Читаем без скачивания Мир Гаора - Татьяна Зубачева

— Понял, спасибо, — ответил Гаор.

— Не за что, — усмехнулся Седой.

А Зима откликнулся уже сонным голосом.

— Другому помочь, так и тебе помогут.

— Спи, болтун, — не всерьёз сердито сказал ему Седой.

В камере погас свет, и на пол легла чёткая тень решётки: лампы в коридоре остались гореть, и их свет теперь казался особенно ярким.

— Отбой! — донеслась по коридору в наступившей тишине уставная команда и ещё: — Услышу кого, так плакать не дам.

— Присловье, Рыжий, такое есть, — шёпотом сказал Зима. — Бьют, и плакать не дают. Понял?

— Чего непонятного, — так же шёпотом ответил Гаор.

— Спите, — тихо сказал Седой. — Обоим накостыляют, — и совсем тихо прямо в ухо ему одному, — остальное завтра узнаешь. Не спеши.

Гаор послушно закрыл глаза, осторожно, чтобы не задеть соседей, поёрзал внутри одеяльного кокона, укутывая ноги. Спать вот так, вповалку, прижавшись друг к другу, ему не впервой, только одеял не было, заворачивались в плащ-палатки, жёсткие, встающие над тобой коробом. Для тепла ложились попарно, спина к спине. Одну плащ-палатку подстелить, другой укрыться. Плащ-палатка спасала от сырости, но не давала тепла, и тогда, засыпая, он чувствовал, как каменеет, замерзая под ним, земля. А сверху сыпались мелкие колючие снежинки, они били, кололи лицо, от них, да ещё, чтобы своим дыханием нагреть получившееся убежище изнутри, заворачивались с головой. Мешает ошейник, хочется, если не снять, так оттянуть, сдвинуть, всегда разрешалось на сон расстёгивать воротники, но ошейник — не мундирный воротник. Надо не думать о нём и спать. Завтра… а что будет завтра? Храп, сонное бормотание, сопение… Не лучше казармы. И не хуже. Всё-таки не стреляют, и ночной тревоги с учебным марш-броском под полной выкладкой не будет. Хоть на этом… Чешутся лоб и шея под ошейником, ноют отогревающиеся пальцы на ногах и ступни, как он застудил ноги тогда в Алзонской долине, так и… хорошо не поморозил, было бы совсем хреново, дёргает в прокушенной губе, а всё-таки он не закричал, не порадовал гадёныша, тот любит, чтоб другому больно было, гадёныш от гада, как раньше не сообразил, дурак этакий, но бастарда только отцовская смерть освобождает, не убивать же отца. Думал, обойдётся, у других же обходилось. В нормальных семьях. "Этот мог", — сказал Седой. Что у отца жуткая слава, он давно знал. Спецвойска — вообще дело серьёзное, над ними только Политуправление, Тихая Контора, серая, мышиного цвета, неприметная форма без знаков различия, а то и вовсе в штатском, чтоб в спецвойсках карьеру сделать, это надо ни других, ни себя не жалеть, о них так и говорили: "Им ни отца, ни брата нет", — знал всё, но думал, что семья-то важнее, а он в семье. Бастард Юрденала. Член семьи. Убедился? Мало тебя, дурака, били. Но теперь-то…

— Спи, — тихо сказал Седой, — не трави себе душу.

— Разбудил? — откликнулся он виноватым шёпотом.

— Нет, я мало сплю. А тебе надо спать.

— Не могу.

— Через не могу. Ты ж военный. Приказано спать, значит, спи.

По тону Седого он почувствовал, что тот улыбается, и буркнул.

— Я демобилизовался.

Но приказ выполнил.

Кервин вёл взятую напрокат машину, рассеянно оглядывая пустынные поля, редкие растрёпанные дождями деревья с наполовину оборванной листвой. Погода под стать настроению. Хорошо, что ни встречных, ни попутных машин и можно не отвлекаться, а то водитель он, мягко говоря и грубо выражаясь, но уж очень не хотелось идти пешком под осенним дождём, да и машина быстрее поезда, а ему надо успеть обернуться…

…Обычная редакционная суета, куча важных, неважных, экстренных, пустяковых и прочих проблем. Когда вся редакция в одной комнате, включая отдел доставки, толкотня и неразбериха обеспечены. И в этой суете, он не сразу обратил внимание, что у двери уже давно стоит и наблюдает за ними высокий парень в военной форме. Подтянутый и начищенный как на параде, но без оружия и с неожиданно живыми глазами на неподвижном, как и положено военному, лице.

— А тебе чего? — вдруг заметил парня Туал.

Зная, как этот хилый очкарик со скособоченными от постоянного сидения за письменным столом плечами и задиристым голосом действует на военных, он быстро выбрался из-за своего стола и пошёл к ним. Связываться с военным нельзя по очень многим причинам. Но против всех ожиданий, военный ответил достаточно миролюбиво.

— Вот, я читал, — и вытащил из-за спины — парень стоял по стойке "вольно", расставив ноги и заложив руки назад — аккуратно сложенную вдоль, но так, что виден заголовок, их газету.

Читатели к ним заходили. Но, как правило, это были знакомые, люди "их круга", а военные… да они даже представить не могли, что кто-то в форме будет их читать. Кроме цензуры, понятно. Но оттуда не приходят, туда вызывают. Это было уже интересно, и вся их редакция, забыв о спорах и проблемах, собралась вокруг неожиданного посетителя. Парень был явно ошарашен, но отвечал, что он демобилизованный, ветеран, их газету увидел на стенде у Центра Трудоустройства, ещё неделю назад, и ему понравилось, теперь покупает, когда видит, интересно, а статью Туала о разворовывании трофеев он не читал, но это так, все ветераны это знают, а про падение морали он читал, хлёстко написано. Речь у парня была правильная, без армейского лая, с редакционными девушками он говорил вежливо и отвечал на их вопросы, хотя все знают, что для армейских все женщины — шлюхи, и говорят они с ними соответственно.

— Давай, — позвал он парня, — проходи и садись.

Он усадил его у своего заваленного бумагами стола.

— Я Кервин, главный редактор. Показывай, что принёс.

Как он догадался, что не просто так, не просто читатель пришёл, сам потом не мог понять. И когда Гаор как-то его об этом за пивом спросил, отшутился. А тогда парень посмотрел на него как на колдуна и, помедлив, достал, звякнув медалями и значками, из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок, плотно исписанный мелким и очень чётким почерком…

…Почерк Гаора потом приводил в восторг и наборщиков, и редакторов, а случайно он узнал, что Гаор даже перепиской подрабатывал. Удивительно, сколько он успевал, жил бегом, будто… будто знал, что не дадут. Увидеть, написать, узнать, попробовать…

…Насупившись, зло сощурив глаза, парень следил, как он красным карандашом "крестит" его рукопись, вычёркивая, расставляя стрелки и редакторские знаки. Дойдя до подписи, он решительно убрал всё, кроме имени, и тогда, поглядев на закаменевшее лицо, объяснил.

— У нас подписываются только именами.

Жёсткое обветренное лицо дрогнуло.

— Это… это напечатают? — севшим от волнения голосом спросил парень.