Читаем без скачивания Столпы Земли - Кен Фоллетт

В юго-восточном крыле собора Алина увидела низенькую дверь, за которой начиналась узкая винтовая лестница наверх. Поддавшись внезапному порыву, она открыла ее и стала подниматься. Когда дверь скрылась из виду, а до конца пути было, судя по всему, еще далеко, она испытала странное чувство: казалось, этот подъем будет продолжаться вечно. Но вдруг она увидела свет, он пробивался из узкого башенного оконца, прорезанного специально для освещения ступенек. Неизвестность пугала и одновременно манила, и она все увереннее шла к цели, пока не вышла в широкую галерею, нависавшую над приделом, где не было ни одного окна наружу, а изнутри открывался вид на церковь с недостроенной крышей. Алина присела на пороге одной из внутренних арок и прижалась щекой к каменной колонне. Ее холодок приятно ласкал кожу. Неужели сам Джек обрабатывал этот камень? Неожиданно мелькнула мысль: а ведь она может разбиться насмерть, если упадет отсюда. На самом деле высота была не опасной, разве что ноги можно поломать и потом мучиться и стонать, пока монахи тебя не найдут.

Алина решила подняться до верхнего ряда окон. Вернувшись к винтовой лестнице, она продолжила подъем. Остаток пути был коротким, но на самом верху сердце ее от страха колотилось так, что готово было вырваться из груди. Она вступила в узкий проход в стене и дошла по нему до одного из окон верхнего ряда. Держась одной рукой за перегородку, делившую окно пополам, она посмотрела вниз с высоты семидесяти пяти футов и задрожала всем телом.

Внезапно с винтовой лестницы послышались чьи-то шаги. У Алины перехватило дыхание, как после быстрого бега. Неужели за ней крались по пятам? Кто-то невидимый шел теперь по проходу. Она больше не держалась за перегородку и стояла, качаясь, на самом краю. И вдруг увидела Джека. Сердце забилось еще сильнее, она почти слышала его глухие удары.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он осторожно.

— Я… я просто хотела посмотреть, как идет строительство…

Джек показал на капитель над ее головой и сказал:

— Моя работа.

Алина взглянула вверх. Высеченный из камня гигант, казалось, держал на своих плечах всю тяжесть свода. Тело его свело от напряжения. Немигающим взглядом смотрела она на это чудо: ничего подобного в жизни ей видеть не доводилось.

— Я чувствую то же, что и он, — произнесла Алина, обращаясь, скорее, к себе самой.

Когда она вновь взглянула на Джека, тот уже стоял рядом с ней. Рука его нежно, но в то же время решительно легла на ее руку.

— Я знаю, — сказал он.

Алина еще раз посмотрела с высоты вниз, и от страха ей стало не по себе. Джек крепче сжал ее руку и повел к выходу. Она не сопротивлялась.

Вместе они спустились по винтовой лестнице и вышли во двор. Джек повернулся к совсем ослабевшей Алине и как бы между прочим сказал:

— Я сидел за книгой и вдруг увидел тебя.

Его молодое лицо светилось нежностью и участием, а она вдруг вспомнила, почему убежала сюда ото всех, зачем так искала одиночества. Ей хотелось поцеловать Джека, и в его глазах она читала то же страстное желание. Каждой клеточкой своего тела стремилась Алина в его объятия, с губ готовы были сорваться слова: «Моя любовь подобна грому, мятущемуся льву, бессильной ярости»; но вместо этого лишь обреченно сказала:

— Я, наверное, выйду замуж за Альфреда.

Ошеломленный Джек не сводил с нее глаз. Затем на лице его появилось выражение глубокой печали, какое бывает у умудренных жизнью старцев. Алина боялась, что он сейчас расплачется, но вместо этого в глазах его вспыхнул злой огонек. Он хотел было что-то сказать, но потом передумал, какое-то время колебался и наконец голосом, холодным, как северный ветер, произнес:

— Лучше бы ты тогда прыгнула вниз.

Резко развернувшись, он пошел прочь.

«Я потеряла его навсегда», — подумала Алина. Сердце ее готово было разорваться от боли.

II

Свидетелей тайной вылазки Джека из монастыря в праздник урожая было много. Само по себе деяние это преступлением не являлось, но, поскольку юноша уже не раз был замечен в подобных шалостях, а на этот раз еще и позволил себе заговорить с незамужней женщиной, это было расценено как серьезный проступок. Поведение его осуждалось на следующий день на собрании капитула, где было решено запретить Джеку выходить на улицу, а из здания в здание он мог переходить только в сопровождении старших.

