Читаем без скачивания Анна Австрийская. Первая любовь королевы - Шарль Далляр

Послышался сигнал. Ришелье, быстро отдернув портьеру, устремился в комнату. Но это был не Ришелье, а Панталоне, шутовское лицо на итальянской сцене. Он принял позу полукомическую-полуграциозную, колокольчики у колен его зазвенели, кастаньеты на руках забренчали. Анна Австрийская и ее лукавая фаворитка громко захохотали. Самый хитрый человек во всем королевстве попал в грубую засаду. Герцогиня де Шеврез, сидя за клавикордами, заиграла прелюдию модной сарабанды, между тем как королева, раскинувшись на диване, смеялась.

— Ну, синьор Панталоне, мы вас ждем, — сказала герцогиня, — начинайте.

При этих словах послушный прелат выставил ногу, сложил руки, сладко улыбнулся и начал показывать всю грацию, какую только кардинал может выказать в балете, и наконец запыхавшись, с лицом, орошаемым потом, упал к ногам королевы.

— Ваше величество, — сказал он голосом задыхающимся, но звучавшим, однако, любовью, — поверите ли вы теперь моей почтительной преданности? Будете ли еще думать, что я не способен сделать ничего в угождение вам?

— Кардинал, — отвечала Анна Австрийская, отводя разговор от того направления, которое Ришелье хотел ему дать, — уверяю вас, что вы восхитительно танцуете сарабанду.

— Если б вы не были кардиналом, вам следовало бы быть танцовщиком, — прибавила герцогиня.

— Я был бы рад сделаться всем, чего пожелали бы вы, ваше величество, только бы вы не требовали от меня равнодушия к вашим восхитительным прелестям.

— Теперь вы любезничаете, — сказала королева, смеясь, — этого качества я в вас не знала, кардинал.

— У красавицы всегда есть обожатели! — с жаром ответил кардинал. — Их блеск ослепляет, обладание ими приводит в упоение, даже если о нем только мечтаешь.

— Синьор Панталоне, — сухо сказала королева, — кажется, ваша роль увлекает вас слишком далеко.

— Вашему величеству следует быть снисходительной к его преосвященству, — поспешила сказать герцогиня де Шеврез, испугавшись, что королева забывает о своем обещании настолько поощрить влюбленного, чтобы от него можно было вырвать письменное доказательство его страсти, — во время карнавала и в маскарадном костюме влюбленные имеют право говорить все.

— Если преимущество карнавала позволяет жечь у ног вашего величества фимиам горячей страсти, — продолжал кардинал, бросив на вероломную герцогиню признательный взгляд за ее помощь, — я хотел бы, чтоб это счастливое время года продолжалось всегда.

— Я вижу, кардинал, — сказала королева, — что не должна сердиться на ваши слова, но с условием, что вы прекратите шутку, слишком долго продолжавшуюся.

— Это вовсе не шутка! — вскричал смелый кардинал, осмелившись поцеловать руку, которую не отдернули, но которую непреодолимое отвращение тотчас заставило судорожно задрожать.

— Довольно, кардинал, — сказала Анна Австрийская, гордость которой не могла более выдержать, — вы как первый министр настолько умны, что не можете не понять, что я не могу слушать более.

Она встала.

— Милая Мария, — сказала она фаворитке, — велите подавать мою карету. Всякое удовольствие должно иметь конец. Прощайте, кардинал; я не забуду того удовольствия, которое вы доставили мне сегодня, хотя вы немножко его испортили слишком смелыми словами.

Когда королева уехала, кардинал и герцогиня де Шеврез остались одни; первые слова, произнесенные ими, были двойным вопросом:

— Ну, кардинал?

— Ну, герцогиня?

— Вы довольны?

— Доволен, герцогиня. Ее величество была ко мне сегодня любезнее обыкновенного, хотя еще далеко от того, как я хотел бы видеть ее.

— Вы слишком спешите, кардинал, и я нахожу, что королева превзошла все, чего я ожидала от нее, и очень рада, что моей предусмотрительной дружбой принудив вас последовать моему совету, я дала вам возможность сделать столько успехов в ее внимании.

— Это правда, герцогиня. Совет ваш был хорош, и я вечно буду вам признателен за оказанную мне услугу. По милости вашей я в первый раз мог говорить о моих чувствах ее величеству.

— По милости моей и вашего костюма. Теперь хотите, чтобы я откровенно сказала, что вам остается делать?

— Скажите, герцогиня.

— Надо написать к королеве.

— Написать к королеве? Мне! — сказал кардинал, устремив проницательный взгляд на герцогиню де Шеврез.

— Не думаете ли вы, что я хочу вас компрометировать? — сказала вероломная герцогиня, которая, угадав недоверие министра, почувствовала необходимость опередить его подозрение.

— Нет, герцогиня, я этого не думаю, но к чему писать?

— Я предполагала вас опытнее в любовных предприятиях, мой бедный кардинал, — сказала герцогиня с оттенком иронии, которая подстрекнула самолюбие прелата. — К чему писать? Вот вопрос школьника. Неужели вы надеетесь, что ее величество поручит мне завтра привести вас к ней, или вы рассчитываете, что она напишет к вам первая и будет просить обожать ее?

— Я никогда не имел подобной надежды.

— Жаль! Я вижу, что вам лучше известны тайны политики, чем сердце и ум женщин.

— Герцогиня!

— Сердитесь сколько хотите, но вы не помешаете мне смеяться над вашим простодушием.

Герцогиня бесцеремонно откинулась на спинку кресла и громко захохотала в лицо сконфуженному кардиналу.

— Поговорим серьезно, кардинал, — продолжала она, — вы сказали мне, что если ее величество согласится отвечать на ваши нежные чувства, то вы постараетесь возвратить ей власть, которой уже десять лет лишена она так жестоко, и с того дня она начнет царствовать.

— Это правда, герцогиня. Это будет, даю вам слово Ришелье.

— Стало быть, из дружбы к королеве, которую я люблю более всего, потом и для моих собственных выгод, потому что как фаворитке Анны Австрийской мне достанется часть ее власти, вы согласитесь, что я должна желать окончания предприятия, так хорошо начатого вами сегодня?

— Согласен. Ваши выгоды связаны с моим успехом.

— Следовательно, я имею право вам закричать «Остерегайтесь!», если увижу, что вы сбиваетесь с пути?

— Это ясно.

— Я обязана вам советовать?

— Советуйте же мне, герцогиня.

— Напишите королеве. Куйте железо, пока оно горячо, не дайте ему остыть; впечатление, произведенное вами, хорошо, не дайте ему изгладиться.

— Я думаю, что вы правы, герцогиня, — сказал Ришелье, скрывая улыбку.

— Отдайте мне ваше письмо. Я сама передам его королеве.

— Отдам.

— Стало быть, это решено.

Кардинал взял в уборной герцогини шляпу и шпагу, закрыл широким плащом костюм Панталоне и расстался с герцогиней де Шеврез. Мы оставим его возвращаться домой, не стараясь проникнуть в глубокие и бурные мысли, возбужденные в его деятельном уме происшествиями этого вечера, и, опередив его, отправимся в Люксембургский дворец к молодому герцогу Анжуйскому и к племяннице кардинала, госпоже де Комбалэ.