Читаем без скачивания Замок на песке - Айрис Мердок

— Напротив, отец вел скорее отшельническую жизнь. Мать умерла, когда я была еще ребенком. Я никогда не покидала отца, вплоть до начала этого года, то есть до его смерти.

Наступило молчание. Ковыряя вилкой остатки еды, Эвви пытался сообразить, какой бы еще задать вопрос. Мор украдкой взглянул на мисс Картер и окаменел. Глаза у девушки были закрыты и по щекам текли слезы.

У Мора сжалось сердце. «Тупица! — почему-то выругал он себя. — Знал, что у нее умер отец, но ни разу не подумал, что она горюет». Он начал лихорадочно искать какие-то слова.

Бладуард отложил нож и вилку.

— Мисс Картер, — произнес он, — я горячий поклонник… поклонник творчества вашего отца.

Мор тут же почувствовал симпатию к Бладуарду. Мисс Картер поспешно утерла слезы, так что Эвви не успел их заметить.

— Мне очень приятно это слышать. — В голосе ее и в самом деле зазвучала радость.

— Именно отец учил вас живописи? — продолжал Бладуард.

— Да, и был совершеннейшим деспотом, словно при рождении вложил мне в руку кисть и с тех пор я ее не выпускала. Мне кажется, всю жизнь так и было — я рисую, а отец стоит рядом.

Воспользовавшись тем, что роль собеседника взял на себя другой, Эвви поднялся из-за стола, чтобы переменить блюда. Мор пришел ему на помощь. Следующим номером программы были компот и мороженое. Кстати, уже подтаявшее.

— На самом деле детей не надо учи… учить живописи, — сказал Бладуард. — Они уже знают, как и что изображать. Это единственное умение, которое дается всем людям от природы.

— А что вы скажете о музыке? — спросил Мор. Ему хотелось вмешаться в разговор, но он не успел, девушка уже отвечала на слова Бладуарда.

— Я с вами согласна. В этом смысле отец меня тоже ничему не обучал, пока я не достигла нужного возраста.

Но когда начал учить, то подходил к делу со всей строгостью. Одну и ту же работу заставлял, помню, переделывать помногу раз.

— Но позднее они забывают, — изрек Бладуард. У него была привычка — ведя с кем-либо разговор, отвечать иногда не на вопрос собеседника, а на свой, внутренний, но ответ произносить вслух. Того, кто еще мало был с ним знаком, это могло сбить с толку. — Они теряю… теряют дар изображать примерно в то же самое время, когда теряют целомудрие. И после этого им приходится учиться заново. Что это доказывает? Изобразительное искусство — наиболее глубинная форма восприятия. Мы воплощенные… воплощенные существа, наш способ познания — это чувственный способ, причем, зрение доминирует над прочими чувствами. У людей еще не развилась речь, а они уже умели изображать. — И этим тоже славился Бладуард: среди собравшихся он мог долго сидеть, не проронив ни слова, но уж если начинал говорить, то не иначе как произносить пространнейшие монологи.

Мисс Картер сосредоточенно слушала Бладуарда. Несомненно, он заинтересовал ее. Мор отодвинул блюдечко. Мороженое оказалось совсем безвкусным. Да он и не любил мороженого.

— Если позволите, — сказал Эверард, — я приступлю к приготовлению кофе. На особой машине, которая есть у меня, это получится довольно быстро. Нет, нет, помогать не надо. Угощайтесь фруктами. Сыр, пирожные, все на столе перед вами. А я потихоньку-помаленьку начну готовить.

Эвви в самом деле недавно приобрел агрегат для варки кофе, но поскольку не умел рассчитать, сколько сырья туда засыпать, напиток получался таким же удручающе невкусным, как и в доагрегатные времена.

— По вашему мнению, так мы сами наделяем мир смыслом при помощи изображения его? — спросила мисс Картер у Бладуарда. — Нет, благодарю вас, — бросила Мору, предложившему ей печенье.

И Мор с унылым видом принялся распечатывать завернутый в серебристую фольгу мягкий треугольничек плавленого сырка.

— Изображение — это двойственное слово, — говорил Бладуард. — Изображение чег… чего-либо — это такая задача, к которой надо приступать с душевным трепетом. Какова первая и основная истина, которую любое воплощенное существо обязано постичь? Я вещь, я — материальный объект, пребывающий во времени и пространстве, и потому смертный. Какова вторая истина, которую воплощенному надо усвоить? Что, с одной стороны, он связан с Богом, который не есть вещь, а с другой стороны — с теми вещами, которые его окружают. Так вот, эти другие вещи… — Тут Бладуард поднял вилку, словно подчеркивая особый смысл еще не сказанных слов. — Иные из них просто вещи, а иные есть боговещи, как и мы сами есть богочеловеки.

