Читаем без скачивания Ночной пасьянс - Григорий Глазов

- Кинги, 5, Кинги, 5... Ага, есть... Но не Бучинский, а Бачинский М.С. Посмотрим на "у"... Бу... Бу... Бучинский... Есть и такой... Бучинский М.С., улица Бауэр-штрассе, 11-а... До войны называлась, если не ошибаюсь, Францисканской... При немцах особенно телефонами не баловались. Они могли быть у адвокатов, врачей, у служителей церкви, крупных чиновников, в общем у людей, легально занимавших определенное положение, то есть у весьма ограниченного круга. Если учесть, что твой наследодатель, как утверждает Стрезер, медик, то наличие у него телефона вполне вероятная вещь... Теперь - село Троки. Попробуй, запроси Центральный Государственный исторический архив, может найдут, где она, эта деревушка. - Он встал, вышел из комнаты и тут же вернулся с запотевшими бутылками пива, поставил две большие кружки - белые, из толстого фаянса. Сергей Ильич вспомнил их: на внешней стороне донышка изображен орел со свастикой, дата - "1942" и герб с короной и буквами SPM, вокруг которого надпись "Bavaria". - Хорошо! - воскликнул Богдан Григорьевич, с неохотой отрывая губы от кружки и утирая ладонью рот. - Что касается несовпадения дат или буковки в фамилии, знаешь лучше меня, какие разночтения выползают из канцелярских дебрей на свет божий.

Это Сергей Ильич действительно знал, сталкивался не раз. Он понимал, что Бучинский-Бачинский с улицы Кинги, 5 или Бучинский с Бауэр-штрассе могли быть однофамильцами наследодателя, но знал и то, что каждую версию будет проверять до конца, до упора.

- Посмотрим еще в двух местах, - вдруг сказал Богдан Григорьевич и подошел к тому же стеллажу, снял какую-то книгу, затем в другой полки огромную, похожую на картонный ящик папку.

- Это справочник медслужб и приватных врачей. С 1941 по 1944, сказал он, листая. - Так, пожалуйста: Бучинский М.С., санэпидстанция, помощник врача. Теперь заглянем сюда, - раскрыл он папку и стал рыться. Здесь нет... Посмотрим в другой.

Таких папок, заметил Сергей Ильич, ведя взглядом по полке, имелось с десяток, на корешке каждой фломастером были написаны по одной-две буквы в порядке алфавита - от "А" до "Я".

- Вот тебе, - Богдан Григорьевич весело, с каким-то превосходством метнул к рукам Сергея Ильича темно-зеленую карточку.

Сергей Ильич взял ее, она была двойная, раскрывалась, как паспорт. Он стал читать. Это оказалась "Рабочая карточка", заведенная 29 октября 1942 года, номер 24599. Надписи на двух языках - немецком и украинском:

"Фамилия, имя, отчество - Бучинский Михаил С."

"Число, месяц и год рождения - 8 апреля 1918"

"Профессия - врач"

"Нынешняя должность - помощник врача"

"Количество иждивенцев - прочерк"

"Адрес - Бауэр-штрассе, 11-а"

"Городской комиссар - подпись"

"Биржа труда - подпись".

Венчала все это круглая печать, как и полагалось, с орлом и свастикой.

Через весь внутренний разворот указывалось: "Каждая истекшая неделя работы должна быть засвидетельствована приложением печати предприятия (организации, части)". Обе стороны разворота были разграфлены на сорок клеточек - сорок недель с датами начала и конца каждой. Последний штемпель "Городская главная касса" стоял в клеточке, завершающей недели марта.

- Все правильно, - сказал Сергей Ильич. - В апреле 1943 года Бучинского уже арестовали. - Откуда она у вас? - удивленно спросил Сергей Ильич, возвращая карточку Богдану Григорьевичу.

- У меня их несколько тысяч, - Богдан Григорьевич у лыбнулся темными лукавыми глазами, долил в кружку пива. - Откуда именно эта - не помню. Собирал, где угодно. Сразу после войны их на свалках полно валялось с прочими бумажками периода оккупации... Я не брезговал, рылся, где только можно... Видишь, даже разложил по алфавиту.

- В общем, с Михаилом Бучинским все ясно. Но он покойник. Он мне уже как бы ни к чему, - засмеялся Сергей Ильич. - Мне бы найти, кому отдать эти триста тысяч... Вполне возможно, что он и Бачинский-Бучинский, живший на Кинги, 5, не однофамильцы, а состояли в родстве. В какой степени? Родственники, родственники мне нужны, Богдан Григорьевич.

- Тем более, запроси, чтобы выяснить, где село Троки. По-моему, под Перемышлем были какие-то Торки, не Троки, а Торки. Я учился с одним парнем оттуда.

- Мой Бучинский жил, по вашим данным, на Бауэр-штрассе, 11-а, в прошлом Францисканской. Как она теперь называется?

- Маршала Толбухина.

- Поищу там старожилов. А вдруг кто-нибудь вспомнит какого-нибудь Бучинского или Бучинскую из этого корня...

