Читаем без скачивания Тридцать лет среди индейцев - Джон Теннер

Так прожил я в этой семье два года, и надежда на побег постепенно угасала. Но я все еще помнил обещания английских торговцев из фактории на реке Моми и надеялся, что они приедут, чтобы освободить меня из неволи. Индейцы часто напивались и, будучи пьяными, всегда хотели прикончить меня. В этих случаях я убегал в лес и прятался там, не отваживаясь возвращаться, пока они не протрезвятся. В этом году, как и в предыдущем, я постоянно страдал от голода, и, хотя индейцы из других семей иногда давали мне поесть, я никогда не наедался.

Моя мать, которую звали Не-кик-уоз-ке-чим-е-куа, что означало «женщина Выдры» (ее тотемом была выдра) (Это значило, что она была членом родовой группы, носившей название «Выдра».), хорошо обращалась со мной, как и ее дочери, а также младший сын Би-наис-са (Птица). Но Киш-кау-ко, его отец и оба брата — Кво-та-ши и Ши-мунг — были кровожадны и жестоки; все оставшиеся еще в живых члены этой семьи и по сей день причиняют немало беспокойства белым. Би-наис-са, позднее посетивший меня в Детройте, всегда относился ко мне дружелюбно. Он был лучше других, но его уже нет в живых.

За все время, что я прожил с ними в Сау-ги-нонге, мне только один раз довелось увидеть белых. Мимо нас проплывала маленькая лодка, и индейцы, посадив меня в каноэ, близко подошли к ней, правильно рассудив, что мой изможденный вид вызовет сострадание у любых белых купцов или людей других занятий. Мне действительно дали хлеб, яблоки и другие подарки; но индейцы отобрали у меня все, кроме одного яблока.

Семья, в которой я жил, дала мне имя Шоу-шоу-уа-не-ба-се (Сокол), и оно осталось за мной, пока я жил среди индейцев. Я прожил в Сау-ги-нонге примерно около двух лет, когда английские торговые агенты созвали в Маккинаке большой совет племен. В нем принимали участие сиу, виннебаго, меномини и еще более отдаленные племена, а также оджибвеи, оттава и др. Когда старый Манито-о-гизик вернулся с этого совета, я узнал, что он встретил там свою родственницу, по имени Нет-но-ква, которая, несмотря на свой пол, была верховным вождем индейцев оттава. Она недавно потеряла сына, примерно моего сверстника, ей рассказали обо мне, и индианка захотела меня купить и усыновить. «Выдра», моя первая индейская мать, резко возражала против такой сделки. Я слышал, как она говорила: «Мой сын уже однажды умер, но мне его возвратили, я не хочу его терять второй раз».

Но ее возражения оказались тщетными, когда появилась Нет-но-ква с большим запасом водки и других подарков. Она привезла с собой бочонок виски вместимостью около десяти галлонов, одеяла, табак и другие высоко ценившиеся вещи. Как видно, она прекрасно знала требования тех, с кем намеревалась вести переговоры. Возражения против обмена раздавались лишь до тех пор, пока чаша с водкой не прошла несколько раз по кругу. Содержимое второго бочонка и новые подарки закрепили сделку, и меня передали Нет-но-кве.

Эта уже не молодая женщина внешне была более представительна, чем моя первая индейская мать. Завершив сделку, она взяла меня за руку и увела в свою палатку, стоявшую поблизости. Я сразу понял, что обращаться со мной здесь будут гораздо лучше, чем прежде. Она накормила меня досыта, хорошо одела и приказала идти играть с ее сыновьями. Мы не долго оставались в Сау-ги-нонге. Нет-но-ква не захотела задерживаться со мной и в Маккинаке. Мы проехали его ночью, торопясь в Пойнт-Сент-Игнас (Так называлась миссия, основанная на южном берегу пролива Мичилимаккинак. Сначала здесь находилась французская фактория, потом форт, наконец, миссия, где осуществлял свою деятельность иезуитский священник Маркет.), где она наняла нескольких индейцев, чтобы присматривать за мной, а сама с группой молодых людей возвратилась в Маккинак. Уладив там свои дела, Нет-но-ква вернулась, и мы, продолжив свой путь, через два-три дня прибыли в Шаб-а-ви-ви-а-гун. Мы поспели туда к сбору кукурузы; после короткого отдыха мы три дня поднимались вверх по реке до зимнего лагеря. Оставив свои каноэ, чтобы идти дальше по суше, три раза разбивали лагерь на ночь, прежде чем добрались до того места, где должны были построить зимние жилища.

Мужем Нет-но-квы был индеец-оджибвей с реки Ред-Ривер, носивший имя Тау-га-ве-нинне (Охотник). Он был на 17 лет моложе Нет-но-квы и, чтобы соединиться с ней, прогнал свою первую жену. Тау-га-ве-нинне обходился со мной ласково и снисходительно, скорее как с равным, чем как с подчиненным. Обращаясь ко мне, он всегда называл меня сыном, Но в этой семье муж занимал второстепенное положение, потому что все имущество принадлежало Нет-но-кве, и во всех делах за ней оставалось решающее слово. В первый год на меня возложили некоторые обязанности. Я должен был рубить дрова, приносить домой охотничью добычу, ходить за водой и выполнять другие поручения, чего от мальчиков моего возраста обычно не требовали. Но моя новая мать всегда относилась ко мне с большой любовью, и я чувствовал себя гораздо более счастливым и довольным, чем в семье Манито-о-гизика. Случалось, что Нет-но-ква наказывала меня, как и других своих детей, но здесь меня никогда не избивали так часто и жестоко, как раньше.

ГЛАВА II

Первые охотничьи приключения. — Корь. — Ловушки для куниц. — Переселение на берега реки Ред-Ривер. — Смерть приемного отца и брата. — Прибытие на озеро Виннипег.

В первые весенние дни Нет-но-ква вместе с мужем и всей своей семьей отправилась в Маккинак. Как и в прошлом году, они спрятали меня в Пойнт-Сент-Игнасе, боясь потерять, если в Маккинаке меня увидят белые. На обратном пути, когда мы уже отошли приблизительно на 25— 30 миль от Пойнт-Сент-Игнаса, сильный встречный ветер задержал нас у Ме-нау-ко-кинга, узкого мыса, выступающего далеко в озеро. Здесь мы вместе с другими индейцами и купцами разбили лагерь. В лесах водилось много голубей, на которых охотились мальчики моего возраста и купцы. Раньше мне никогда не доводилось убивать дичь и даже из ружья я ни разу не стрелял. В Маккинаке моя мать купила бочонок пороха, и, так как он немного отсырел, его рассыпали для просушки. У Тау-га-ве-нинне был большой пистолет, каким обычно пользуются коноводы; ободренный дружеским обхождением этого индейца, я осмелился попросить у него разрешения настрелять из этого пистолета голубей.

Мать поддержала мою просьбу, [говоря: «Пора тебе быть охотником». Мне дали заряженный пистолет, и сказали, что если удастся застрелить птицу, то дадут ружье и станут учить охоте.

С того времени я возмужал, и несколько раз находился в затруднительном положении; но никогда жажда успеха не была во мне столь пламенна. Едва вышел я из табора, как увидел голубей в близком расстоянии. Я взвел курок и поднял пистолет почти к самому носу; прицелился и выстрелил. В то же время мне послышалось жужжание, подобное свисту брошенного камня; пистолет полетел через мою голову, а голубь лежал под деревом, на котором сидел.