Читаем без скачивания Красный свет - Максим Кантор

Старушки рассказывали ему такое, чего он сам помнить никак не мог, – но разве история не поступает точно так же с каждым человеком, присоединяя его крошечный опыт к длинной череде событий? Разве мир не делает то же с малыми народами, включая их в долгий общий рассказ? Если хочешь быть большим, говорит бабушка внуку, ты должен знать, что ты часть единого целого, ты растешь вместе со всеми. Маленькая горбоносая бабушка Соня, костлявая длинная бабушка Муся и круглая курносая бабушка Зина – представлялись Петру Яковлевичу колдуньями русской сказки; эти сказки ему когда-то читала бабушка Соня. В русских сказках старые костлявые старухи знают обо всем – вот и его бабушки помнили все.

– Подо Ржевом надолго встали, – говорит бабушка Зоя, – уж как Сталин хотел вперед вырваться, уж как хотел. А не мог. 33-я армия генерала Михаила Ефремова там увязла, попали они в окружение. И просил генерал, и умолял Ставку – дайте нам выйти на соединение к своим, разрешите прорвать немцев – а не позволил Сталин.

– Сталин ему написал: «Потерпите. Мы о вас не забудем».

– Им немцы в рупор кричали: «Солдаты, не валяйте дурака, отставайте от своих отрядов, сдавайтесь в плен. Командиры вас предали. За что умираете?»

– А они держались, конину ели.

– И Жуков генералу отказал, накричал на него. А потом самолет за генералом прислал – мол, улетай. А генерал с солдатами остался. И застрелился, родимый. Его немец Модель с почестями похоронил.

– Вальтер Модель, это 9-я немецкая армия, да?

– Генерал Модель сам застрелился через два года, как и генерал Ефремов. И тоже потому застрелился, что отступать не разрешили, – попал в окружение.

– Так и фон Клюге, командующий армиями «Центр», тоже застрелился.

– Яд принял, – говорит бабушка Соня.

– От судьбы не уйдешь, – говорит бабушка Муся.

– Эх, жена не дождалась, – говорит бабушка Зина.

– А вот Катерина все Ройтмана своего ждет. Ты уж, Петя, его в тюрьму не сажай.

– Какая красивая женщина.

И как можно все судьбы смешивать в одну историю?

Значит можно.

7

Ликвидировать средний класс оказалось проще, чем ликвидировать евреев: в условиях финансового капитализма достаточно обесценить акции, и среднего класса больше нет. Средний класс надувался и сдувался по желанию финансового рынка, в зависимости от волатильности ценных бумаг.

Феноменологическое существование равенства было невозможно, но идея равенства (то есть идея равных возможностей, реализованных средним классом в акциях мировых благ) существовала, и такое равенство всех устраивало. Блага мира описали на бумаге, и каждый имел возможность получить себе клочок с описанием. Представитель среднего класса напоминал миру, что хотя он внизу пирамиды, но столь же независим, как те, кто на самом верху. Благая весть: «Мы свободны и живем не хуже, чем толстосумы, поскольку у нас равные с толстосумами возможности» – разнеслась по миру и отменила требования равенства слабых с сильными. Возможно, прежде сильные решали за слабых, как ничтожествам жить и как умирать, – не то теперь! Теперь если маленький человек грамотно воспользовался своими правами: приобрел акции, разумно их инвестировал, оформил ипотеку – он получил приблизительно те же блага мира, что и человек большой. Пусть у магната – огромный дворец, но независимость в уютном коттедже – это совсем недурно. Отныне маленький человек не зависит от владыки. Правда, не уточняли, что его свобода взята у сильных в кредит.

Средний класс как бы существовал, хотя на деле его не было. Равенство было – но это равенство было бумажным.

Когда мещанин сравнялся в правах с толстосумами, ему показалось, что совершенно не важно, сколько всего уворовано толстосумами, ведь нечто перепало и ему. Да, у банкира много акций компании «Бритиш петролеум». Но и у обывателя есть акции «Бритиш петролеум»! Как говаривал правозащитник Халфин: «Для чего человеку завидовать обладателю “Роллс-Ройса”, если у него есть “Рено”». Однако в реальности «Рено» был куплен в кредит, на акции, выписанные владельцем «Роллс-Ройса», и осязаемое обладание автомобилем «Рено» зависело от акций «Роллс-Ройса». Но сколь отрадна была причастность к большим капиталам!

Гомункулус «среднего класса» произвели в России диковинным путем: чтобы уравнять граждан в правах на акции, требовалось лишить этих же самых граждан прав на общенародную собственность. Требовался незначительный процессуальный обман: «общенародную» собственность объявили государственной, а государственную собственность признали неэффективной – то был извинительный трюк: кто же теперь входит в такие тонкости, как отличие народа – и государства? Подлог осуществили люди прогрессивные, они продавали общее имущество рьяно, но считали, что желают всем добра.