А у мистера Эверарда, кажется, возникли какие-то трудности с машиной. Мор с прискорбием отметил, что в последний момент Эвви все-таки плеснул туда слишком много воды.

— Переходите сюда. Кофе вот-вот будет готов, — объявил Эвви. Бладуард, Мор и мисс Картер поднялись из-за стола.

— В Библии сказано оп… определенно, — продолжал Бладуард, — что творения природы существуют на земле ради пользы человека. Разве не так, мис-тер Эвер-ард?

От этого неожиданного обращения Эвви вздрогнул.

— Это так, мистер Бладуард. Мисс Картер, прошу, присаживайтесь вот здесь. Хотите молока к кофе?

— Да, с удовольствием.

— И та же Библия велит… велит удерживаться от сотворения кумиров.

— А вы не против холодного молока? Увы, холостяцкая жизнь, за всем не уследишь.

— Ничего, спасибо. Только не очень много.

— Немудрено, что ранняя церковь смотрела двояко на воплощение религиозных сюжетов в картинах и скульптурах. Но благосклонное отношение у отцов церкви все же возобладало, по этой причине очень скоро мы и обнаруживаем, что молитва и поклонение естественно воплощаются в виде изображения, как в знаменитых мозаиках Равенны.

— О да, они изумительны! — воскликнул мистер Эверард. — Вы были в Равенне, мисс Картер?

— Да, мы с отцом часто туда ездили. Я хорошо знаю эти мозаики.

— Ранняя церковь… ранняя церковь, — говорил Бладуард, принимая чашечку кофе из рук Эверарда, — не делала, кажется, никакого различия между… между изображением творений природы и изображением человеческого лица. Так близок, так еще близок по времени источник света, и это сообщает их восприятию мира то благоговение, которое отражается в тогдашнем способе изображения человеческого лица. Но вот мирской дух Возрождения захватывает художников, и уже появляется исключительный интерес к форме человеческого тела, сопровождаемый абсолютной утратой той ранней проницательности и того раннего благоговения.

— Как вам нравится кофе, Билл? — поинтересовался Эверард. — Хоть немного лучше, чем раньше?

— Отличный кофе, сэр, — торопливо глотая безвкусную водичку, сказал Мор.

— То есть вы хотите сказать, — обратилась мисс Картер к Бладуарду, — что следует разделять изображение человека и изображение прочих вещей?

— Это разделение для нас вполне естественно. Но дело в том, что не только к человеку, но и к остальному мы должны подходить с чувством поклонения. Мы должны, изображая ту или иную вещь, пытаться показать именно ее суть, а не трактовать лишь в виде символа наших собственных настроений и желаний. Подлинный художник… подлинный художник это тот, кто настолько почтителен, что, видя перед собой тот или иной объект, просто показывает этот объект. Но это «просто» для живописи и означает самое главное.

— Я полностью с вами согласна!

Издали донесся звук колокола, напоминающий, что уже пятнадцать минут третьего.

— Но когда перед вами оказывается человек, — продолжил Бладуард, — тогда это не просто объект. Перед вами предстает Бог.

— Билл, у вас после обеда есть урок? — спросил у Мора Эверард. — Извините, что не спросил раньше.

— Нет, — ответил Мор, — на сегодня у меня уроков больше нет.

— Вы подразумеваете, что нам не следует изображать людей? — уточнила мисс Картер.

— Каждому надлежит искать свой собственный путь. Если бы было возможно, ах, если бы было возможно рассматривать голову как материальный объект сферической формы! Но кто же велик настолько, чтобы позволить себе такой взгляд!

— Я не понимаю, зачем пытаться рассматривать голову как материальный объект сферической формы, — заметил Мор. — Голова — это голова, и понять человека можно, заглянув ему в глаза. Ради чего художник обязан все это забыть, не понимаю.

— Укажите мне, кто настолько великодушен, чтобы вместить в себя другого человека? — Отвечая Мору, Бладуард говорил с той же интонацией, что и во все время своего монолога. Он отвечал Мору, но взгляд его был устремлен на мисс Картер. — На материальную вещь мы можем смотреть с почтением, удивляясь возможности ее существования. Но, глядя на человеческое лицо, мы видим не другого человека, а лишь самих себя. А кто мы такие? — Бладуард развел руками, в одной из которых держал чашечку с нетронутым кофе.

— Я согласна со многим из того, что вы сказали, — быстро, как будто испугавшись, что ее перебьют, произнесла мисс Картер. — Наши картины — это оценка самих себя. Я знаю, в какой мере и насколько печально мои картины обнаруживают то, что таится во мне. И все же, мне кажется…