Читаем без скачивания Огненная пора - Пол Андерсон

Честно говоря, Арнанак не разделял этой веры. На службе Союзу он был посвящен в таинства Триады. В них он находил больше смысла, чем в примитивных верованиях своего народа. Но об этом он не распространялся и, став оверлингом, проводил обряды жертвоприношения и сделал сегодня то, что сделал, ибо это способствовало прославлению его имени.

Солнце уже почти ушло вслед за Бродягой за холмы — или Истинное Солнце почти ушло за Пришельцем, — когда они достигли источника, который искали. Он был окружен кольцом потрескавшейся, пересохшей грязи, но низкие заросли желто-коричневой лиа и приземистые деревья ена образовывали скромный оазис. Там и сям виднелись голубые побеги, признаки проникновения старклендской жизни. Предания, дошедшие от переживших Огненную пору предков, говорили, что растения этого рода легче приживаются, чем растения смертного мира, они проникают повсюду, и появляются твари, что ими кормятся, а за ними приходят дауры. И вот так опустевшие, выжженные, выметенные бурями земли становятся обитаемыми.

Потом, когда уходит Мародер, уходят и голубые растения, и животные, что ими питаются — кроме тех, что, как феникс, всегда процветают в Южном Валеннене, и можно снова зачинать детей в надежде, что они вырастут.

Арнанак велел привязать пленников на лучшем пастбище оазиса. Другой еды не было. Все сушеное мясо или плоды, что каждый брал с собой, давно были съедены, и разве оставались у кого-нибудь силы для охоты за дичью? Но он и его воины, имея свободу, могли что-нибудь найти в долине.

Пока они паслись, наступила ночь. В годы, окружающие Огненную пору, странным кажется, что весной каждая ночь длиннее предыдущей, потому что Красный идет по небу так, чтобы догнать Истинное Солнце где-то в середине лета.

Над затененными кручами и обрывами переливались, мерцая, звезды, светился Мост Призраков, сиял нерешительный свет Нарву. Воздух не остывал, но дыхание бриза поглаживало, как ласковая рука. Наконец победители могли вкусить отдых. Арнанак слышал вздохи, исходящие от устраивающихся на покой тяжелых тел, только угадываемых в темноте, когда один за другим мужчины ложились с глухим стуком, положив подбородок на скрещенные передние ноги. Сам он сидел у небольшого костра. Сбоку от него лежали Торнак и ещё трое сыновей. Кусарат из Секурсу спросил, можно ли к ним присоединиться.

— Если ты не намерен спать, — вежливо добавил он.

— О нет, я предпочел бы отдохнуть, бодрствуя, — ответил Арнанак.

— Я также. Мысли мои в беспорядке. Если бы задремал сейчас, мне не сделать хорошего сна.

— Boy? Ты знаешь искусство сновидцев? Не ведал я того.

— Ничего я не умею такого, о чем стоило бы говорить, — признался Кусарат. — Но я умею сделать сон приятным… или полезным.

Арнанак кивнул:

— Вот и я так же.

— И я, — сказал Торнак. Он засмеялся. — Хотел бы я сегодня снов о пиве и женщинах — не в Тарханне, и не в доме отца моего, а в Порт-Руа, когда мы его возьмем — это будет здорово! Или даже в Сехале.

— Не слишком увлекайся, — предупредил его Арнанак. — Завоевание только началось и продлится долго, мы ещё можем не дожить до его конца.

— Тем больше смысла помечтать сейчас, — сказал сводный брат Торнака Игини. Отец сделал им знак замолчать. Молоды они были и ещё не обладали достаточно хорошими манерами. Двое других были постарше, трезвые женатые мужчины, но ни один из них ещё не перешагнул свои первые шестьдесят четыре года, а потому власть Арнанака распространялась и на них.

Он хотел, чтобы к Кусарату проявляли уважение. Хотя похоже, что он беспокоился зря, потому что Кусарат спросил:

— Это все твои парнишки, Арнанак? — и получив утвердительный ответ, добавил: — Тогда, наверное, остальные у тебя где-то далеко — те, что уже выросли. Потому что я слыхал, что зачал ты их много, и от стольких женщин, сколько мало кто из нас имел.

Арнанак не стал отказываться. Кроме нескольких супруг, полученных в результате браков по расчету, и ряда наложниц, он наверняка оплодотворил многих жен, которых ему одалживали во время странствий. Мужьям было приятно оказать ему гостеприимство в надежде на появление в доме детей хорошей породы. У него была не только слава и сила — был ещё и он сам, большой, с мягкой походкой, и на черном лице глаза были настолько же зелены, насколько зубы белы, а самые страшные раны, полученные им в своей бурной жизни, зажили, не оставив шрамов.

Он ответил совершенно серьезно:

— Да. Одни сейчас в морских набегах, другие несут послания от меня по суше. Но большинство дома и делают то, что я им приказал. Я никогда не забываю, на каком узком краю мы живем — пока не завоевали себе новые дома в лучших странах. И даже такая победа, как сегодня, значит меньше, чем сбор еды и тех товаров, что мы можем продать.

— Нг-нг-нг… ты говоришь, как житель Союза, — пробормотал Кусарат.

— А я был им. С тех пор как я имел с жителями Союза дело в Валеннене, я наблюдал за ними, я их слушал, я старался научиться. Как ты думаешь, почему они установили свою власть над всем миром, который мы знаем? Конечно, они больше нас умеют, их страна богаче, их там больше, все это правда. Но главное — ив это я верю — главное то, что они умеют рассчитывать наперед.

— И ты хочешь нас сделать такими же? — настороженно спросил Кусарат.

— В той мере, в какой мы сможем стать такими и в какой мы от этого выиграем, — ответил Арнанак.

Кусарат какое-то время смотрел на него, освещаемого вспышками неровного пламени, и, помолчав, сказал:

— И ещё ты водишься с даурами… и кто знает с какой ещё чертовщиной?

— Мне часто задавали этот вопрос, — сказал Арнанак. — Лучший ответ, который у меня есть, — это правда. Кусарат поднял уши и махнул хвостом:

— Я тебя слушаю.

— Впервые я встретил их, киаи-аи, может быть, пару сотен лет тому назад, когда я был юнцом, только что из щенячества, и Факелоносец ещё не потревожил мир. Хотя он был так ярок, что ночью отбрасывал тень от предметов, и мы знали, что он идет к нам. Но молодые не боятся далекого завтра, а старым нет смысла о нем думать. Мы хорошо жили в те дни — ты помнишь?

— Мои родители жили в Эвисакуке, где Мекусак был оверлингом. Мой отец был полностью свободным хозяином, а не вассалом. Дом наш стоял на горе Клык, и близких соседей не было. Мои родители считали, что меня зачал Мекусак в тот раз, когда укрылся у них от непогоды. Потому что я рос таким же большим, как он, и таким же вспыльчивым, и так же не любил ковыряться в земле. У нас был нищенский клочок земли, где росли несколько травинок. А главным занятием отца и нас, парней, была охота. Когда он нас посылал одних, я, бывало, уходил на много дней, а потом Приходил и врал про долгое неудачное преследование. Они мне не очень верили, потому что по совместным охотам знали, на что я способен.