Читаем без скачивания Переправа через Иордан (Книга рассказов) - Юрий Буйда

На одну ночь.

Она выросла в семье, где было пятеро детей, и все - девочки. Одежда от старших переходила к младшим, и Мила радовалась, что она вторая по возрасту: пальто и платья старшей сестры Веры приходились ей почти впору, не надо было ничего подворачивать да подшивать. Они с Верой были одного роста, разве что у Милы нога была поменьше. В семье по три дня пили спитой чай, водку гостям наливали специальной мерной рюмочкой, свет включали, когда в комнатах становилось уж совсем темно. По окончании библиотечного техникума Мила вышла замуж за тепловозного машиниста Григория, человека аккуратного и почти непьющего. С получки она всякий раз покупала бутылку водки, как делала ее мать, но выпивал Григорий - рюмку-другую - только по большим праздникам, так что в погребе за двенадцать лет скопилось несколько ящиков непочатой водки.

С утра до вечера Григорий гонял туда-сюда цистерны с нефтью, составляя эшелоны, и лишь изредка его посылали в дальние рейсы. По выходным он любил заниматься домом и хозяйством: что-то выпиливал, приколачивал или возился со свиньями и кроликами. Детей у них не было. На третий год совместной жизни они отправились к врачу, прошли обследование, выяснилось, что ни муж, ни жена не страдают бесплодием. Местный доктор выписал им направление в областную клинику, где супругам должны были объяснить, что, как и в какое время нужно делать, чтобы обзавестись ребенком, но им все было недосуг, а таблетки, которые привез однажды из дальнего рейса Григорий, не помогали. Побывали они и у знахарей, но только зря деньги выбросили на ветер.

Из библиотечного запасника Мила принесла Библию, и хотя в церковь супруги никогда не ходили, мало-помалу пристрастились к чтению странной книги.

Стоило открыть ее и вчитаться, как мир поворачивался на своей алмазной оси и ты оказывался на краю света, который в то же самое время был центром и средоточием мира. Здесь сражались племена, вопили и плакали пророки, звучали песни любви и обжигали проклятия, и все это происходило, если верить географической карте, висевшей в библиотеке, на крошечном пятачке земли, в краях пустынных и каменистых, среди редких рощ и виноградников, в клубах пыли и под крики рожениц и умирающих. Мир этот менялся и был многошумен, грозен и желанен. Среди пшеничных полей и масличных рощ пели неведомые птицы, рабыни дарили наслаждение и новую жизнь иссякающим старцам, воины в одиночку одолевали лютых великанов, а женщины отличались не только красотой, но и мужеством, и с высоких гор светил немеркнущий свет, а ночью миром овладевало чудовище Раав...

Григория особенно поразила война между галаадитянами и ефремлянами. В двенадцатой главе Книги Судей Израилевых рассказывается о ссоре ефремлян с Иеффаем, лидером галаадитян. После словесной перепалки ефремляне начинают войну против Иеффая.

"И собрал Иеффай всех жителей Галаадских, и сразился с Ефремлянами, и побили жители Галаадские Ефремлян, говоря: вы беглецы Ефремовы, Галаад же среди Ефрема и среди Манассии.

И перехватили Галаадитяне переправу через Иордан от Ефремлян, и когда кто из уцелевших Ефремлян говорил: "позвольте мне переправиться", то жители Галаадские говорили ему: "не Ефремлянин ли ты?" Он говорил: "нет".

Они говорили ему: "скажи: шибболет", а он говорил: "сибболет" и не мог иначе выговорить. Тогда они, взяв его, закалали у переправы через Иордан. И пало в то время из Ефремлян сорок две тысячи".

Немногим удалось перебраться на другой берег Иордана.

Когда Людмила завершала чтение этого короткого эпизода, Григорий захлопывал книгу и выходил во двор покурить и подумать. Мила пристраивалась рядом с ним на крылечке, и муж, мучительно подыскивая слова, пытался передать ей мысли, вызванные прочитанным.

Ефремляне проиграли и, чтобы избегнуть смерти и переправиться через Иордан, должны произнести родное слово "сибболет" так, как оно звучит на языке победителей - "шибболет". Двойка на этом издевательском экзамене по прикладной лингвистике равнозначна гибели. Однако находились и такие, кто может, из-за долгого опыта общения с галаадитянами или в силу повышенной фонетической чуткости, обостренной страхом, - произносил слово "шибболет" как требовалось. То есть именно - не правильно, а так, как требовалось. Побежденным приходилось унизиться до того, чтобы извратить звучание природного языка, взлелеянного предками. Отказаться от исповедания предков, их культуры, их духа, - отречься от идентичности, - чтобы спастись на землях, занятых народами колен Гад и Рувим. Усталые, измученные, униженные, они собираются в безопасном месте, утоляют жажду и голод; они угрюмы; они раздавлены - не только поражением в бою, но и поражением своей речи и своим вынужденным предательством. Как быть дальше? "Сибболет" уже стал синонимом поражения, унижения, отщепенства и изгнания. Перенять "шибболет" победителей, признав их правоту и приняв их язык, культуру, дух? Наверняка нашлись и такие, кто так и сделал - и ушел в небытие. Нашлись и другие: гордо настаивая на превосходстве "сибболета" над "шибболетом", - лучше есть стоя траву, чем на коленях - мясо, - они сделали это словом символом, знаменем тех немногих, кто готов стоять до конца и искупить предательство кровью и смертью; они тоже ушли в небытие.

