Читаем без скачивания Лестница на шкаф. Сказка для эмигрантов в трех частях - Михаил Юдсон

— Дерни рычаг сброса — а потом уж пей-страдай, поминай нильса, рефлексии как с гуся записывай: «Что вы при этом чувствовали? — Легкое дрожание крыл аппарата».

— Вот был бы ты не И., а Б. — что тогда? Поднял бы камень рубильника? Испепелил?

— Да-а… Если бы да кабы… Если у бабушки вырастут крылья, она будет лебедушкой…

— От пошлой суеты земного бытия — лети в колымосковские края! К оседлому небесному приюту! Раскинь крыла, кинот — спой с высоты про свой народ!

— Подкинь помет! Они тебе подколку про ермолку — ну и ты им заряжай жердиной по шеям! Да связки не порви!

— Колымосква, вид сверху — заснеженная равнина… Из кабины, в «консервах», через лопасти пропеллера…

— Оно и видно. Можно им хлебушка покрошить. Пусть лопают!

— Лети с облегчением — уф! Кинь и отвернись. А куда упадет — это другое… Жилы и сухожилия…

— Вылетицы у нас, как из пуцки!

— Поешь спецмацы перед полетом — и лети, Сокол Гор!

— Полетишь в вечность, чтоб ты знал. А вечность — это категория, рассеченная мечом серафима. Скол скал.

— Ой, мой бог, земля, земля, я забыл позывные — я кто? Ты — Сокол, шлимазл! Го-гор! Га-гар!

— Причем вечность не есть нескончаемость, бесконечность — а просто нечто, длящееся достаточно долго. За этой проявленной вещественной вечностью причудливо катится следующая, скрытая, и далее несчетно — числом семь…

— Лети! Явись с небесными облаками! Приподнимется скучающе над снегом милая русая головка, качнутся прекрасные и равнодушные глаза… Услышишь шум ли крыл мушиных лепешка, о, Колымосквы…

— И, кстати, семера, семерик, семь сотворений, символизирует, так сказать, упорядоченность чуда, а ты, Восьмой, — это уже выход за пределы, прорыв! Восемь дней не угасало масло, и в будущем Храме левиты будут бряцать не на семиструнных кинорах, а на восьмиструнках-трехрядках…

— Восстани и лети! Дни Трепета Крыльев Языка! Парх поднимется из праха, финикс — есть такая птаха, она песенки поет, а мы вышли из пустыни с разговорами пустыми и устоями простыми, краток лесенки пролет…

— И по ней подымаемся все мы, застигнутые концом, мы, последние на земле… И ангелы с ладанками на снурке снуют вверх-вниз с разносными Книгами…

— Значтак, надевай гермошлем, башка, и лети в Москвалымь на шкаф — расскажи, этажерка, энтим шифонеркам про лестницу в небо… Хрясть по душам!

— В мозаике Спасителя пригрезились, пригрелись — лети и стая! Явление хряста Яхве!

— Пойми, иделе, стать настоящим пархом, стать вполне пархом — значит только стать братом всех людей, всечеловеком…

— Вот слетаешь, сбросишь излучалку — получишь приставку «фон» к фамилии. Смотри только, они снизу спьяну каменья кидают — собьют…

— Помни, откуда приполз, куда летишь и пред кем дашь отчет. Дай им понять! Намекни о вечном примирении и о жизни бесконечной…

— Лети! Крылья белые, тяжелые, в слипшихся комках кровавой грязи…

— Лети! Рухни, как аэролит, на тамошние нивы! Возникнув, словно ответ на вызов лесов, снегов и морозов…

— Давай, езжай! Развяжи дистанцию!

— Полны ангельских крылий подо мной небеса, и зовут к родному новоселью неотступных ликов голоса, качай же, черт, качели, все выше, выше, ах, с тобой, как Лазарь, сгину — бледный оборотень, дух!

— Тяжелый полет сквозь лед и холод… Ты придешь с шаломом, что означает вовсе не мир, как мнят незатейливые, а законченность, заполненность. Завершенность строения мира. Зец!

— Подлетая на ядре поближе к милому пределу, увидишь ты вдали, что идет снег и земля пуста. В хоромах москвалымской механики нет места Богу, а следовательно — и пархам. Значит, дело за малым — нормализовать, отладить заново сей дряхлый механизм. Два с третью — и вот вам гармония Семь! В небе простряся плывешь — представляете, как хорошо и державно!

— Скажу расхоже — спасти мир можно только уничтожив. Скинуть эту оболочку, сжечь эту кожу — и воскреснуть враз во Вложенном мире!

— Разрушить мир — это и есть его создать. Сломать навыворот. Обратная сторона Слова. Давай, лети! Подбрось им огоньку, пироманны! Обрати в живительный пепел! Мир — Трут — Огниво!

— БВР — черная дыра. Чудовищная гравитация мирового раздражения сжимает ее в точку — точнее, в запятую «юд». Но точки тоже бывают тучные. Хоп — и Большой Взрыв Разума! Изход!

— Мидраши болбочут, что суббота — подобие будущего мира. Тишина, недвижье, безлюдье. Да будет так!