- О твоей Ульяне Васильевне Бабич из Ужвы я не забыл. Занимаюсь ею... Ты вот что еще сделай: выясни-ка официально, не были ли родители Бучинского землевладельцами. Обычно о такой категории людей в прошлом имелись довольно подробные данные, даже их родственные связи. А я у себя поищу.

- Это хорошая мысль, - кивнул Сергей Ильич.

- Пивка еще хочешь?

- Нет, спасибо.

- Тогда я бутылочку приберегу на утро.

- Бога ради... Да, я узнал: домик ваш, возможно, не пойдет под снос. Хотя этот вопрос еще не решен. Но Дворец пионеров тут собираются строить. Правда, неизвестно когда. Не переживайте, у нас пока расчухаются, пока решат, утвердят, внесут в титульный список!

- На это и буду уповать. Иногда и от бюрократии есть польза... Как там профсоюзный лидер?

- Кухарь? Руководит, блюдет наши права. Служит истине.

- А может ему не столь истина важна, как сам процесс служения ей? подмигнул Богдан Григорьевич. - А Миня что поделывает?

- В отпуск укатил...

Они продолжали беседовать. Сергей Ильич ходил вдоль полок, забитых книгами и папками, скользил по ним взглядом, иногда останавливался и, склонив голову набок, читал надпись на корешке...

26

За пивом Теодозия Петровна успела сбегать перед самым закрытием магазина, вернулась быстро, и проходя мимо двери Богдана Григорьевича, по привычке посмотрела на порог, где обычно стоит его обувь. Туфель не было. Она поняла, что сосед ее куда-то отбыл. Он не очень посвящал ее в свои дела, но, случалось, накануне все же говорил: "Завтра меня не будет целый день", или: "Мы с вами не увидимся, приду поздно".

Сегодня Теодозия Петровна сожалела, что Богдан Григорьевич не предупредил ее, когда вернется. Дело в том, что знакомая достала Теодозии Петровне палочку дрожжей, свежих, пахучих, она очень любила их запах с детства, когда, бывало, незаметно от матери отщипнет кусочек и с удовольствием сжует. Получив нынче такой подарок, Теодозия Петровна сразу же решила испечь кулич с изюмом и орехами. Его в их доме пекли когда-то по большим праздникам. На Пасху и Рождество обязательно...

Теперь же отсутствующие туфли Богдана Григорьевича повергли ее в раздумья, она была даже раздражена: опару развела, хотела порадовать Богдана Григорьевича, он ценил ее кулинарные способности. Даже купила для него две бутылки пива, заранее предвкушая его похвалы и, главное, умные беседы с ним, до которых была очень охоча; хотя не все в них понимала, все же слушала с интересом, поскольку они всегда касались Христа и выглядели как забавные приключения, отличались от того, что говорил священник в церкви... И вот - на тебе, ушел, не сказал, в каком часу явится. Что с тестом делать? Когда сажать?..

Кто-то у него вчера был, долго они там говорили, смеялись. Теодозия Петровна слышала голоса, пытаясь ревниво различить слова. И сейчас в душе кляла того человека, почему-то уверенная, что именно вчерашний гость повинен в сегодняшнем исчезновении Богдана Григорьевича. Вообще-то редко кто к нему захаживал... Теодозия Петровна переключила телевизор на Варшаву - по первой программе был объ явлен фильм "Королевские сны". В самом названии ощущалось что-то загадочное, а это оставалось главным для Теодо зии Петровны. Все, что происходило за стенами ее квартиры - на улицах, в магазинах, на рынке, даже в храме Божьем, - было для Теодозии Петровны реальностью, а все, что приходило к ней с телеэкрана, услаждало эту реальность, и являлось для нее тем, что для иных чтение книги.

Разложив один из пасьянсов, Теодозия Петровна пила чай с сухариками, смотрела на светящийся экран и время от времени прислушивалась, надеясь уловить момент, когда Богдан Григорьевич своим ключом отопрет входную дверь, в прихожей щелкнет выключателем и шаркающим шагом пройдет к двери в свою незапирающуюся никогда комнату.

Так прошло около часа. За окнами уже стояла темень, лишь на противоположной стороне, у конечной трамвайной остановки горел фонарь.

И тут раздался звонок в дверь. Удивленная, Теодозия Петровна, нащупала под столом сброшенные шлепанцы и пошла выяснять, кто так поздно заявился.

- Кто там? - испуганно спросила она, пытаясь через "глазок" разглядеть звонившего.

- Я, я, Теодозия Петровна, - отозвался голос Богдана Григорьевича.

- Что с вами? Что это вы? - растерянно спросила она, еще недоверчиво гадая, он ли, или кто-то его голосом говорит. Но все же дверь отворила.

- Вы уж извините за беспокойство, - входя, развел руками Богдан Григорьевич. - Где-то ключ потерял.

Она кивнула, подозрительно поглядывая на него и осторожно потягивая носом. Похоже, трезв. Хотела спросить, где он так поздно был, но воздержалась, быстро стрельнула взглядом вниз - на его туфли: в каких он в обычных каждодневных или в своих единственных для выхода. Так она высчитывала степень важности его отлучек, не любила, когда он уходил в этих единственных, что-то ревниво-злобное шевелилось тогда в ее душе. На сей раз Богдан Григорьевич был именно в них.