Читаем без скачивания Твоя (не) родная семья (СИ) - Устинова Мария

— Найду, что сказать. Не волнуйся за него.

Я смотрю на него долго и… не зло, но без розовых очков. Представляю, как в соседней комнате лежала больная Татьяна с маленьким ребенком, умирая от воспаления легких, и не могла дозваться на помощь. Он даже ни разу не обмолвился, что она умерла здесь.

— Зная, с кем оставляю, я не могу не волноваться.

Поднимаю сумку и хлопаю дверью, чтобы не слышать других пустых, громких слов.

Начинаю плакать только перед маминой дверью. Пытаюсь успокоиться, стучу.

— Камилла! — она удивленно всплескивает руками, когда открывает.

Лицо тревожное: она никого не ждала. Из-за двери идут уютный свет, пахнет яблочной шарлоткой. Смотрит на мою сумку. Слова в общем-то не нужны, но я признаюсь:

— Игорь меня выгнал.

— Камилла, — вздыхает мама и заключает меня в объятия.

Раньше я думала, что стоит начать эту войну — и испытаю прилив сил, как в самом начале. Но стоило перейти в фазу острого конфликта с Игорем, и я полностью убита. Пока мама тороплив заваривает чай, бросаю сумку в своей комнате. Кто бы подумал, что я сюда вернусь… Чувствую себя такой обессиленной, что ложусь лицом к стене.

Мысли только о Сеньке.

Как он удивится, когда из садика его заберет отец. А когда представляю, что Сенька не обнаружит меня вечером дома и будет ночью плакать и звать меня, то хочется бежать обратно.

Это просто раздавило меня. Лишило сил к борьбе.

— Камилла, — мама садится на кровать рядом. — Пойдем чай пить. Заварила на травах, как ты любишь.

Я молча давлюсь слезами.

— Все наладится, поверь. Я жизнь прожила, знаю, как бывает. Развод — не конец жизни.

— Сенька, — шепчу я.

Родных детей у меня нет, но чувствую я себя так, словно у меня на самом деле отобрали кровиночку. И Игорь имеет на это полное право.

— Камилла, мне жаль, но ты ничего не можешь сделать, — мама кладет руку на плечо. — Ну же, посмотри на меня.

— Не хочу…

У меня лицо заплаканное.

И апатия такая, что хочется реветь белугой. Разлука с Сенькой рвет сердце на части так сильно, что я даже не ожидала, что такое возможно. Я не могу его оставить. Он слишком маленький и ни в чем не виноват. Стал заложником собственного отца — и ради чего? — чтобы тот имел возможность и дальше ничего не делать. Но даже эта мысль не вызывает злость. Мне слишком больно за ребенка.

И как ехать в Москву, как работать? Я даже встать не могу теперь!

— Мама, — реву я в подушку. — Я, наверное, вернусь к нему… А когда Сенька подрастет, попробую снова. Видишь, ничего не получилось. Ты, наверное, была права.

— Так, стоп! — вдруг командует мама и переворачивает меня сама. — Да, тогда я так сказала. Но это было до того, как Игорь тебя выгнал! Теперь ты просто обязана ехать в Москву!

— Почему? — шепчу я, слизывая с губ соль от слез.

— Потому что какой-то трутень не имеет права указывать тебе, что делать! Вот почему! Раз ему поддашься и все, Мила, пиши пропало! Ни ребенка не вернешь, ни работу, ни самоуважение. За Сенькой я присмотрю, не переживай.

— Как это — присмотришь?

— Буду в гости приходить. Так что смело езжай в Москву и я тебе гарантирую — через полгода они сами привезут тебе ребенка.

У меня сердце екает.

— Ты считаешь?

— Да все мужики одинаковые! Сейчас деньги с тебя требует, потом полгода сам с ребенком покрутится, ему же еще работать придется начать, если ты уедешь или на что жить? Потом еще доплатит тебе, лишь бы ты ребенка забрала!

Мама говорит уверенно и веско. Мне бы ее уверенность…

— Почему ты так думаешь?

— Потому что жизнь прожила. Он сейчас наглый, потому что не работает и ребенком не занимается. Думает, это легко. Вот когда все на него свалится, тогда он все поймет. Мужики не такие, они не могут совмещать — детей нянчить, работать, потом по дому вторую смену. Ну а хочет, пусть попробует. Ни разу не видела, чтобы мужик после развода детей обратно жене не вернул. Богатый разве что, кто может за нянек платить.

