Читаем без скачивания Чужой для всех. Книга вторая - Rein Oberst

— Селивановский!

— Слушаю вас, — Заместитель вновь поднялся со стула.

— Сержант Дедушкин, он, что родственник этой немецкой подстилки?

— Да, это ее родной брат.

— Ты что, генерал, с ума сошел? Как брат врага народа, осужденной на 10 лет, попал в этот список?

— Товарищ комиссар госбезопасности, вы сейчас все поймете, — Селивановский сделал паузу и стал убедительно докладывать. — Сержант Дедушкин — это находка для управления. Он единственный кто знает врага в лицо, кроме того, он принимал личное участие в операции по поимке Ольбрихта. Имеет три награды, в их числе орден Красной звезды. Сержант прошел школу полковой разведки, знает превосходно немецкий язык, имеет математическую память. Необычно силен и вынослив. Его порекомендовал капитан Киселев и взял к себе в группу.

— Достаточно, — остановил генерала Абакумов. — Я понял целесообразность участия в операции Дедушкина. Ты можешь поручиться за него?

Селивановский немного замялся. Думал, что ответить.

— Так да или нет?

— Сержант Дедушкин единственный кто видел и знает Ольбрихта. Он считает его личным и семейным врагом. Я доверяю своим людям и их выбору. Да, я ручаюсь за него.

— Убедительно Николай Николаевич. Других замечаний по составам групп я не вижу. Вы их утвердили вам и отвечать. Кто готовит группы?

— Подполковник госбезопасности Старостин. Он имеет богатейший опыт разведывательной диверсионной работы в тылу врага. В свое время был инструктором в Испании.

— Хорошо, — Абакумов устало закрыл папку с документами под грифом «совершенно секретно» и, сложив руки, крест-накрест, строго посмотрел на своего заместителя. Вы лично генерал отвечаете за исход операции «Ольбрихт». Враг должен быть найден и…. - ему так хотелось сказать ликвидирован. Ему нравился принцип военного времени, распространенный в то время и негласно поддерживаемый вождем: «Нет человека — нет проблем». Но здесь был другой случай, здесь были конкретные, строгие указания Берия, да и Верховный одобрил бы план наркома НКВД, — и завербован, — закончил мысль Абакумов.

— Ясно, товарищ комиссар.

— Даю вам времени на первый этап операции две недели. Дальше по обстоятельствам. Все идите, готовьтесь.

— Есть, — с небольшой дрожью в голосе произнес генерал Селивановский, понимая, что времени практически нет и развернувшись, сутулясь под тяжестью ответственного задания, тихо вышел.

Когда первый заместитель начальника Смерщ закрыл за собой дверь, Абакумов взял трубку прямой связи с дежурным и властно приказал, — Меня не тревожить. Я занят для всех. — Затем торопливо достал из большого несгораемого сейфа бутылку конька «Арагви», откупорил и, налив полный граненый стакан жгучего напитка, молча, по-простому, по-русски залпом осушил его. Немного скривившись, вытер огромной ладонью влажный рот и, отвалив в стороны, затекшие от сапог ноги, на минуту замер. После чего налил второй стакан коньяка и выключил свет настольной лампы. Алкоголь пил медленно, короткими глотками, смакуя каждую каплю. Сознание постепенно расплывалось. Язык деревенел. Тело становилось непослушным, чужим. Душевная боль таяла, словно мартовский снег, уступая место безразличию. Глаза слипались, хотелось спать.

Стояла тихая летняя ночь. Телефоны молчали. Абакумов с трудом поднялся. Лапищей ухватился за бутылку с остатками горячительной жидкости и, шатаясь, по-медвежьи прошелся по кабинету. Осоловевшими глазами зацепился за портрет вождя, занимавший почетное место на стенке недалеко от рабочего стола. Подсвеченный бледноватым лунным светом, Сталин выглядел могильно - холодным и угрюмым. — Доложу вам, товарищ Сталин, — непослушным языком промычал комиссар госбезопасности, стараясь держать стойку смирно и не упасть, — плохи наши дела в государстве. Жизнь человека — собачье дерьмо. Сегодня ты генерал, а завтра первый баран в стаде, идущий на бойню. И подохнем все мы под забором….-Сказав так, Абакумов вдруг дернулся, до него с опозданием докатился смысл озвученной фразы. Он замер, леденея сердцем. Изнутри его сущности стал пробиваться наружу страх. Но Сталин молчал и не повел глазом на его бормотание. Абакумов осмелел. — Малюта Скуратов за кадык взял меня, товарищ Сталин. Ме-ня-я…! — генерал ударил себя в грудь два раза кулаком, — комиссара госбезопасности 2- ранга, начальника Смерш наркомата обороны…. как вошь поганую…. За что…? И вам не пожалуешься…. Гавнюк! — Затем решительным движением руки Абакумов вылил остатки коньяка прямо в горло. Осклабился, зашатался и, сделав несколько шагов к дивану, рухнул на него без памяти.

