Читаем без скачивания Записки Серого Волка - Ахто Леви

Утром, перед рассветом, я пришел в город. Город еще спал. На улице Кывер была тишина. Орас, как всегда, был один. Он не удивился моему неожиданному приходу, стал расспрашивать о делах. Не ответив, я спросил, откуда ему известно, что отца убили чекисты. Этому неожиданному вопросу он уже удивился и сказал, что тут и знать-то нечего, отца, мол, забрали, а у чекиста один конец и что в общем сейчас не время об этом говорить. Я не стал слушать дальше и ударил его ножом. Он упал, но лежа ударил меня ногой в живот, теперь я упал, получил чем-то тяжелым удар по голове и потерял сознание.

Сколько пролежал – не знаю. Когда пришел в себя, было уже совсем светло. Я лежал в крови, голову ломило. Ораса не было. Он, вероятно, подумал, что убил меня, и ушел, чтобы не возвращаться. Я нашел бутылку водки, вылил себе на голову, а голову обмотал простыней. Затем лег и вскоре, несмотря на боль, уснул. Проснулся я вечером, когда было уже темно. Вернувшись к «апостолам», я рассказал им все, хотя не сомневался, что они присутствовали, когда Орас стрелял в отца. Я им не прощаю, но считаю, что они передо мной не так виноваты, как Орас. К тому же они мне нужны: ведь они собираются уходить из Советского Союза, и я не хочу здесь оставаться. А главное, мне некуда деваться – в Сибири ведь холодно.

«Апостолы» за последнее время со мной очень подружились, и я знаю кое-кто из них «Христа» не очень почитает. Притом я тоже им нужен, может быть, даже больше, чем Орас. Ведь это я весной, когда они вынуждены были отсиживаться в лесах Тырватласкмы, по колени в холодной воде, по разливам и болотам десятки километров отмеривал каждый день, доставая им продукты, ходил в разведку, поддерживал связь с нужными людьми. Я знаю, «апостолы» меня в обиду не дадут, я им нужен.

С тех пор уже прошло много времени, а Орас не явился, о нем ничего не слышно. Скоро, наверное, отправимся в плавание. Однако я понял, почему отец назвал их бандитами, предающими Эстонию. Они жадные, им действительно нет дела до Эстонии, до эстонцев. Им безразлично, кого ограбить или убить: коммунисты – не коммунисты, эстонцы или русские – все равно, были бы драгоценности – кольца, браслеты, часы…

Вчера, например, Ян Коротыш притащил какую-то картину, говорит – дорогая, знаменитого, мол, художника. Можно подумать, большой ценитель искусства… Интересно только, откуда он ее притащил и кого из-за нее убил. Он свернул полотно трубочкой, в трубочку насыпал горсть золотых царских пятирублевок, запихал туда маленькие дамские часики и еще что-то, я только не разобрал что. Я и не стремлюсь подглядывать, просто так получается, что я все вижу, хотя все они стараются прятать свои ценности друг от друга. Я знаю, что у Ораса в чемоданах тоже целые богатства. По-моему, он из-за них и в лес не пришел, боится, что его свои же ограбят. А Рудис, который до сих пор не хочет расстаться с лейтенантской формой и Железным крестом, говорит, что непременно обзаведется в Швеции магазином, ему, мол, наплевать, что у отца хутор отняли.

Все мечтают разбогатеть, сделать бизнес. Один только Кальм ходит в миллионы раз залатанных штанах. И никаких – это я точно знаю – ценностей у него нет. И всегда молчит, мрачный, лишь дымит трубкой. Остальные над ним насмехаются, говорят, что во всем имя виновато (Кальм по-эстонски – могила). Но он мне нравится. У него никого нет, ни жены, ни детей – погибли от бомбы. Я спросил, что он будет делать в Швеции. Кальм сказал: «Работать». Он был мобилизован в легион, а когда война кончилась, вернулся на остров и начал работать на хуторе. Но из-за одной девушки Кальм убил своего соседа. И пошел после этого в лес. Мне кажется, если бы не это – он бы никуда из Эстонии не уехал.