Я задумываюсь, а ведь она права…

Игорь еще жизни не нюхал. Сначала ребенком занималась его мать, затем я. Сеньку и его хлопоты — хотя бы просто уход! — он никогда не тянул. Даже помогал и то неохотно. Устраивал сцены, если просила забрать, сварить кашу, позаниматься.

Сложно представить, что он будет все это делать один на протяжении хотя бы пары месяцев. Игорь думает, что все «само делается» и рассчитывает на мать. Но тогда ему придется идти работать. Время работает на меня.

— Так что, Камилла, хочет быть отцом — пусть попробует им побыть. Идем чай пить!

Мы не успеваем даже нарезать шарлотку, когда звонит телефон.

— Если Игорь — гони к черту! — советует мама, разливая по чашкам чай.

— Это дедушка Сеньки! — кричу я из прихожей, и отвечаю. — Алло?

— Камилла? Я поговорил с Лидией Степановной.

Перестаю дышать от волнения:

— Что она сказала?

— Хочет воспитывать внука сама, — в голосе дедушки звучит странная жесткость, словно свекровь не просто отказала, но еще и нахамила порядком. — Я напомнил ей, что у нас с ней одинаковые права на Арсения. Пожалуй, я помогу вам, Камилла. Хочу участвовать в судебном процессе.

Глава 12

— Я свяжу вас с адвокатом, — говорю я, и искренне благодарю. — Спасибо!

Конечно, он не совершит чуда, но мне придает сил только то, что он на моей стороне. Кажется, свекровь его достала. У нее вообще трудно с этим, кроме одной подруги и сына она ни с кем не может найти общий язык. Видимо, и на дедушке Сеньки решила отточить авторитарность, но просчиталась, добившись противоположного эффекта.

— Пока благодарить не за что, — вздыхает дед. — Это я должен вас благодарить.

— Почему?

— За то, что за боретесь за него, больше, чем любой из нас. Хотя я должен был это делать. Когда Таня умерла… Мне не до того было, с младенцем я бы не справился. Решил, будет лучше, если внук останется с ними. Знали бы вы, как я сейчас об этом жалею.

— Представляю.

— Это родной человек, — продолжает он. — Только с возрастом понимаешь настоящую ценность родных. Вы заслуживаете, чтобы он был с вами больше, чем со своим недоотцом.

От чужих откровений неловко, но я молчу. Я не зря сходила. Дед одумался, а это всегда дается тяжело. Не думаю, что он насовсем захочет видеть Сеньку в своей жизни, но он за меня и я, в отличие от свекрови, не буду препятствовать во встречах с дедушкой.

Я диктую номер телефона адвоката, а затем пишу ему смс с объяснениями. Им еще нужно встретиться и все обговорить. Суд за опеку — дело небыстрое.

Возвращаюсь к столу. Мама уже нарезала шарлотку, мне стало спокойно.

— Все наладится, — говорит она. — Садись, пей чай… Ишь, трутень какой. Думает, может пальцы гнуть.

Мне лучше, но мысли так и крутятся вокруг Сеньки. Меня успокоила мамочка, а он совсем крошка и у него нет мамы. Его сегодня успокоить будет некому. А к страданиям малыша я не могу быть равнодушна. Эту дорогу придется идти через боль.

После чая ухожу к себе, все также не находя места. А скоро собираться в Москву. Ехать, скрепя сердце, и как-то там работать. Я справлюсь, но сколько нервов будет потеряно, сколько бессонных ночей я проведу, думая о Сеньке…

Постепенно запал проходит, и становится грустно.

Телефон звонит поздно, около десяти. Мне нужно отвлечься, чтобы не думать ежеминутно, как там ребенок — вовремя ли его забрали, поел ли он, что спрашивал обо мне, плакал ли мой ребенок… И я не могу. Как может отвлечься материнское сердце? Так что звонок вовремя.

— Алло?

— Это Олег Давыдов. В понедельник можете не выходить.

У меня екает сердце и становится нечем дышать. Что? Меня уволили? Враги добрались? Все рухнуло?

— Почему?

— А вы не смотрите новости? — голос звучит насмешливо. — Я, Камилла, немного не в форме. Выйду через две-три недели.

— Что случилось? — улавливаю я подтекст.

Он не отвечает. Понятно. Это моя задача выяснить, если интересно.