Глава 7

Вера с трудом переступила через порог и, волоча правую ушибленную ногу, пошатываясь, вошла в кабинет следователя. Сил сопротивляться издевательствам и тупому неистовому желанию старшего лейтенанта госбезопасности Данильченко в получении от нее признания в преступлении, никогда не совершаемого, уже не было. Хотелось одного — быстрейшего завершения следствия и суда. Ее подташнивало, нетерпимо болело внизу живота. Она согнулась и оперлась рукой о стоящий посредине комнаты табурет.

— Стоять, — рявкнул сопровождавший ее конвоир и кованым сапогом выбил его из-под девушки.

Вера не удержалась и рухнула на пол, сильно ударилась головой о бетонный пол, из рассеченной кожи брызнула кровь. Она вскрикнула и зарыдала. Боль, обида, бессилие противостоять костоломам НКВД — все эти чувства, накопившиеся за две недели и комом, стоявшие в груди, сдерживаемые невероятными усилиями воли, моментально выплеснулись наружу.

— Пусть лежит! — не подымая головы, приказал следователь, мордатому в прыщах конвоиру, быстро исписывая очередной протокольный лист. — Она все равно стоять не может. А сидеть? — широкоскулый, низкорослый старший лейтенант бегло посмотрел на Веру, — еще успеет насидеться. Это у твоих жеребцов главное чтобы все стояло, — офицер госбезопасности громко рассмеялся. — Хочешь ее, сержант?

— Хлипкая она, товарищ старший лейтенант, кожа да кости, вся в крови, разве что «цыцки» хорошие, да глазищи, посмотришь в них, как в омут тянет. — Сержант отошел на шаг от Веры. — Нет, не хочу. Моя Нинка лучше. У нее бока — во бока! — Храпко с усмешкой развел руки, вспомнив лучший довоенный фильм «Веселые ребята», — глаза — во глаза! А эта, — он пренебрежительно сплюнул на пол, — дохлая курица.

Вера в это время, скрутившись калачиком, как ребенок, прижав подол ситцевого платья к ране, чтобы не сочилась кровь, лежала на полу и безутешно плакала. Острые плечи, жалко вздрагивали, подчеркивая ее невероятную худобу, а разбитые, опухшие от побоев губы, дрожа, выдавливали одну и ту же фразу, — быстрее бы все свершилось, быстрее бы все свершилось.

В какой-то момент в ее затуманенное сознание, в ее истерзанное, чувственное пространство из глубин памяти, сквозь слезы, внезапно ворвались сцены последней встречи с Францем. Мозг с радостью переключился на новую волну, спасая рассудок Веры от умопомешательства. Она чуть притихла. — … Вот они стоят друг — против друга, не решаясь слиться воедино. Вот она чувствует пьянящий, немного полынный вкус его губ, чувствует сильные, позабытые телом мужские руки, легкое головокружение от объятий, видит его глаза, слышит его голос: простужено-резковатый, почти незнакомый, но такой долгожданный и до боли родной и вдруг…, вдруг испуганно-отчаянный. В глазах темно. Лишь стон мольба, пронизывающий холодный стон как из-под земли, — Верочка не умирай! Верочка не умирай!…Провал памяти… и вновь слова, но уже строгие и чужие, — Добавьте еще один кубик морфия…, скальпель…., тампон…, зажим…., вновь слова Франца, — Верочка не умирай. Не умирай любимая….

…Вновь реальность…

— Глупый ты Храпко и в бабах не разбираешься. Она слыла первой красавицей на селе. А что худая, были бы кости — мясо нарастет. Месяц в госпитале на воде и хлебе провалялась. Ее с того света полковой врач Назаренко вытащил. Как выжила, что ее удержало в этой жизни, он сам до сих пор не понимает.

— Лучше бы померла, товарищ старший лейтенант. Нам меньше возни.

— Верно соображаешь, сержант.

Данильченко поднялся, дописав последний протокольный лист, потянулся, зевая, как кот шелудивый и, продолжил вслух свои рассуждения. — Устал я сержант Храпко. Устал мертвецки от этой этой Дедушкиной. Вот смотри, как ломает жизнь человека. Была отличницей, комсомолкой, лучшей в школе активисткой. Пришла война. Связалась с немцем, стала шлюхой. Одним словом переметнулась на сторону врага. Вот и пойми этих баб. Теперь должна сурово ответить по закону. Я прав сержант?

— Так точно товарищ старший лейтенант. Вы всегда правы. Должна ответить по закону.

— Вот! — Следователь поднял палец вверх. — А она упирается. Говорит только шуры — муры и все такое. Никакой измены. Дура не понимает, что спать с фащистом, это самая что ни есть подлая измена нашему русскому мужику, а это измена высшего порядка Родине. Воощем, заканчиваем с этой шлюхой немецкой. Нас ждут новенькие дела-тела, — он похлопал по сейфу. Всем нужно следственное внимание. Все нужно учесть, отсеять, так сказать зерна правды от плевел лжи. А это тебе не «хухем-шмухем» резаться в карты со своими держимордами. Здесь нужен тонкий психологический подход к каждому индивидууму. Ты все понял, что я сказал?