Читаем без скачивания Кисмет - Якоб Арджуни

Зазвонил телефон. Ромарио, обрадовавшись, что прервался наш разговор, вскочил и подал мне аппарат, потом исчез на кухне. Я взял трубку.

— Алло?

— Привет, Каянкая, — зарычал мне в ухо довольный голос Слибульского, — слышу по голосу, что ты нашел бандитов и они угостили тебя бетонной дубинкой по морде. — Он радостно расхохотался. Для меня, проведшего унылый вечер с заботливой бабусей по имени Ромарио, его звонок был глотком свежего воздуха. — Что с тобой? Трахался с Деборой под вентилятором и схватил насморк?

— Я нашел этих долбаных «армейцев», и они угостили меня бетонной дубинкой по морде.

— Что, правда? Не шутишь?

Я вкратце рассказал о случившемся и о том, что после укола мне стало немного лучше.

— У тебя что, на лице повязка?

— Хм.

— А когда снимут бинты?

— Понятия не имею.

— А узнать-то тебя хоть можно?

— А тебе-то какое дело? Очень соскучился?

— Дело в том, что Джина в следующую пятницу устраивает прием — со свечами, белыми скатертями, ну и все такое прочее. Ее назначили заведующей отделом в музее. Придет куча ее подруг и коллег. Будут, между прочим, шикарные дамочки. Хорошо, если бы ты мог показать не только торс, но и свое лицо. Не слишком много я от тебя требую?

— Ты не поверишь, но в данный момент…

— Знаю, знаю, «армия», самолюбие, нет времени и т. д. и т. п. В общем, если к следующей пятнице не приведешь себя в более или менее приличный вид, мы на тебя обидимся. Понял?

— Понял.

— Что слышно о нашем мачо?

— Много и громко. Сегодня утром распевал в душе «Нет страны чудесней», а в данный момент приводит в идеальный порядок мою кухню.

— Шутишь?

— Да нет. Он жив и здоров.

— Ну ладно, расскажешь в другой раз. Спешу к клиентам. Отмечаем небольшую годовщину — три года фирмы «Мороженое от Слибульского». Кто бы мог подумать!

— Поздравляю. Кстати, насчет конфет. Ты, кажется, прав. Здесь что-то есть.

— Хм, — довольно пробурчал он, и мы договорились, что до пятницы еще созвонимся.

Ромарио в кухне оттирал чистящим порошком раковину.

Он снял ботинки и носки и засучил рукава рубашки. Еще день-два, и он будет ходить голым по квартире, распевать свои дурацкие песенки, чистить, мыть. Искоса взглянув на меня, он не без самодовольства заметил:

— Все-таки и от меня есть какая-то польза.

— Не сказал бы, что очень большая. Слушай, Ромарио, я не выхожу из игры, имей в виду. Если это тебя не устраивает, могу справиться и без твоей помощи.

Он сник и, держа в руке губку, сказал:

— Я только предложил свой вариант. Это в твоих же интересах. Смотри, как они тебя отделали. Что сказал врач? Ты еще легко отделался. А теперь…

Не знаю, действительно ли он не заметил, что вода из губки капает на его босые ноги, или просто делал вид, что не замечает, чтобы подчеркнуть свое разочарование. Я вообще не понимал, когда Ромарио притворяется, а когда бывает искренним.

Я вытащил из кармана брюк остатки наличности — две сотенные и несколько купюр по десять марок, положил их на кухонный стол и сказал:

— Сегодня ты поищешь гостиницу, а завтра сообщишь мне, где тебя можно застать в ближайшие дни. Извини, но иначе не получается.

Однако отделаться от него было не так-то просто. Последовали упреки, предложения, нападки, выжимания слезы и множество вариаций на тему сломанной руки, пока, в конце концов, он не сдался, осознав, что спорить со мной бесполезно. Когда немного погодя Ромарио тихо закрыл за собой дверь, подчеркивая тем самым, как жестоко я поступил, выгнав такое тихое и безропотное существо на улицу, я чуть было не прослезился. Потом принял некоторые меры предосторожности: выставил за дверь батарею пустых бутылок, сложил у кровати все имеющееся у меня оружие, достал из шкафа бронежилет и повесил его на ручку оконной дверцы. Затем перетащил телевизор в спальню, принял таблетку от боли и улегся в кровать посмотреть французский фильм. Когда пошли титры в конце фильма, я выключил телевизор и свет.

Был субботний вечер. Из квартиры торговца овощами раздавались звуки шлягера «Иди в мой вигвам, вигвам…». Наверно, он считал эту попсу очень возбуждающей. Потом все шло по полной программе: вой собаки, хлопок пробки, все та же пластинка, собственное музыкальное сопровождение, снова лай собаки. Около двух часов ночи дверь захлопнулась и наступила тишина.