Джек на это никак не отреагировал. Он был настолько подавлен словами Алины, что все остальное перестало для него существовать. И пусть его даже высекут — это ничего не изменит, решил он.

Ни о каком строительстве собора теперь не могло быть речи; да и, сказать по правде, с тех пор как Альфред взял все в свои руки, никакой радости от работы Джек не испытывал. Свободное время он проводил за чтением, делая поразительные успехи в латыни, и мог справляться с любыми текстами; а поскольку все полагали, что читает он только для того, чтобы совершенствовать язык, и ни для чего другого, ему было позволено пользоваться любыми книгами.

И хотя библиотека была совсем небольшая, в ней имелось несколько работ по философии и математике, и Джек с энтузиазмом погрузился в них.

Многое из того, что он читал, оставляло у него чувство разочарования: целые страницы с генеалогическими таблицами, скучные описания всевозможных чудес, творимых давно почившими святыми, бесконечные теологические премудрости… Первой книгой, которая по-настоящему запала Джеку в душу, стала «Всемирная история». Здесь было все: от сотворения мира до основания монастыря в Кингсбридже, — и, закрыв ее, он почувствовал, что теперь знает обо всем на свете. Через некоторое время ему стало ясно, что всего в одной книге не опишешь: в конце концов, жизнь не ограничивалась только Кингсбриджем и Англией, были еще Нормандия и Анжу, Париж и Рим, Эфиопия и Иерусалим, так что автор о многом умолчал. И тем не менее ощущение, которое испытал Джек, было ни с чем не сравнимо. Прошлое предстало перед ним удивительной чередой событий, а мир казался не безграничной тайной, а доступной для понимания стройной системой.

Но еще более увлекательными были всевозможные загадки. Один философ задавал вопрос: почему даже слабый человек мог сдвинуть тяжелый камень с помощью рычага? До сих пор Джек считал это вполне естественным, но сейчас эта загадка не давала ему покоя. Он вспомнил, как когда-то на каменоломнях люди ворочали огромные глыбы: если камень не удавалось сдвинуть с помощью короткого лома, обычно применяли длинный. Почему один и тот же человек мог передвигать тяжесть с помощью длинного рычага и не мог, когда рычаг был короткий? Из этого вопроса рождались все новые и новые. Строители собора поднимали на крышу камни и бревна огромным воротом. Грузы были настолько тяжелыми, что голыми руками их никто никогда бы с места не сдвинул. А с помощью колеса, на которое наматывался канат, они легко доставлялись наверх. Вот задачка! Все эти размышления на какое-то время снимали душевную боль, но мысли его вновь и вновь возвращались к Алине. Даже стоя за аналоем с раскрытой книгой, он вспоминал то утро на старой мельнице, когда впервые поцеловал ее. Каждое мгновение того поцелуя, от первого легкого прикосновения губ до пронизавшей его дрожи, когда он поймал ее трепещущий язычок, жило в памяти. Они прижались друг к другу так крепко, что Джек почувствовал под одеждой очертания ее груди и бедер. Ощущения от этих воспоминаний были настолько сильными, что ему казалось, он вновь наяву переживает эти мгновения.

Почему она так изменилась? Джек все еще верил, что настоящим был тот их поцелуй, а ее недавняя холодность — лишь маской. Ведь он, казалось, хорошо знал Алину: такую нежную, чувственную, романтичную, страстную, впечатлительную. Она могла быть и беспечной, и высокомерной, временами непреклонной, но никогда не была холодной, жесткой и бессердечной. Не в ее характере решиться на замужество без любви, только из-за денег. Джек знал: это не принесло бы ей счастья, она бы всю жизнь жалела об этом. И Алина сердцем наверняка чувствовала то же самое.

Однажды, когда Джек сидел в конторке, один из служек монастыря, прибиравшийся в комнате, прервав свое занятие и облокотившись о щетку, сказал ему:

— Кажется, в вашей семье грядут большие торжества.

Джек оторвался от карты мира, изображенной на большом листе пергамента, и взглянул на старика. «Он, наверное, принял меня за кого-то другого», — подумал Джек.

— Ты о чем, Джозеф?

— А ты разве не знаешь? Твой брат женится.

— У меня нет братьев, — не раздумывая ответил Джек и тут же почувствовал, как холодом обдало сердце.

— Ну не родной, так сводный, — сказал Джозеф.

— Нет, я об этом ничего не знаю. — Надо было о чем-нибудь спросить старика. Он стиснул зубы и процедил: — И на ком же он женится?