Читаем без скачивания Римский орел - Александр Мазин

— Да, русский. Я тебя узнал. Зря ты смеешься, русский. Ты — мертвец. Ты от меня не спрячешься. Я найду тебя везде. И в твоей России. Я найду…

— Искать меня? — перебил Геннадий. — Не надо меня искать, дерьмо обезьянье! Я уже иду к тебе!

— Ты? — По тону чувствовалось: удивил Черепанов Ляна. Не на шутку удивил. — Идешь ко мне!

— Угу! Жди, ублюдок! Я скоро буду у тебя!

— Да ну? — не поверил глазастый. И зря. — Неужели? И когда тебя ждать, русский?

— Да прямо сейчас! — Черепанов сунул трубку в зажим, включил видеокамеры и взял управление на себя.

— Слишком низкий заход на посадку! — строгим женским голосом сообщила Черепанову речевая система оповещения.

— Отстань! — бросил Черепанов. — Я здесь уже садился. Хватит.

Серебристая птица вынырнула из-за гребня, опередив даже рев собственных турбин. Две маленькие сигарки соскользнули с консолей и нырнули вниз. Секундой позже к земле устремились контейнеры.

Серебристая птица задрала изогнутый клюв и свечой ушла в небо. Чуть раньше, чем яростное пламя до краев наполнило полукилометровую горную впадину с качественной имитацией ручья посередине.

— Впечатляет, — сказал боливийский полковник, после того как видеомагнитофон прокрутил последние кадры. — И какова вероятность, что после такой обработки кто-то останется в живых? — Он посмотрел на Иванова, а тот, в свою очередь, — на Черепанова.

— Вероятность такая существует, — кивнул Геннадий. — Если на данных площадях имеются серьезные оборонительные сооружения.

— А если нет?

Черепанов улыбнулся.

— Пепел — хорошее удобрение, — сказал он. — Но трава на этом месте еще долго не вырастет.

— Понимаю, — произнес полковник. — Пожалуй, я убедился, что ваш самолет подходит для наших целей. Мы его покупаем.

На следующее утро Геннадий опять был в небе. Но уже в качестве пассажира. В одном кармане его легкой куртки лежала новая кредитка с солидной суммой (оплата плюс премиальные), в другой — дешевая китайская игрушка с длинным облупившимся носом. Спроси сейчас Черепанова: какой из двух предметов для него важнее, он затруднился бы ответить.

Да, и еще одно. Вернувшись в Москву, Черепанов позвонил одному из своих старых приятелей-вольников, серьезно занимавшемуся восточными техниками, и напросился в гости.

— Хм-м, — пробормотал тот, когда Геннадий описал ему фокусы покойника Ляна. — Похоже на циньна…

— Это еще что за хрень?

— Одна из техник у-шу. Относительно свежая, и сотни лет не наберется. Циньна-гэдоу. Эффективная вещь. Захваты, броски, болевые. Точечная техника, техника разделения мышц, перекрытия вен и дыхания. Работа с оружием и без оружия. В Китае по этой технике спецназ готовят и эфэсбэ ихнее.

— Что серьезная, это я уже понял. Слушай, я бы этой штуке поучился.

— Да ну? — Приятель усмехнулся. — Я бы тоже. Только вот у кого? Мастеров такого уровня, какой ты описывал, в Москве точно нет. Да и в Союзе тоже. Тьфу! В ЭсЭнГэ. Я бы знал. Слушай, а твой этот… Не согласится?

Черепанов покачал головой:

— Он не сможет.

Это уж точно. Это только в сказках покойники консультируют живых по вопросам единоборства.

— Жалко. Слушай, а зачем тебе это надо? Ты же из спорта еще в восьмидесятом ушел. Или нет?

— Ушел, — согласился Черепанов. — Я не для спорта. Для себя.

— М-м-м… — Приятель подумал немного, потом предложил: — Слушай, есть у меня один мужик. Вполне конкретный. Хапкидо тренирует. Хапкидо, конечно, свои дефекты имеет… — Приятель почесал могучий загривок.

— Например?

— Специфическая вещь. Не так, конечно, как таэквондо, но все-таки…

— Да говори ты толком! — не выдержал Черепанов.

— Понимаешь, это же не современные техники. Там половина приемов на работу против всадника поставлена. Вот и прикинь: на кой хрен нам с тобой работа против всадника? Ментов конных на парадах из седел вышибать? — Приятель засмеялся. — А вообще-то какая тебе разница, если для себя? А мужик этот реально у желтых обучался. И помимо хапкидо еще всякого-разного в свой курс напихал. Короче, исключительно прикладная техника. — Приятель подмигнул. — Раз приложишь — и крездец. По-нашему, в общем. У тебя как с деньгами? Двести баксов в месяц найдется?

