Читаем без скачивания Гаяна (Иллюстрации Л. Гольдберга) - Петроний Аматуни

— Чем особенно интересовался Горохов? — спросил Розанов.

— Больше всего он расспрашивал о болезни на острове Статуй, — ответила Нина.

— А что это за остров?

— Точного названия его я не знаю, у нас не сохранилось даже координат.

— Вы разрешите мне ознакомиться с рукописью?

— Пожалуйста.

Нина подала Рязанову толстую папку. Она знала, что он сотрудник Комитета госбезопасности, и старалась не задавать вопросов, хотя весь этот разговор о Горохове был ей непонятен.

Читать рукопись пришлось вдвоем: без помощи терпеливой Нины Рязанов не смог бы разобраться в этом узкоспециальном материале.

Вечером Алексей приехал к Козлову и доложил:

— Ничего секретного в «Географии болезней» я не нашел, товарищ полковник!

— Странно, — задумался Козлов. — В клинике Тверского также не ведется работ, представляющих интерес для иностранной разведки…

— Деталь, товарищ полковник: Стась — Горохов так интересовался островом Статуй, что я бы назвал это собиранием сведений.

— И в снимках тоже об острове… — напомнил Козлов.

— Надо узнать, что это за остров Статуй, товарищ полковник, — сказал Рязанов, — кому он принадлежит? Обитаем или нет? Как вы считаете?..

— Гм… Это не только медицинская загадка, капитан! Как вы думаете разгадать ее?

— Нина Константиновна говорит, что сделать это ей пока не удалось: точных координат в архиве ее деда не сохранилось. Географы тоже не могут определить — мало данных.

— То, что не могут сделать географы, должны сделать мы с вами, капитан.

— Понятно, товарищ полковник. Сперва я подробнее ознакомлюсь со всем тем, что еще сохранилось в личном архиве Павла Александровича Тверского. Может, что и отыщу…

— Не возражаю, — согласился полковник. — Академика я попрошу еще раз помочь нам. Действуйте.

2

Рязанов посетил академика утром. Константин Павлович сказал ему, что знал об этом предполагавшемся визите из разговора с Козловым.

— Не объясните ли вы причину столь повышенного интереса к трудам моего отца? — спросил он.

— Обязательно, Константин Павлович. Я потому и прихватил с собой несколько вот этих фотографий… Взгляните…

— Непостижимо… Чья это работа?

— Вероятнее всего, Горохова.

— Но для чего это ему? Не понимаю! Не по-ни-ма-ю… Я помню эту главу и всю работу отца: она интересна только для специалиста, а не для дилетанта, каким является Горохов.

— Может быть, за его спиной стоит специалист? Учтите, что Горохов — международный вор, настоящее имя у него другое…

— Все равно я не вижу причин фотографировать… Позвольте, как вы сказали? Вор?

— Да.

— А мы с Ниной еще в доме его принимали…

— Это опытный жулик, и его непросто разгадать, — заметил Рязанов. — Нам ясно, что он собирает сведения об острове Статуй… Не скажете ли вы, что это за остров?

— Голубчик, сам не знаю! Мой отец случайно набрел на него, хотел повторить экспедицию, но не успел. Нет даже координат и научного описания острова.

— Все же они были, наверно?

— Конечно. Я полагаю, что отец передал эти материалы своему другу Иоганну Велингеру.

— Кто он?

— Это был видный в свое время медик. Фигура положительная, Ниночка вела переписку, пытаясь разыскать наследников, — безуспешно…

— А кто-либо из них вам известен?

— Смутно помнится, что приезжала к нам, в Задонскую, его дочь; приезжала с мужем, не то дрессировщиком, не то укротителем… По-моему, ему было лет тридцать — тридцать пять. Он очень интересовался островом, хотел даже поехать туда, в надежде разыскать редкие экземпляры зверей для своей работы, и очень увлек меня этой идеей. Несмотря на разность возрастов, мы с ним по-своему сдружились. В честь этого, — академик улыбнулся, — он даже вырезал наши имена на огромном дубе, росшем в саду.

— Может быть, вспомните его фамилию? — настаивал Рязанов.

— Нет, что вы! Мне же было тогда лет семь.

— Жаль, — вздохнул Рязанов.

— Еще бы, — подхватил академик. — Прекрасный, беззаботный возраст.

— Нет, я не о том…

— Ах, да… простите… Но как помочь вам, право не знаю…

— Не сохранилась ли надпись на дереве? — предположил Рязанов.

— Кто его знает. Я давно не бывал там…

— А мог ли этот дрессировщик заполучить в вашем доме еще некоторые документы об острове?

— Как вам сказать, — задумался академик. — Матушка моя была женщина доверчивая и мягкосердечная. Разумеется, при желании он мог у нее выпросить кое-что. Однако, признаюсь, беседа с вами настраивает меня на детективный лад. Забавно!

Капитан поднялся.

— Ну и что же вы намерены предпринять? Поедете в Задонскую?

— Вероятно, — ответил Рязанов. — Но сперва я хочу обстоятельно познакомиться с рукописями Павла Александровича.

— В таком случае вместе с архивом отца я вам пришлю несколько фотографий нашего дома и план сада, где находилось тогда дерево, на котором «незнакомец» вырезал наши имена.

— Буду очень благодарен.

— Желаю успеха, молодой человек. Так вы наведайтесь после, хоть расскажете о родных местах и вообще… Я, знаете ли, так заинтригован…

— Непременно, Константин Павлович. До свидания.

Запершись в кабинете, Рязанов внимательно, страницу за страницей, прочитывал дневники, сохранившиеся письма Павла Александровича Тверского и его записные книжки.

Читать строчки, написанные неразборчивым почерком, было трудно, несмотря на профессиональную привычку разбирать чужую руку. А в одной записной книжке попалось несколько страниц с совершенно потускневшими карандашными записями.

Передав их в лабораторию, Рязанов поехал в Задонскую.

3

Дом в станице Задонской, где провел детство Константин Павлович Тверской, был цел и невредим. Сейчас это был Дом пионеров и в нем проводили свой досуг будущие авиаторы, полярники, мореходы.

Большой сад, окружавший дом, был одним из самых оживленных мест в станице. Украшением его некогда служил старый огромный дуб. В прошлом году в дуб ударила молния и разнесла в щепы, так что от дерева осталась лишь часть ствола.

Осмотрев кору дерева, Алексей облюбовал длинный вертикальный «свищ» — шрам от давнего ранения с темным углублением. Срезать ножом твердый рубец было труднее, чем срубить его топором, но Алексей не торопился. На второй день ему удалось обнажить потемневшую древесину; он осторожно расчистил ее и… увидел полуистлевшую надпись. Буквы шли сверху вниз, чувствовалось, что они были вырезаны сильной уверенной рукой: «К. Тверской — Э. Дорт». А ниже Алексей прочел дату: «1913».