Читаем без скачивания Юность Пикассо в Париже - Гэри Ван Хаас

Анна остановилась перед мольбертом, и вдруг проворно скинула с себя одежду и замерла в бесстыдной наготе. Пабло, усмехнувшись, покачал головой.

– Напишешь меня, Пабло? Хочешь, я буду твоей натурщицей? Разве я не прекрасна? Разве не соблазнительна?

– Что за игры? Поверь, не стоит тебе играть со мной. Не делай глупостей, а то пожалеешь. К тому же у тебя есть Карлос.

– О нем не стоит беспокоиться. Сейчас он у дона Луиса. Они играют в шахматы и пьют, и он вернется лишь через несколько часов.

Анна придвинулась ближе и стала поглаживать широкую шею Пабло.

Художник медленно повернулся и, сурово взглянув на девушку, крепко сжал ее тело могучими руками. Безупречная алебастровая кожа, ясные голубые глаза… Совершенно уверенная в своих силах, она бросала ему вызов, дразнила его. Он потянулся, вынул гребень из ее волос, и в полумраке сверкнули золотистые струи локонов, упавших на маленькие груди. Пабло отвел длинные пряди рукой, разглядывая пушистый холм цвета меда внизу ее живота. Его рука скользнула туда, он притянул Анну к себе. Она задыхалась, от ее кожи исходил аромат лаванды.

– Так ты думаешь, что хочешь настоящего мужчину, да? Что ж, посмотрим.

Не успела Анна опомниться, как он поднял ее, отнес на середину комнаты и, бросив на пол лицом вниз, протащил по жесткому ковру. Девушка сопротивлялась, но он, крепко держал ее сзади, широко расставляя ей ноги.

– А теперь посмотрим, какая из тебя женщина.

Прижав лицо Анны к ковру, он грубо вошел в нее сзади. В его движениях не было ни страсти, ни ласки: он хотел задушить напускное высокомерие и самомнение Анны.

Немного погодя он, вряд ли помня о теле, лежащем под ним, быстро кончил, и, тяжело дыша, перекатился на пол. И только тогда услышал всхлипывания. Он равнодушно посмотрел на дрожащую женщину, лежавшую возле.

– Ты – животное, – прошипела она.

Пабло вскочил на ноги. Его тело блестело от пота. Подняв с пола белье Анны, он вытер им свои гениталии и кинул вещи хозяйке.

– Животное? Пожалуй, да. А теперь забирай свои шмотки и убирайся, пока я сам тебя не вышвырнул.

Анна, глаза которой были полны ярости и негодования, встала на ноги и влепила Пабло пощечину. Острая боль в щеке ошеломила его.

Задыхаясь от гнева, Анна заметила, что у испанца на шее висит медальон. То был подарок его сестры Кончиты. Анна сорвала его с шеи Пабло.

– Так значит, в твоей жизни есть какая-то женщина?

Пабло выхватил у нее медальон, будто защищая его от прикосновения нечистых рук.

– Тебя это не касается, – холодно проговорил он.

– О, я вижу, она много для тебя значит, кто бы она ни была. Ты часто ведешь себя с женщинами так, как вел себя сейчас, когда занимался любовью?

– Ты называешь это любовью! Да ты не в своем уме!

– Но тебе ведь понравилось, верно? И вообще, не смей так со мной разговаривать! – крикнула Анна. – Я могу показать тебе такое, что ты забудешь свою сучку.

Пабло в ярости схватил одежду Анны и швырнул в нее снова.

– Ах ты, concha [18]… Шлюха!

– Ублюдок! – крикнула она. – Что тебе не нравится?

– Ты – вот что мне не нравится. Ты и Карлосу не годишься. Я это ясно вижу и потому сделаю все, чтобы помешать тебе.

Взбешенная, Анна стала быстро одеваться.

– Я скажу ему, что ты меня изнасиловал, – визжала она, уже не в силах сдерживать слезы.

– Убирайся!

Анна оделась и, уходя, в ярости хлопнула дверью.

Пабло подошел к окну и увидел, как она бежит по улице и ревет, словно избалованный ребенок.

Он не помнил, как долго простоял у окна, прижимая к груди золотой медальон Кончиты. В ушах у него шумело, сердце колотилось, мысли разбегались в разные стороны, и он даже не чувствовал, как по щекам у него катятся слезы.

Глава 15

Бульвар Клиши

Бульвар Клиши получил свое название в 1864 году от одноименной площади, которая образовалась в месте встречи дорог, что шли вдоль Стены генеральных откупщиков. Улица, почти на километр протянувшаяся от дворца Клиши к улице Мучеников, называлась в начале бульваром Мучеников, позднее – бульваром Пигаль, в конце концов, стала называться бульваром Клиши.

Пабло и Карлос шли бок о бок по этому оживленному бульвару и разговаривали. Их путь лежал к только что открытому павильону Всемирной выставки.

Прошло почти две недели с тех пор, как произошел неприятный инцидент с Анной. Пабло очень редко видел Карлоса: тот вставал намного позже, чем Пабло начинал писать, и даже пропускал завтрак, состоявший обычно из хлеба, сыра, оливок и, когда они могли себе это себе позволить, фруктов. Затем Карлос праздно прогуливался по бульварам и лабиринтам улиц вместе с Анной, которая настаивала на том, что будет показывать ему Париж.

Возможно, девушка была не так глупа, как считал Пабло, но он не очень-то доверял ей, подозревая, что она нажалуется на него Карлосу. Конечно, Анна должна была понимать, что Карлос не поверит ей: он никогда не сомневался в любви и верности своего давнего и самого задушевного друга. Так что ей требовалось найти другое оружие, чтобы сразиться с Пабло.

Как бы то ни было, день выдался настолько прекрасным, что не стоило задумываться о таких вещах. Друзья уже подходили к долгожданной выставке, о которой шло много разговоров.

Внезапно Карлос остановился. Он явно был в приподнятом настроении. Серьезно посмотрев на друга, он сказал:

– Когда я стану знаменитым, я куплю большую виллу для Анны и наших детей.

Пабло искоса недоуменно взглянул на Карлоса.

– Детей? Господи, о чем ты говоришь?

– Я попросил Анну выйти за меня замуж, – с улыбкой объявил Карлос. – По-моему, мы – прекрасная пара. А ты как думаешь?

– Я думаю, ты сошел с ума, мой друг. У тебя за душой ни гроша, так с чего ты взял, что в состоянии содержать семью?

Пабло грозно схватил Карлоса за воротник и повернул его к себе лицом.

– Черт побери! Да не будь же таким дураком!

– Дураком?

– Да, идиотом. Что это нашло на тебя? Как ты мог позволить какой-то маленькой потаскушке вскружить тебе голову? Ты разве не помнишь, зачем мы приехали в этот «Город Света»? Ты ослеп, ты не видишь правды? Ты думаешь, эта глупая девчонка любит тебя, а она любит только себя. Она – твоя погибель, дружище. А как же наши мечты о том, чтобы произвести революцию в искусстве? Говорю тебе, она никогда не поймет твою цыганскую душу, твою страсть: она на это не способна.