Читаем без скачивания Волчий закон, или Возвращение Андрея Круза - Дмитрий Могилевцев

Бредя сквозь беспокойную смерть Манауса, Круз об этом не думал и не заботился думать. Он решил, что жить нужно, — и потому, продравшись закоулками, выбрался на северное шоссе, на двадцать километров забитое брошенными машинами. За день он протиснул «пахеро» сквозь автозавалы и уехал в лес.

15

Город за тремя поясами мин тоже был беспокоен в смерти. Чихал где-то дизель, вился дымок. Трое прохожих осматривались опасливо, смердела на углу свежая кучка кала. Еще в городе был Григорий Яковлевич, ветхий, в роговых очках. Опираясь на трость, он шел через проспект, глядя на светофоры, смотрел на часы, протискивался в калитку и, упираясь, тянул на себя исполинскую институтскую дверь.

— Он каждый день на работу ходит, — прошептал уважительно Павловский, — мы для него генератор заводим. Компьютеры работают. Сеть сделали, локальную — новости для него выкладываем, как бы из Интернета. Он почитает, потом собирает сотрудников на планерку. Потом сидит до девяти вечера, пишет, в лаборатории занимается. Все как раньше. Для нас всех он… он как талисман. Как то время.

— Он шизофреник? — спросил Дан любезно.

— Он здравосмысленнее нас с вами. Просто он видит мир немного по-другому. Благодаря ему живут мой город и я. Возможно, благодаря ему удастся достичь своего и вам. Вы идите к нему на прием. Потом с нашими поговорите, которые в его группе. Не пожалеете.

Круз не пожалел. Чай был вкусный. Уже и забыл, когда пробовал настоящий зеленый чай, с крупными ровными ароматными листочками, искусно заваренный тоненькой девушкой в прозрачной белой блузке. Еще у девушки были юбка на узеньких бедрах, скромный маникюр и шпильки длиной с ладонь.

Чай пили молча. Григорий Яковлевич улыбался. Кушал кусочек шоколаду. Поправлял очки. Поставил аккуратно чашечку и, глянув в закрытую дверь, спросил:

— Вы нас не очень испугались?

— Нет, что вы, — ответили Круз с Даном в унисон.

— А я нас боюсь, — сообщил благодушно Григорий Яковлевич, блестя лысиной. — Я застрелиться хотел. Проще оказалось сойти с ума. Мы сейчас плавно сползли в родоплеменную бытность. А в ней безумцев почитают священными. Еще шоколаду? «Победа», московский. Срок хранения — вечность. На моей памяти вы — седьмые искатели чудо-лекарств. Наверное, последние уцелевшие. Я тоже из таких. Только я понял, что искать лучше сидя.

— И каковы же результаты ваших поисков, коллега? — осведомился Дан.

— Вакцина возможна, вне всякого сомнения. Только она: а) бесполезна, потому что опоздала; б) может спровоцировать эпидемию, которая бедное человечество вовсе добьет. Кстати, вы, наверное, и тесты с собой принесли. Хм, а какие, можно поинтересоваться?

— Можно, — ответил Дан и рассказал.

Григорий Яковлевич слушал, благодушно улыбаясь. Затем спросил. Дан ответил. Спросил снова. Дан задумался.

Круз допил чай, пожевал шоколад. Принялся рассматривать полки. Старики, раскрасневшись, втолковывали друг другу. Дан выхватил листок бумаги, принялся чертить, брызжа слюной. Круз смотрел. Потом задремал.

— …А вы как считаете? — спросил грозный голос.

— Я? А? — всполошился Круз.

— Ну зачем за пистолет? — укорил Григорий Яковлевич. — Оно сразу видно.

Но не уточнил, что именно видно.

— Андрей, мы поедем в Москву, — сказал Дан убежденно. — Там коллекция. Коллега говорит, что там работают. И держат связь.

— Да, да, — подтвердил Григорий Яковлевич, — коротковолновики, да.

— Вы серьезно?

— Да! — объявил Дан.

— Как скажешь, — сказал Круз тоскливо.

— Андрей Петрович, у меня к вам маленькая просьба. Не сочтите за труд, пожалуйста. Вам ничего не стоит, а нам будет очень, очень полезно. Не могли бы вы осеменить мою Леночку? Девушку, которая приносила чай? У нее плодородное время, и как раз вы вовремя…

Вечером Круз сидел под зонтиком на круглой площади с каменным штырем посередине. Штырь был четырехгранный, шершавый и надгробный. Под ним тоже были каменные лица, как на кургане. Костей не валялось. Но зато чадил мерный мазутный огонь.

