Читаем без скачивания Воронье живучее - Джалол Икрами

— Близко, всего до Богистана, — ответил Шерхон и повернулся к Дадоджону: — Ну, что я тебе говорил? Одно удовольствие ехать с таким любезным человеком, как наш Тухта-ака. Не успеете распить чайник чая, доберешься до места. Всем родным и знакомым, нашим друзьям и соседям передашь мой привет. Если смогу, скоро сам приеду. Соскучился по Бурихону, увидеться хочется. А еще лучше, если через недельку-другую ты вернешься сюда, потом поехали б вместе. Ташкентом полюбуешься, в гостях у Тухта-ака побываем, поздравим его: недавно свадьбу они сыграли, сына женили…

Дадоджону не терпелось поскорее забраться в вагон, муторно было слушать болтовню Шерхона, и он удивлялся, что Тухта-ака внимает с умилением. К поезду, запыхавшись, подбежали двое военных. Проводник стал проверять билеты, и Дадоджон облегченно вздохнул: наконец-то Шерхон заткнулся!

— Ака, — сказал он ему, — давайте покороче, надо быстрее садиться, иначе останусь без места.

Шерхон засмеялся.

— Ну и занудой ты стал, братишка! На что тебе место?

— Как на что? Не стоя же ехать.

— Ой, ну совсем простофиля! — воскликнул Шерхон. — В купе ты поедешь, в отдельном служебном купе, на мягкой постели! Как в колыбели будешь качаться!

Дадоджон опять удивлялся: почему Тухта-ака провезет его без билета, уступит ему свое служебное купе и свою постель? Кто он такой, Шерхон? А Тухта-ака — он что ему, сват или брат? Или в благодарность за что-то? А может, Тухта-ака знает Шерхона с другой стороны, как порядочного, доброго, уважаемого человека? Так что же ты за личность, Шерхон? Каков ты на самом деле?

Но в то же мгновенье подумал: «Черт с ним, кто есть, тот и есть, лишь бы уехать», — и он сказал Шерхону:

— Остается только восхищаться вами.

— Да что ты видел, чтоб уже восхищаться?! — горделиво воскликнул Шерхон. — Вот вернешься сюда, тогда увидишь, что стоит твой брат в Ташкенте. Не зря ведь русские говорят: не имей сто рублей, а имей сто 54 друзей. Пока есть у меня друзья, я козырной туз. И в огне не сгорю, и в воде не утону…

Вновь вспыхнув неприязнью, Дадоджон, не сдержавшись, спросил:

— Но где все-таки вы работаете?

И сам вопрос, и тон, которым он был задан, видимо, задели Шерхона, ибо ответил он не сразу, ему как будто не стало хватать воздуха, несколько раз судорожно сглотнув, не глядя в лицо, он буркнул:

— Говорил же, в общепите… — Потом посмотрел вперед, туда, где пыхтел паровоз, и, вздохнув, сказал: — Ладно, садись, вон уже главный кондуктор замахал фонарем, сейчас свистнет. Будешь в Ташкенте, захочешь найти меня, иди в ресторан «Анхор», он в районе Урду, там тебе скажут, где я.

— Хорошо, хорошо, — торопливо произнес Дадоджон и, поднявшись в вагон, уже из тамбура поблагодарил за внимание и помощь, попрощался.

В это время к вагону подбежал тот самый капитан, с которым Дадоджон ходил к коменданту.

— Возьмите, товарищ проводник, позарез нужно ехать, прошу! — сказал он умоляющим тоном.

— Нет мест, — ответил Тухта-ака.

— Да не надо мне места, пристроюсь хоть в тамбуре…

— Отойдите, товарищ, не мешайте, — сказал Тухта-ака, отвернувшись, и, подняв фонарь, стал сигналить главному кондуктору, что вагон готов к отправлению.

— А, — махнул рукой капитан и побежал к другому вагону.

Дадоджон на миг остановился, хотел было попросить за него, но подумал, что и сам-то ведь едет на птичьих правах, и торопливо шагнул в коридор, словно испугавшись, как бы капитан не обратился к нему.

Тухта-ака действительно поместил его в служебном купе, а сам ушел заниматься своими делами. Оставшись один, Дадоджон уселся возле окна, за которым стояла кромешная тьма и лишь изредка мелькали огоньки — стремительно, как вспышки выстрелов. По стеклу стекали струи дождя, дробно тарахтели колеса, вагон раскачивало. Дадоджон поставил локти на дребезжащий столик, обхватил лицо ладонями и погрузился в раздумья и воспоминания…

_____

О чем думал Дадоджон?

Прежде всего о Шерхоне. Он ведь хорошо знал и его самого, и его младшего брата Бурихона, и их сестру Марджону, полное имя ее Шаддамарджона, и ребятишки, играя словами, часто дразнили ее Шаддодой[9]. Все они были Дадоджону почти как родные: ведь росли в одном кишлаке, да и жили по соседству. Еще был у этой семьи дом и двор в райцентре, в самом Богистане, а в кишлаке Карим-партизан она владела землей, лугом и садом. Потом эти угодья национализировали, отдали колхозу, однако жилье оставили, не конфисковали. Дадоджон слышал, что отец Шерхона происходил из мударрисов[10], был умным, просвещенным человеком и дружил с отцом Дадоджона.

Шерхон и Бурихон были озорными, задиристыми мальчишками, только страх перед отцом заставлял их учиться. После смерти отца они стали сбегать с уроков. Мать и друзья их дома, особенно старший брат Дадоджона, делали все, чтобы ребята не сбились с пути, стали людьми. Бурихон взялся за ум, поступил в юридическую школу, затем сагитировал поступить туда и ею, Дадоджона. Теперь Бурихон — прокурор, фигура! А Шерхон? Чего он околачивается в Ташкенте? Чем занимается? Вместо адреса дал название ресторана, если работает в общепите, почему ночами разбойничает, отнимает мешки у прохожих? Сколько бы ни божился, что ввязался случайно, не верится. Кто знает, чем бы все это кончилось, если бы он, Дадоджон, не вмешался. А связь с этим Берды-ака? Вот препротивный субъект, — видно, правда: вор вора видит издалека.

Да, а почему Шерхон не был в армии? Почему не воевал? Ведь силен, как барс… Многие сверстники из их кишлака ушли на войну, многие погибли в боях, вернулись калеками, кто без руки, кто без ноги. Немало, конечно, и таких, как он, Дадоджон: сделали для победы все, что смогли, и теперь возвращаются домой живые и здоровые…

Но есть, оказывается, и «счастливчики», подобные Шерхону и Берды-ака. Эти всплыли в трудные дни войны и жили в довольстве и радостях, наживаясь на бедах народа. И отпраздновали, сволочи, наверное, День Победы богато и пышно, лучше тех, кто прошел через все страдания, кто еще и сегодня перебивается на черном хлебе, который выдается по карточкам…

Судьба! Человек в ее руках все равно что воск. Как только она не мнет его, как не вертит, не бьет, что только не вытворяет! Она формирует дух человека и все его естество, от нее все его качества. Одного обкатает гладко, округло, другого вытянет прямым и ровным, третьего — кривым и занозистым, с колючими острыми углами, а четвертого так и оставит квашней, рыхлой и бесформенной массой.

Дадоджон, с малолетства оставшись на попечении Мулло Хокироха, усвоил многое