Читаем без скачивания Ночь с тобой - Людмила Леонидова

— Вот… — водитель хотел выругаться, но, посмотрев на меня и решив, что везет интеллигентную даму, передумал: — Хозяева жизни, — зло выдавил он.

— Это не хозяева, — помотала я головой, — это обслуга.

Он задумался. А я продолжала философствовать:

— Обслуга, и вовсе не хозяев, а каких-нибудь бандюганов.

— Еще ржет, — бесновался водитель, взглянув на вульгарную девицу, которая, как он сказал справедливо, именно заржала, а не засмеялась: — Красятся, как обезьяны.

Да, краски девушки не пожалели. Обведенные жирным синим контуром губы, от души размалеванные глаза, яркий румянец на щеках. Я не люблю тех, кто гордится своей натуральностью. Подкрашенная девушка выглядит привлекательнее, живее, но не до такой же степени! Однажды я брала интервью у одного финна. Тот был несказанно удивлен, что русские женщины красятся, даже когда выходят гулять с собакой.

— Это хорошо. Женщина должна за собой следить, даже когда на минутку появляется на людях, — сказала я.

Он долго думал, что означает выражение «появиться на людях».

Смок стоял невыносимый. Я и старенькая машина начали чихать. Девицы закрыли окно и включили кондиционер. Нам невмоготу, а им нипочем, но все равно тусоваться в толпе плебеев не для них, они вылетели на разделительную полосу и помчались во весь дух вперед.

В гаишной машине, дежурившей на перекрестке, словно все вымерли, но стоило нам таким же макаром приблизиться к светофору, как нас тут же тормознули.

— Как же так? — сокрушалась я.

— Вот так, у них пропуск на лобовом стекле имелся. А мне всегда не везет, — обреченно заметил водитель, по старинке выползая из кабины.

«Несчастный, он тут ни при чем, — посочувствовала я бедному парню, — все из-за меня». Невезуха сопутствовала сегодня мне во всем. И в зубном кабинете. Две молоденькие девчонки ласково, но твердо схватили меня за плечи, уложили в суперсовременное кресло и после обезболивающего укола объявили баснословную цену за ремонт зуба.

— Не хотите, — из-за мотоциклетных очков и хирургической маски гудели они, словно мухи, — платите в кассу за осмотр и до свидания.

Я, не в силах ни сопротивляться, ни говорить, потому что вся челюсть и язык онемели от наркоза, заморгала глазами.

— Ну вот, то-то же, — залезая сверкающим роботом с названием «Терминатор» мне по самое горло, вновь прожужжали они, — пациенты какие-то странные пошли! Мы ценники вывесили перед регистратурой на табло, они на них или не смотрят, или не понимают, что там все в долларах, а не в рублях!

Меня бесили их разговоры. В своих статьях я уже не раз писала о том, что недопустимо объявлять цены в валюте чужой страны, что закон должен строго карать за это. Но наши псевдопатриоты в Думе, крича о ненависти ко всему западному — музыке, литературе, искусству, — отвергая все чужое, обожают именно не наши деревянные, а их «мани-мани», и потому закрывают глаза.

С перекошенной челюстью я стояла у кассы стоматологической клиники и выуживала из кошелька свой «НЗ». Естественно, в валюте чужой страны. Без всякого обменника и тени смущения чьи-то руки за окошечком оприходовали мои зелененькие, а взамен вынырнула малюсенькая бумажка с длинным списком операций, которые мне накосила молоденькая девочка-врач. После всех перенесенных страданий было очень жаль себя и почему-то захотелось, чтобы кто-нибудь еще меня пожалел и посочувствовал. И вдруг я впервые подумала, что этим кем-то мог бы стать мой уральский друг Илья. Я явственно услышала его голос: мол, все хорошо, зубы у меня блестят, как новенькие, и, самое главное, не будут больше болеть.

«Черт с ними, с деньгами, здоровье важнее всего», — подумала я и помчалась за Ксенией в школу. Мне предстояло ее покормить у себя дома и отвезти на фигурное катание.

Она придумала новое хобби. Психологи и психотерапевты ей разонравились.

— Риса! — увидев огромный камень от уральца на тумбочке у моей кровати, воскликнула она. — Какая прелесть! — Камень ей пришелся по душе, а вот шиншилла Мурка, как я ее прозвала за ласковый нрав, не вызвала такого восторга.

— Шур-Мур, — сразу окрестила она зверюшку и, минутку постояв у клетки, тут же вернулась к камню.

— Риса, он драгоценный?

— Наверное, в общем, вещь дорогая, — без всяких мыслей отозвалась я.

— Значит, это будет мое наследство? — серьезно поинтересовалась она.

К такому вопросу я готова никак не была.

Сама в наследство от бабушки я получила, только… если считать по-крупному — зеленые глаза. Моя бабулька даже в глубокой старости имела лучистые и очень красивые глаза. Перед смертью она уговаривала меня взять в наследство какую-то, по ее словам, необыкновенную, пуховую подушку, которую набивала еще ее мать, как приданое, специально к ее свадьбе Я под разными предлогами, чтобы не обидеть старушку, отнекивалась от такой драгоценности.

— Мам, — обращалась я к своей тогда еще живой маме за поддержкой, — ну ты-то что, не понимаешь, какая сейчас может быть подушка? Она мне не нужна.

Мама моя современную жизнь тоже не понимала. Она вела счет в старых деньгах, хранила их в сберегательной кассе, ценными считала ненужные, старые вещи, которые наживала десятилетиями. Но с чем-то она готова была расстаться без колебания, к примеру, со старым советским телевизором, а заодно и советскими черно-белыми фильмами. Она их смотреть не любила: то ли они напоминали о чем-то плохом, то ли хотелось, чтобы изображение в цвете было, потому что я ей подарила цветной телевизор.

Ну а подушка пропала, ее умыкнула какая-то ее племянница, приехавшая из другого города на похороны бабушки. Моя мама долго писала ей, чтобы она вернула мое наследство. Той и след простыл, с подушкой исчезли и остальные ветхие бабушкины пожитки. Осталось одно глубокое блюдечко, из которого она любила пить чай. Блюдечку известной фабрики Кузнецова уже больше века. Неприглядное, всего с одной полосочкой, но я поставила его в буфет на видное место. Предложение Ксюше взять в наследство это кузнецовское блюдце прозвучало бы так же, как бабушкино о необыкновенной подушке. Поэтому я промолчала.

Не успела свозить Ксюшу на занятия фигурным катанием, как позвонила моя блудная дочь.

— Таня, — строго сказала я, — нам нужно поговорить.

Но если она меня не боялась в детстве, то что можно говорить о сегодняшнем дне?

— Не думай обо мне плохо, — жалобно попросила дочь. — Клянусь, у меня никого нет.

— Я верю. Но тебя постоянно нет дома, твой муж…

— Мам, давай поговорим об этом позже. С мужем я еще сама не разобралась.

— У тебя даже нет времени со мной по телефону пообщаться, — я старалась говорить, как можно более укоризненно.