— Если дело того стоит…

— Двести баксов — это если скажешь, что от меня. А так — пять сотен. Сходишь, посмотришь — сам и решишь: стоит или нет. Пиши адресок…

Черепанов так и сделал. И решил: стоит. И правильно решил. Это часто так бывает: кажется что-то — не нужно. А оказывается — очень кстати. Как, например, приемы, ориентированные против всадника, в нынешней черепановской ситуации могут оказаться необычайно полезны.

Глава восемнадцатая,

в которой рассказывается о военной карьере командующего римской придунайской армией легата Максимина по прозвищу Фракиец

— Мальчишкой он пастухом был, — рассказывал Плавт. — А потом в конную стражу пошел. Это у них во Фракии вроде как вместо вигилов[19]. Думаю, годков через десять его бы и эдилом[20] избрали. Он уже тогда здоровенный малый был. И храбрый. Разбойников в тех краях сразу поубавилось, потому что хоть и молод он был, мой легат, да уже тогда хитер и на ловушки всякие и засады — большой мастак. К тому же с преступниками не церемонился: сразу — на крест. Или еще какую казнь придумает, пострашнее. Ему за это многие пеняли: дескать, не должен мальчишка, хоть бы и огромного роста и силы, сам правосудие вершить. Пеняли, но помешать не смели. Понимали: если отметили боги человека геркулесовой силой и красотой, да еще умом пожаловали, значит, не простой это человек. После, когда он возвысился, даже слух пошел, что не человек его отцом был, а сам Марс или даже Юпитер. Сам-то он против этих слухов не возражал, да только вранье это. Я, Геннадий, его отца видел. Тоже великан, каких поискать. Но что отметили его боги — это точно. Потому что устроилось так, что прибыл тогда во Фракию сам Август, император Септимий Север[21]. И вышло так, что устроил он в честь дня рождения сына своего Геты военные игры. И на играх тех Максимин отличился. Пробился к самому императору и потребовал, чтобы дали ему разрешение состязаться с настоящими воинами. Септимий, восхищенный его дерзостью, ростом и красотой, разрешение дал. Хотя и видел, что варвар перед ним. Максимин тогда и по-латыни с трудом говорил, больше — на фракийском наречии.

Правда, не с лучшими воинами разрешил ему бороться император, а с обслугой лагерной, обозниками. Но из тех Август лично выбрал самых сильных. А когда Максимин побил шестнадцать противников без передышки и получил шестнадцать наград, приказал император записать его в лучший из своих легионов. Вот так вот. В кавалерию.

И так случилось, что на третий день после этого император выехал в поле, на учения поглядеть, и увидел, как Максимин по-варварски вперед из рядов выехал да воинов из противного строя в стороны расшвырял.

Велел тогда трибуну император, чтобы призвал новобранца к порядку и дисциплине научил.

А Максимин, услыхав, что о нем говорят, пробился к императору, спешился и встал у стремени его… — Гонорий усмехнулся. — Мой легат и в юном возрасте был о себе столь высокого мнения, что возомнил себя лично отмеченным вниманием императора. Но Септимию Северу нравилась дерзость в молодых. И решил он испытать фракийца. Пустил коня рысью и велел новобранцу бежать за ним, да не отставать. А конь у императора, ясное дело, был хорош. Да и сам Август был кавалеристом отменным: и сворачивать умел на всем скаку, и в сторону коня бросать и маневрировать по-всякому. Но фракиец оказался настолько ловок и вынослив, что не отставал и держался, пока сам император не утомился, ведь уже не молод он был в те времена.

И сказал тогда Септимий Север: «Помнишь, фракиец, желал ты помериться силой с лучшими воинами? Готов ли ты бороться — или устал?»

«Бороться — это сколько угодно, император!» — ответил ему Максимин.

И тогда поставил его Август против самых сильных своих преторианцев, вдобавок ничуть не утомленных. И семерых подряд победил Максимин по своему обыкновению, без передышки. Правда, — тут Плавт опять усмехнулся, — победил их не потому, что был умелым борцом, а потому что силу имел медвежью, а ловок и быстр при этом был как горностай. Но победил честно и получил за то большую награду серебром. И отдельно в подарок от Северина — золотую шейную цепь, которую и по сей день с большой гордостью носит. Вот тогда и оценил его император по-настоящему. И понял, что верен будет ему Фракиец, и только ему. Потому зачислил его в личную гвардию, и велено ему было стоять в дворцовых караулах. И стал Максимин самым юным из преторианцев. Самым юным, но на голову выше любого из императорской гвардии. Император души в нем не чаял. Велел ваять с него статую Марса. Да он и впрямь был — словно бог войны, столь же красив, сколь и могуч. Истинный Мит… Марс!