— Хорошо было Моше раньше: машинально воздел руки — и наши побеждают… А тут думай, каково нам без них, БВР без мiра — не скучно ли?

— Выбор не богат — бытие или ничто.

— Ставлю на изеро. Тут три важнейших причины. Во-первых, мы издревле избранны и умней всех зверей. Во-вторых, мир стоит кадиша. В-третьих, как вам нравится первое?

— Тут у тебя того, логическое проскальзывание, возникают разночтения, иные голованы… То-то по Отто мы внеморальны… А от ядовитого Антид Отто еще и рвсны… Юдитюд… Но вообще, согласен с собой, чего мы должны ждать, возлежа на оттоманке — пока ад замерзнет?

— Второзаконие — финики должны перетекать к пархам! Пора, пора миру подняться ввысь и сложить крылья. Осень жизни — харбст. Облетанье! Пожили, харэ. И в рабстве, и в барстве… Жирные поры, сухотка…

— Лети, метни хлопушку! Да не промажь!

— Ты рекастый, котел у тебя варит — лети птицей! Будет тебе счастье! Найдешь прибежище в воздухе, претерпевая изменения, растекаясь и возгораясь, возвертаясь обратно к семенообразному разуму Целого… Семачки Семи, понял?

— Устали сидеть ждать думать — решили послать слетать кинуть.

— Кир, закусь, кореша… Кто есть из вас — из всего народа Его? Да будет Бог с ним, и пусть он туда летит!

— Лети, Бен-Неба, левит крылат! Да не заблудись, чирикая, с гвоздочками во рту! Четвертая от Солнца и первая от Луны!

— Долетишь, ничего. По прямой. В небе углов нет.

— Лети! Откроешь дверь крылом, прыг-прыг по паркету… Отвык, небось — тут камень сплошь…

— А помнишь у Раши то место о башне, летящей меж звезд столь быстро, что время в ней переворачивается. Полетишь как бы в прошлое, в ушлое — свезешь, сбросишь лишнее…

— Бери больше, кидай дальше, отдыхай пока летишь! Сери-бери-ешь!

— Лети! Что ты медлишь? Распиши по минутам. Там снег планирует, и ты — туда же… Я в пухлощеком отрочестве изучал потолочную роспись в Шестнадцатой Церквухе — так там такие персонажи витают в облаках! Странница Феклуша еще говорила — стали пархов в кресты запрягать, так они лапами-то вот так делают!

— Летишь? Ну, по рукам! Свершилось, как заметил один гость Ерусалима. Попутного вектора тебе в флюгер!

— Лети, зад осляти твоей ети!

— Что, не знаешь или лететь? Никто не неволит. Зачем поддакивать угодливо — да нет, да нет… Ты нам не данекай, а прямо лупи, отбивай: «Лечу Колымоскву». А то кендалонет, как этот…

— Лети! Мы тебя из рук выпустим с молитвой. Двумя крылами закрой лицо свое, двумя — ноги свои, а остатними двумя — лети! Фарисеистый реет сераф!

— Появиться смиренно в ночном небе над Колымосквой, пройти приниженно на бреющем над своим домом, повиснуть покорно над заснеженной стрехой… Вот уж они там, населители сугробов, удивятся, закудахчут: «Ахтунг, ахтунг! Ахти нам!»

— Ишаки да яки! Что-то странное летало из неясного металла…

— Изучи мать-часть и лети в мать-тьму! Лети да звездочку вкрути!

— А полетели вместе! Нахуюверхом! Стряхнем стариной! Слетаем, братцы, взмоем, намосквалымим!

— Воротимся на время — кинем кость в мякоть! Гиюрню им устроим!

— Шлетим с катушек шовместно, шикарно! Воспарившее сиротство! Дионис-сионид!

— Опять по пять и два в остатке и И. ведомый — и в Колымоскву на пересылку. В сей холод, Большое Гнездо! Наперекосяк! Превращайся из прямой в окружность, из посоха в змею — закругляйся!

— Повторяй, глядь, за нами дикие звуки: «Олэх аруах валь свивотав шав аруах» — ах, красиво! Возвращается ветер на круги свои в поле… Полетели нарезать! Карусель!

— На семи ветрах, на кольце «восьмерки», в пальтеце песцовом…

— Вся БВР — единый воздушный корабль! Выкорчеваться из почвы, выдраться из песка и травянистой скалистости — и полететь! Летающая Скала-и-Крепость, осаждающая небо! Ковровые бомбометалки!

— Скала летела, летела — и села. Таков таинственный конец стиха в Книге. Неопознанный пузырь, подбитый горячим ветром, хамсином…

«Слиться разве что с ними, с хамцами, слетать, — думал И. — Стать одним из Лиц, сокрыв заподлицо. Ревок коверного из инвалидной кресли: «Слети с котурнов!» Эх-ма, возрастной ценз не дозволяет, человечьи параметры… Да и просто стремно умалишаться. Мудрячье это обветшалое. Лечу от геморроя. А ты от чего летишь? Копчу небо. Действо сверчков. Запечных дел мастера».