Читаем без скачивания История Бастилии. Четыре века самой зловещей тюрьмы Европы. 1370—1789 - Семён Дмитриевич Ахшарумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот каким образом Розьер был спасен. Он уже отъехал от Парижа на значительное расстояние на лошади, приготовленной ему Гизом, а между тем королевские солдаты обыскивали все дома той улицы, на которой жил Розьер. Король был до крайности разгневан, узнав, что Розьер скрылся. Генрих III догадался, как это случилось, и послал кавалера дю Ге, дав ему приказание схватить Розьера, где бы он его ни встретил, а Розьер между тем был уже в Лангедоке, где в то время еще продолжалась война с гугенотами.
Близ города Монпелье он повстречался с группой гугенотов, которые, приняв за шпиона, обыскали его и, найдя у него бумаги, доказывавшие, что он один из самых ревностных приверженцев лиги, взяли в плен. Дю Ге, узнав об этом, предложил им возвратить двадцать пленных гугенотов, если они согласятся выдать ему Розьера. Предложение это было принято, Розьер был выдан дю Ге и отвезен в Бастилию.
Так как нам придется и впоследствии упоминать об этом дю Ге, не лишним считаем объяснить, что он служил при Бастилии в качестве помощника губернатора Лорана Тестю, собственно, для наблюдения за последним, так как Екатерина Медичи не вполне ему доверяла. В Бастилии с Розьером поступили крайне строго и заключили в ту самую подземную тюрьму, в которую был посажен монах Понсе. Последний и тогда еще не был освобожден, но был переведен в верхнее помещение. Когда глаза Розьера немного попривыкли к темноте, он начал разбирать надписи на стене, которые делал Понсе. Сначала они свидетельствовали о религиозной восторженности узника, поддерживаемой чистосердечным верованием, надписи, находившиеся ниже этих, выражали покорность воле Божией и содержали молитвы, обращенные к Богу, чтобы Господь прекратил страдания, надписи же внизу стены изобличали упадок духа и отчаяние. При надписях были выставлены числа, доказывавшие многолетнее пребывание в этой трущобе, лишенной воздуха и света.
Однако у Розьера был в лице герцога де Гиза могущественный покровитель, желавший во что бы то ни стало спасти его, во-первых, потому, что действительно любил Розьера, а во-вторых, потому, что Розьера подвергали наказанию с целью предостеречь тех приверженцев лиги, которые выказали бы к ней такое же усердие, как и этот пленник. Герцог обдумывал, каким образом освободить Розьера, и решился наконец попробовать достичь своей цели посредством подкупа губернатора. С этой целью он отправил к нему Леклерка. Тестю не отверг первые попытки Леклерка, и дело уже шло о вознаграждении, которое губернатор должен был за это получить, как вдруг во время их разговора вошел дю Ге. Тестю знал, что дю Ге приставлен для наблюдения за ним, и, опасаясь, что он подслушал начало разговора, вдруг переменил тон, объявил, что Леклерк – агент лиги, и выгнал его. Таким образом, попытка Гиза спасти Розьера не удалась. Затем однажды вечером, когда у герцогини де Монпансье было собрание, один из членов лиги припомнил о намерении Екатерины Медичи лишить жизни маршалов де Коссе и Монморанси. Вдруг герцог де Гиз в волнении вскочил с места и написал королеве-матери письмо, в котором просил у нее аудиенции, намереваясь ходатайствовать за Розьера. Екатерина Медичи не замедлила назначить ему аудиенцию, но, зная намерения герцога, приготовилась к объяснению с ним. Разговор она вела сдержанно, спокойно и с необыкновенной ловкостью и этим приобрела перевес над своим противником, который далеко не был так сдержан и вовсе не обладал таким хладнокровием, как она. Поэтому он, вероятно, и был побежден в данном случае.
Как бы то ни было, но вот что предложила Екатерина Медичи:
1. Чтобы архидиакон Розьер просил у короля прощения в присутствии всего двора и отрекся от высказанного им в своем сочинении в выражениях, которые будут ему продиктованы.
2. Чтобы герцог Гиз с семейством присутствовал при этом.
В таком случае она обещала полное помилование. «Но я думаю, – сказал герцог, – что Розьер никогда на это не согласится». – «Уговорите его, господин герцог», – отвечала Екатерина Медичи. «Я не могу», – сказал Гиз. «В таком случае, – возразила она, – он сам отвергнет свое помилование, но мы достигнем, хотя бы посредством пытки, того, на что не соглашаются добровольно». Гиз чувствовал, что побежден, но из дружбы к Розьеру согласился на предлагаемые условия. «Итак, – сказал он, – мне будет дозволено видеться с Розьером в Бастилии». – «Когда вам будет угодно, – отвечала она. – Я сейчас сделаю распоряжение на этот счет». Герцог сказал, что он придет вечером в тот же день.
Затем Екатерина Медичи напомнила ему, что он должен войти в Бастилию один и без шпаги, ибо право входить в Бастилию при шпаге предоставлено только маршалам Франции, и, прощаясь с ним, сказала: «Итак, господин герцог, до свидания, и если возникнет какое-нибудь другое дело, ведение которого королю угодно будет предоставить мне, то я всегда готова вас выслушать».
Через час после этого разговора Розьер был переведен из подземной тюрьмы в одну из верхних тюрем.
Жестокое заключение не ослабило в нем энергии, но физические его силы иссякли. Он похудел и был так бледен, что изумились даже его тюремщики, когда увидели его при полном свете. Все-таки они не объяснили ему причины внезапной перемены и не отвечали на его вопросы. Розьер был погружен в грустные думы, как вдруг под вечер двери его темницы растворились, и перед ним предстал герцог Гиз. Розьер был этим обрадован и удивлен, не зная, как объяснить себе его появление в Бастилии. Герцог сказал Розьеру, что он старался всеми зависевшими от него средствами освободить его, но ни одно из них не удавалось ему, и тогда он прибег к последнему, которое оставалось в его власти, – обратился к королеве-матери с просьбой о его помиловании, которое ему и даровано. Затем Гиз рассказал Розьеру подробности своего свидания с Екатериной Медичи и на каких условиях обещано помилование.
Розьер упорно отказывался от помилования на таких условиях. Гиз настаивал на том, чтобы он согласился, и наконец сказал, что, как глава лиги, приказывает ему принять эти условия для получения помилования, и при этом напомнил Розьеру, что он клялся слепо повиноваться во всем главе лиги. Розьер сказал, что подчиняется его приказанию. Потом они поцеловались, и герцог сказал ему: «Мы поняли друг друга, и нам нечего более объяснять друг другу, пока мы не завладеем Лувром и Парижем». Затем они расстались, а через несколько дней