ГЛАВА 9

Следующие два дня я провел в постели. Никто не прерывал моего постельного режима, состоящего из лежания перед телевизором, поедания фасолевого супа и шоколадного мороженого. За окном моросил дождь, и прогноз погоды не обещал ничего хорошего до самого конца недели. Для человека с разбитой рожей такая погода как раз то, что надо. Лишь один раз я вздрогнул, когда зазвенел рэкетирский мобильник. Пришло СМС-сообщение, что план срочно отменяется.

В полдень во вторник я почувствовал, что прихожу в себя, и позвонил албанцу. Мы познакомились с ним пять месяцев назад на турнире по бильярду, а потом вместе выпили по нескольку рюмок анисовой водки. Вскоре после этого я узнал, что две его дочери поступили в ту же дорогую частную школу-интернат, в которой учился и сын налогового консультанта Слибульского. По рассказам налоговика, девочкам там приходилось не сладко. Классный наставник в присутствии других учеников постоянно придирался к ним, считая верхом педагогичности регулярно подчеркивать албанское происхождение как причину недостатка их школьных достижений, хотя обе девочки родились во Франкфурте и каникулы проводили чаше во Флориде, чем в Албании. Все же при ежемесячной плате за обучение в две тысячи марок плюс прочие расходы можно претендовать на учителя не столь дремучего, как этот.

Вообще-то вопросы справедливости в элитных учебных заведениях меня не особо волновали, но в данном случае появлялась возможность завязать более тесные отношения с албанцем. После того как я поимел форменный допрос от личного охранника и секретаря албанца о цели моего звонка, к телефону подошел сам шеф. Я рассказал ему о трудностях, которые испытывают его дочки в интернате, о чем он, по-видимому, услышал впервые. Очевидно, девочки стыдились рассказать отцу о своих проблемах. Как это часто бывает в жизни, стыдятся не те, кому должно быть стыдно, а совсем другие. Я постарался создать у албанца впечатление нужного человека, который будет и впредь информировать его о том, как протекает жизнь его детей в интернате. В конце разговора он сердечно поблагодарил меня и дал номер своего мобильника. В моей работе такой номер был дороже золота. Что дальше стало с учителем, я точно не знаю, но от занятий в классе его вскоре отстранили.

Я обменялся с албанцем несколькими фразами относительно успеваемости его дочерей. Оказалось, что их оценки с некоторых пор стали значительно выше. Потом я рассказал ему в общих чертах, не называя имен и адресов, что мне известно об «армии». Албанец отличался сдержанностью не только как главарь банды. В жизни он тоже был малоразговорчив. Если речь шла не о его дочерях, то разговаривать с ним по телефону было все равно, что лупить теннисным мячом по стенке. Сейчас его тон был верхом любезности и мелодичности, хотя больше напоминал звук покачивающейся на ветру перекошенной двери.

— Мне нужно несколько дней, чтобы выяснить структуру их организации, кто чем занимается, кто за что отвечает и сколько еще будет существовать их банда. А потом можно будет их прихлопнуть.

— Ладно, подождем несколько дней, а потом накроем.

— Они занимают небольшую фабрику. Чтобы накрыть их, нужно не менее сорока человек.

— Сорока?

— Но бойни допускать нельзя. Вы получите от меня всю информацию лишь при одном условии — ваши люди будут держать себя в руках. «Армия» должна прекратить свои наезды, и никакой мокрухи.

— Хорошо.

— Шефа сдадите мне.

— Шефа сдадим вам.

— О’кей, тогда до скорого!

— До скорого! — ответил он.

Уже собираясь положить трубку, я вдруг почувствовал, что он медлит. Я задержал трубку возле уха, и албанец наконец спросил:

— На кого вы работаете?

— На себя.

— И никто вам не платит?

— Нет.

— Почему?

— Эта банда толкнула меня на одну пакость, и я не могу это так оставить.

— Хм, — промычал он и после небольшой паузы добавил: — Если вздумаете меня заложить, знайте, что вы покойник. Вам все ясно?

— Абсолютно.

— Тогда желаю успеха!

Я положил трубку и подумал, что в полуфинале я проиграл ему. Это был достойный противник: он не финтил и не крутил вокруг да около, в отличие от шайки его головорезов, вечно хватающихся за пистолет или за собственный член в кармане своих брюк. Но албанец обещал, что никакой мокрухи не будет и его люди не допустят больше того, что он им прикажет, а такие, как он, умеют держать слово. А в их деле слово — закон.