Круз пил чай. Чай наливала Леночка, причесанная и застегнутая. Но пахнущая Крузом и совокупительным женским потом. Это было приятно. Неприятно было, что рядом пили жижу из банок двое сотрудников Григория Яковлевича. Серолицые, в сером тряпье, пахнущие тракторными внутренностями. И с автоматами. Все молодые в этом городе были как выкрученные, выжатые, вывалянные в пыли. Тихие, покорные тени с пустыми глазами. Правда, временами мелькало в них что-то хорьковатое, скользкое и смертоносное. Круз не хотел сидеть спиной к ним. А они норовили как раз сзади: отстанут, на ступеньках устроятся. Пару эту придал Павловский, объяснив радостно, что в городе бывают происшествия. Город огромный, весь патрулировать людей не хватает. Потому вот вам сопровождение. Отдохните. Ваших мы обеспечим, не беспокойтесь. Завтра вернетесь к ним. А пока — ваш коллега пообщается с Григорием Яковлевичем, им есть, что сказать друг другу.

Дан вернулся, когда уже стемнело, и Круз, допив последнюю чашку, с полчаса смотрел на левую грудь Леночки, ожидающей мужского слова. Дан пришел пешком. Спустился по проспекту, опираясь на трость. Хук трусил позади, нервно подергивая хвостом.

— А я весь чай уже выпил, — сообщил Круз Дану, пододвигая стул.

— Влипли, — ответил Дан по-немецки.

— Ты только сейчас понял? — удивился Круз по-немецки же.

— Нет. Но было интересно. Где еще такое увидишь? Безумец, уверенный в своем здравомыслии, и прикидывающийся безумцем, чтобы править идиотами.

— И это все, что ты узнал интересного? Ты вправду решил ехать в Москву из-за этого чокнутого? Он тебя, тридцать с лишним лет копающего тему в лучшем научном центре, просветил?

Дан усмехнулся.

— Он не биолог вообще. Он физик. Полупроводниками занимался.

— Так чего ты с ним… — Круз осекся.

— Мы уже безнадежно влипли, когда попали на аэродром. Нам повезло — не взорвались по пути. И повезет еще больше, если выберемся живыми. Григорий Яковлевич любезно объяснил мне, что они умеют пробивать любой иммунитет. Неделю качают налоксоном, потом — метадоном.

— А ты этого не знал?

— Мы это узнали тридцать пять лет тому, когда налоксон еще считался панацеей от всех бед. Этот город вымирает. Но не может умереть, потому что его люди воруют окрестный народец, ломают иммунитет и сажают на обычные морфины.

— Шибздики, — сказал Круз.

Леночка встрепенулась, услышав знакомое слово.

— Тише, маленькая, — сказал ей Круз. — Все хорошо.

— Куда уж лучше, — сказал Дан по-немецки, усмехнувшись. — Налоксоновый город. Они здесь сидят на тоннах налоксона. Насколько я понял, они в свое время наложили лапу на всю гуманитарную помощь, и для себя, и для России. И отбились, когда армия пришла требовать свою долю спасения. Но кое в чем он меня просветил. А именно в том, как держать человека на героине попеременно с налоксоном при наименьшем расходе и того и другого. Хорошая методика победить депрессию. По большому экспериментальному материалу выработанная, надо думать.

— А мы им зачем?

— К счастью, тут все просто и ясно. Насколько я понимаю, наши гостеприимные хозяева затеяли карательную экспедицию на север. И кто составит острие ударных сил?

— Вот дерьмо!

— Хотя нет худа без добра, — заключил Дан благодушно. — Насчет Москвы он, может быть, и не врет.

— В Москве сорок килотонн взорвалось. А может, и еще что. Там война была почище здешней. Какие там коротковолновики теперь?

— Не стоит недооценивать живучесть больших городов. В них, знаешь ли, метро бывает, подвалы, склады, ресурсы. Мы до сих пор растаскиваем Цюрих. Там, где жил миллион, а осталась сотня, на удивление много полезного сохраняется.

— Именно потому я всегда держусь подальше от больших городов, — проворчал Круз.

Ночевать их развели по разным домам. Крузу досталась мрачная, с высоченными потолками квартира с дверью из арматуры. Ночью к нему пришла Леночка, одетая в расстегнутую блузку, и настойчиво мешала спать. Круза хватило всего на раз, и Леночка расплакалась. При попытке утешить вцепилась, и Круз уже собрался прощаться с детородной частью, когда Леночку вновь охватил рыдательный приступ. Подтекая сверху и снизу, она рассказала, шмыгая носом, что у подруг уже по третьему, а у нее ни разу и что порожнюю бабу отдают вниз. Это куда — вниз? Вниз. К этим… А-а, к этим… А Григорий Яковлевич не вступится? Он? Леночка вздрогнула. Ну, ты не дрожи, ты спи. Она послушно скрутилась калачиком и заснула, прижавшись к Крузу.

Он спал скверно. Вслушивался в темноту. Вдалеке начали стрелять. Потом тяжко, железно прогрохотало по улице. А под самое утро прямо за дверью начали бить, и ломкий хриплый голос визжал: «Ну хоть чуть! Ну чуть! Не-е-е!»