Читаем без скачивания Вокзал потерянных снов - Чайна Мьевилль

Сутулясь и опустив голову, она шагала в затопившей улицы смоляной мгле. Тихо постанывала — в черепе сидела боль, наверное, поднялось давление. Дерхан понимала, что среди прохожих, время от времени попадавшихся на глаза, запросто может оказаться милиционер. К тому же ее изнуряло тяжелое бремя кошмаров.

Но когда поднялось солнце и мгла медленно сошла в канализацию, идти стало легче. Дерхан прибавила шагу, как будто ей больше не препятствовала вязкая материя ночи.

Она взяла на себя жуткую задачу, но необходимость победила страх, отняла у него силу. Дерхан понимала, что ждать бесполезно. Надо действовать.

Она направлялась к благотворительному госпиталю Сириак-Вэлла, ей предстояло пройти четыре с лишним мили по диким извивам улиц, среди трущоб и полуруин. Взять повозку она не решилась, а вдруг кучер окажется милицейским осведомителем, выискивающим по городу нарушителей закона. Поэтому шагала быстро, но не забывала об осторожности, держалась тени Южной линии, которая тем выше забиралась над крышами, чем ближе к центру города. Зияющие арки из ветхого кирпича взмывали над приземистыми жилыми постройками Сириака.

Возле Сириакской высотной станции Дерхан свернула от железнодорожного пути к сплетению улиц, лежащих южнее извилистого Большого Вара.

Было легко идти на шум уличных торговцев, к Тинктурному променаду, широкой и грязной улице, соединявшей Сириак, Пелорусские поля и Сириак-Вэлл. Она тянулась вдоль Большого Вара, неточно повторяя его изгибы, меняя имена по пути: Виньонова дорога, затем Серебряная спина.

Дерхан вступила в это царство гомона, двуколок и ветшающих домов. Она шла с целеустремленностью охотника; она направлялась на северо-восток. Наконец, когда дорога под острым углом свернула на север, Дерхан набралась смелости: полубегом пересекла ее, щерясь злобной побродяжкой, и устремилась к центру Сириак-Вэлла, к Верулинской больнице — обширному скоплению причудливых старинных построек, с башенками и разнообразными украшениями из кирпича и цемента. Вылепленные над окнами боги и демоны пялились друг на друга, изваяния драконов дыбились под разными углами на многоярусной крыше.

Три века назад это был грандиозный санаторий для сумасшедших богачей, но трущобы расползлись как гангрена и поглотили Сириак-Вэлл. Пансионат был выпотрошен и превратился в склад для дешевой шерсти. Потом предприятие обанкротилось, и в комплексе зданий поселился вожак воровской шайки. Его сменила компания неудачливых чародеев. И наконец, здания приобрел Верулинский орден. «Здесь снова будут находить исцеление страждущие», — сказали монахи. Но у них не было денег и лекарств. Совестливые врачи и аптекари помогали им в свободное от работы время, а основной медперсонал, монахи и монахини, были набожны и сердобольны, но необучены. Поэтому в Верулинскую больницу страждущие больные поступали только для того, чтобы умереть.

Дерхан вошла в здание и миновала сторожа, не отозвавшись на его вопросы, как будто была глухой. Он повысил голос, но она все равно не отреагировала. Поднялась по лестнице на второй этаж, где находилось три палаты. И там… приступила к делу.

Она запомнила, как проходила мимо кроватей, устланных чистым, но ветхим бельем, мимо широких стрельчатых окон, полных холодного света, мимо хрипящих полутрупов. Усталому монаху, что засеменил навстречу и спросил, что ей надо, она сбивчиво солгала о больном отце, он-де пропал, ушел ночью из дома умирать и, может быть, попал сюда, к вам, ангелам милосердия. Монах сжалился и слегка заважничал от сравнения с ангелом; как бы то ни было, он разрешил Дерхан остаться и поискать. Та спросила, где лежат самые тяжелые, и опять пустила слезу, сообщив, что отец на волосок от смерти. Монах показал в другой конец огромной комнаты, на высокую двустворчатую дверь.

Дерхан прошла через эту дверь и оказалась в аду, где владычествовала смерть. Попавшие в эту палату могли рассчитывать самое большее на постель без клопов. Юная монашка с полными неизбывной скорби глазами, бродившая по проходам, иногда останавливалась у койки, убеждалась, что пациенту суждена скорая смерть, но он еще жив.

Дерхан тоже остановилась У спинки кровати, заглянула в висящую на ней табличку, прочитала диагноз и рецепт. «Легочная гниль. Обезболивающее 2 лауданума через 3 часа». И рядом — другой рукой: «Лауданума нет».

Для больного, лежащего на соседней койке, недоступным лекарством была спорровая вода. Для третьего — судифил кальциаха, который, если Дерхан прочитала верно, избавил бы несчастного от кишечного распада за восемь уколов. И так — по всей палате. На каждой койке табличка с бесполезной информацией. Каждого пациента можно было бы избавить от страданий, если бы…

Дерхан вспомнила, зачем она пришла.

Окинула палату цепким взглядом — взглядом охотника на полумертвеца. Смутно осознавая критерий отбора: в здравом уме, и живет не последний день. Стало совсем уж тошно, до глубины души. Ее заметила медсестра и приблизилась, ничего дурного не заподозрив, просто решив спросить, кого или что ищет посетительница.

Дерхан пропустила вопрос мимо ушей, ее холодный взгляд скользил по палате. Она прошла через всю комнату, остановилась возле изнуренного старика — ему, судя по табличке, предстояло жить еще неделю. Он спал с открытым ртом, пуская слюни и гримасничая во сне.

Вдруг стало страшно — она поймала себя на том, что подсознательно применяет к ситуации совершенно непригодные этические оценки. Хотелось кричать: «Кто тут милицейский стукач? Кто был насильником? Кто убил ребенка? Кто пытал?»

Но она остановила поток мыслей. Им не место.

Чего доброго, до сумасшествия доведут. Нет у нее выбора. Есть только жестокая необходимость. Дерхан повернулась к монашке. Та семенила вдогонку, градом сыпала возмущенные вопросы и упреки. Но пропускать их мимо ушей было несложно.

Дерхан запомнила свои слова, они звучали так, будто их произносил кто-то другой.

Этому человеку осталось жить недолго. Монахиня перестала шуметь, кивнула.

Ходячий ли он, спросила Дерхан.

Помедлив, медсестра ответила утвердительно.

Сумасшедший?

Оказалось, нет.

Он мне нужен, сказала тогда Дерхан, я его забираю.

Изумленная и рассерженная медичка накинулась на нее, и тут же Дерхан дала волю чувствам, и брызнули слезы, и она испугалась, что сейчас взвоет от отчаяния. Поэтому закрыла глаза, стиснула зубы и зарычала — да так страшно, что монашенка враз умолкла.

Дерхан снова посмотрела на нее и перестала плакать.

Она вынула из-под плаща пистолет и прижала ствол к животу монахини. Та глянула вниз — и пискнула от ужаса.