- Вся их жизнь изменилась, - говорил Григорий, - а все из-за одной буквы. Как же себя искорежить нужно, чтобы изменить себе и спастись... А новая жизнь - она будет лучше или хуже? Никто ж не знает... Но ее, новой жизни, уже не избегнуть, значит, нужно жить. А как? Слава богу, мы с тобой на одном берегу.

Иногда он жаловался на боли в сердце, но к врачам не обращался. И однажды пришел со смены бледный, едва держащийся на ногах, попросил жену, чтобы затопила титан. "Это, наверное, простуда, - с виноватой улыбкой сказал муж. - Сейчас приму ванну погорячее, выпью чаю с малиной и под одеяло. Завтра ж в рейс".

Ванна, однако, не помогла: в горячей воде Григорий и умер от острой сердечной недостаточности, как сказали врачи.

Людмила осталась одна. Она успевала и в библиотеке, и по хозяйству, а когда выдавалось свободное время, читала Библию. Высокая статная красавица и близко не подпускала к себе мужчин.

И вот тебе на!

На одну ночь.

Еще не стемнело, как она растопила титан и приняла ванну. Надела голубой махровый халат без пуговиц. Достала из погреба пыльную поллитровку. Задернула занавеской иконку в углу.

Когда стемнело, в калитку постучали.

Мила сняла с гвоздя серп и ногой пихнула калитку.

Мужчина был в темной казенной куртке, грязнущих штанах и в кепке с узким козырьком.

- Спасибо, - пробормотал он, косясь на серп. - Я человек безопасный, скажу тебе прямо.

- Однако из тюряги сбежал, - сказала Мила. - Пойдем в дом.

Она налила гостю горячих щей, нарезала хлеба тонкими ломтями. Гость выпил водки и набросился на еду.

- Сколько ж тебе лет? - спросила Мила. - И за что посадили?

- Шестьдесят шесть. - Он выдохнул. - Вкуснющие у тебя щи! - Налил себе и ей в рюмки. - Со знакомьицем! Меня Мишей зовут. Михал Михалычем.

- Будь здоров, Михал Михалыч. - Мила выпила. - А меня - Милой. Так посадили тебя за что?

- Жену убил, - сказал Миша, принимаясь за холодец. - Я ж сам петербуржец, а она приезжая... тридцать пять лет... Поначалу ничего, а потом стала она мне скандалы под пьяную руку устраивать. Я выпью, врежу ей разок она к соседям. Милиция, протокол... А в Питере знаешь какие порядки? Три раза залетел - выгоняют из города и лишают прописки. Когда второй раз такое случилось...

- Водку она тебе сама покупала? - перебила его Мила.

- То-то и оно. - Он налил себе еще. - Тогда я и понял, чего она хочет... Да еще соседи донесли, будто она уже и молодым любовником обзавелась.

- Твое здоровье, Миша. - Мила выпила. - Только носки сам себе стирать будешь. Я баба не брезгливая, но насчет мужских носков - извини.

- Извиняю, конечно. - Миша выпил. - В третий раз думаю: кранты мне. И без того поддатый пришел, а тут еще в холодильнике две поллитры. Выпил я одну поллитру, отрубил ей голову топором. - Он выпил без жадности. - Потом позвонил в милицию, а пока они ехали, вторую поллитру опростал. Дали четырнадцать лет.

- А выйдешь - что будешь делать?

- Женюсь. - Михаил беззвучно захохотал. - Все равно мне без бабы хоть в сто лет - каюк.

- Я тебе воду согрела, - сказала Мила, - помойся. Но только никаких фокусов: как скажу, так и будет.

- Я ж человек режимный, - усмехнулся Михаил. - Все про все понимаю. Значит, пальцем тебя - ни-ни? Что ж. Да я завтра и уеду.

- В этой одежке? Без денег? - Мила вздохнула. - Тебя еще месяц, самое малое, будут и на железной дороге поджидать, и на автобусной станции. Помолчала. - Как знаешь, впрочем. На билет я тебе дам, но до станции ты не дойдешь - возьмут.

Михаил угрюмо кивнул.

- И добавят, - сказал он. - Но ты ж меня на месяц у себя не оставишь?

- Это как вести себя станешь, - сказала Мила. - Иди мойся - вода стынет.