Лидер оппозиции Пиганов (он же президент банка «Нефтяной») обычно говорил так:

– Принадлежит народу – значит, никому не принадлежит. Что за собственность такая «общенародная»? Что за рабское сознание? Мы обязаны развить в индивиде инстинкт собственника, сделать из раба казармы – представителя среднего класса. Это – путь в цивилизацию.

Чтобы почувствовать прелесть обладания и стать представителем среднего класса, требовалось отказаться от анонимной общенародной собственности – и получить маленький кусочек личной собственности в свои руки.

Позвольте, ярились люди недоверчивые, но руда и нефть на кусочки не делятся! Им объяснили: если вы отдадите вашу общую собственность кому-то одному, а новый собственник много акций напечатает, он вас всех снабдит купонами. Тогда у вас будет собственность в руках! Раньше – ничего не было, только знание того, что у всего народа есть общенародная собственность. А теперь – есть купон, свидетельство, что вам лично принадлежит тысячная доля процента! Теперь совсем иное дело! Принадлежит лично, значит, ты – личность! Средний класс!

И обыватель потирал руки: личность – это звучит гордо.

«Вот лист, где бедствий тяжкая пора навек избыта росчерком пера, – как говаривал Гёте. – С билетами всегда вы налегке: они удобней денег в кошельке».

Легкое удивление все же присутствовало. Быть представителем «среднего класса» – значило быть собственником; быть собственником – значит обладать предметом; а предмета не было. Собственности – не было. Обладание свелось к обладанию символом, каковой всецело зависел от воли нового хозяина, то есть реального владельца собственности, прежде принадлежавшей всем. Так возник средний класс, довольный сопричастностью к капиталу, – и не имеющий ни крошки из реального капитала.

Граждане говорили друг другу: только бы не было революций, мы не хотим равенства бедняков, мы теперь – средний класс, мы – личности! И гордо показывали друг другу нарезанную бумагу. Их хозяева тоже были личностями, и даже в превосходной степени, поскольку личного барахла у хозяев было много. Толстосум стал воплощением равенства, так Геринг называл заводчика Круппа – образцом рабочего. За толстосума готовы были отдать жизнь, и однажды он эту жизнь попросил.

Однажды символический финансовый капитал устранили; банкам потребовалось зафиксировать прибыль, а нарезанную бумагу – выкинуть. При этом у толстосумов сохранились «Роллс-Ройсы», а у обывателя его «Рено» отняли за долги.

Разве вы не поняли, что свобода – дана в кредит?

Средний класс был ликвидирован, неравенство вновь явилось миру. И ахнул Авель: что же, я уже не брат Каину? Неужели он мне не сторож? Значит, не делим мы с хозяином по-братски недра моей Родины? Обывателю объяснили, что средний класс – это был фронтир при угрозе вторжения варваров, это был заслон от интернациональной бедноты. А теперь среднего класса нет.

А равенство как же? Что же будет с нами? Будет-то что? Зияет пропасть между богатыми и нищими.

И граждан спросили: чего вы хотите – равенства в кровавой революции или разумного неравенства в войне? Варварства желаете или цивилизации?

За время бытия среднего класса обыватель привык, что надо соглашаться с убийством себе подобных, – в Африке, Индии, России.

И загорелся Восток, и стали взрываться страны Магриба, и хлынули беженцы через границы, и обыватель понял, что выбора у него нет.

8

Граждане натренировались в предательстве ближнего, отпихивая друзей локтями от кормушки и привычно вгрызаясь в загривки конкурентам, но готовы ли они к войне? Когда потребуется перейти непосредственно к убийствам, как совершить им этот последний легкий шаг? Убийства на экране телевизора созерцали привычно, согласие на бомбардировки давали – но сумеют ли граждане сами вспарывать друг другу животы? Все же одно дело – служащих увольнять – а если служащий удавится с отчаяния, это, согласитесь, его личный выбор, – и совсем другое дело – этому служащему стрелять в живот.

В дурные сталинские времена существовали специальные курсы подготовки к войне «Готов к труду и обороне» – на курсах граждане обучались стрелять, рыть окопы, управляться с противогазом. Новое время ввело иной курс, сообразно развитию военных технологий. Принципиальным для подготовки к смертоубийству было поощрение убийств, совершенных знакомыми, дружба с сиятельными бандитами, легкое соучастие в воровстве. Столичные интеллигенты привыкли к тому, что их знакомые – воры и убийцы, даже немного гордились брутальностью и размахом своих друзей. Либерал обнимался с нефтяным бароном, отлично зная, какой ценой баронство куплено. Всякий раз, когда речь заходила о конкретной личности доброго друга, оспаривали причастность друга к живодерству – хотя и не отрицали живодерства как такового.