем, взлетаем!»

Но нас, как монахов, давших обет молчания, приняла в свое лоно тишина.

Ибо даже грохочущая ракета, своим воем рвущая душу на Земле, беззвучно проносится несколько миль вверх, к звездам, будто трепетно вступает в величественный храм космоса.

Свободны, подумал я. Нет гравитации. Нет притяжения! Свободны. Ах, Квелл, как здорово, что мы… живы.

Когда мы благополучно вышли на орбиту и отстегнули ремни, я спросил:

— А теперь что делаем?

— Как — «что»? Собираем данные, — ответил кто-то из экипажа.

— Складываем и вычитаем созвездия, — подхватил другой.

— Фотографируем кометы, — добавил третий. — Иначе сказать, запечатлеваем скелет Господень на рентгеновском снимке.

Еще кто-то продолжил:

— Я ухватил вспышки проносящихся мимо комет. От этих гигантских призраков солнц я беру малую толику энергии для питания наших двигателей. Невинная алхимия, игра, но азарт разгоняет мне кровь. Кругом все мертво, а я — вот посмотри — даже Смерть приветствую широкой улыбкой.

Оказалось, это первый помощник капитана — Джон Рэдли. Коснувшись дисплея, прошептавшего имя этого человека, я получил доступ к его бортовым записям о первых часах нашего пути: «22 августа 2099 г. Земля уже не видна; да, пропала из виду благословенная Земля, вся планета, а вместе с ней и те, кто нам дорог. Лица, имена, души, воспоминания, улицы, дома, города, луга, моря — все стерто. Все параллели и меридианы, часы, ночи, дни, все промежутки времени, да и само время тоже исчезло. Храни Господи душу мою. Как одиноко».