Все они расспрашивают меня про Германию, как я там жил, особенно их интересуют бизнесмены, такие, как Чухкади. Послал бы я их всех к черту, только вот некуда деваться, не хочу снова попасть в НКВД, но главное – надо разыскать маму. Вот удивится она, когда я их догоню. Интересно, чем они там занимаются Лейно, наверное, ходит в школу…

В лесу Тырватласкмы, среди древних высоких сосен, в чьих вершинах морские ветры поют колыбельную тем, кто похоронен здесь, на Святом кладбище, – одинокая могила отца. Я нашел ее, запущенную, заросшую полынью и крапивой. Очистив ее, долго стоял у изголовья. Одни чувства сменяли другие, и я не мог ни понять, ни остановить их. Были жалость, грусть, горечь безвозвратной утраты, упреки… Но ему ведь все равно, его нет…

Нужно достать другую записную книжку, эта исписана до последней страницы. Приобрел я эту книжечку здесь, на родине, пропутешествовала она со мной по чужим странам и опять вернулась на родину. Стала она мне дорога, хотя жизнь, описанная в ней, не очень хороша. Но это моя жизнь, и если сейчас приходится описывать плохую, быть может, когда-нибудь я напишу о хорошей.

Тетрадь пятая

Год 1948

Батарея.

О том, что такое Батарея и как я сюда попал, надо писать издалека, а писать приходится на лоскутьях всяких бумажонок. Не беда. Когда-нибудь, возможно, раздобуду свои тетради, а если нет – заведу новые и все с этих бумажонок перепишу.

Итак, «12 апостолов» и один Серый Волк, то есть я, должны были отправиться в морское путешествие в лодке, заранее доставленной на полуостров Сырве. Отправление было назначено на 12 нюня.

12-го вечером, вернее уже ночью, в камышах на Сырве, окружив нашу посудину, мы занимались последними приготовлениями. Выглядела наша по Библии названная группа весьма грозно: у каждого было какое-то оружие – немецкие винтовки, русские автоматы, парабеллумы, гранаты и даже легкий пулемет.

Наконец все приготовления, которые делались в совершенной тишине, были кончены, и мы уже сдвигали лодку в море, когда раздался окрик:

– Руки вверх! Бросай оружие!

Его сопровождала очередь из автомата.

Все залегли. Мы открыли стрельбу. Застрочил пулемет, кто-то швырнул гранату. Пограничники молчали, и мы стреляли неизвестно в кого… Потом мы поняли, что этим не спастись, что нужно уходить в море; несколько человек продолжали отстреливаться, остальные снова попытались сдвинуть лодку. Но тут пограничники сразу открыли бешеный огонь, и трое из нас повалились на песок. Мы снова стреляли по пограничникам, они опять умолкли, и в темноте их совсем не было видно. Повторилась команда сдаваться.

Я, признаться, не прочь был сдаться. Сказать это вслух, конечно, не решился, но подыхать мне тоже не хотелось.

Я решил уплыть. Только куда девать мою тетрадку? Мои записи… Жаль было их бросать даже в такую минуту. Я зарыл их глубоко в песок, разделся и тихонько заполз в воду.

Плыл, держась параллельно берегу, сзади все еще слышались выстрелы. Очевидно, «апостолы» не собирались сдаваться.

Проплыв километра два или три, я вышел на берег. Вдали выстрелов уже не было слышно, на берегу было тихо, лишь шумел камыш и какая-то ночная птица кружилась вокруг меня. Осторожно, с камня на камень, чтобы не оставлять следов на песке, я зашел в лес и, чтобы согреться, побежал, но, споткнувшись, тут же упал. Не очень-то разбежишься в темном лесу. Углубляться в лес не было смысла – можно заблудиться, я пошел параллельно берегу. Скоро набрел на тропинку и двинулся по ней, пока не заметил в лесу небольшой домишко. Убедившись, что собак нет, я подошел к домику и стал высматривать, где бы укрыться. Заметив лестницу на чердак, вскарабкался по ней. На чердаке было сено, я зарылся в него и уснул.

Прожил я в этой «квартире» целую неделю, спал в сене, столовался у свиньи. Эту особу недурно кормили вареной в мундире, чуть толченой картошкой. Когда хозяйка, вылив в корыто госпожи свиньи ее еду, удалялась, я с чердака спускался, набирал картофелины поцелее и ел в свое удовольствие; но если хозяйка приносила ей кушанье в более жидком виде, мы обедали вместе из одного корыта, причем я убедился, что свинья хоть и нечистоплотная, но весьма добродушная и совсем не скупая скотина.

Раздобыв в доме кое-какую одежду, я вернулся на то место, где была наша лодка, где нас окружили пограничники. Вокруг было пусто и чисто, ничто не напоминало о недавнем бое. Я с трудом разыскал свои тетради и отправился в город, к старому школьному товарищу – Арно. Он был один дома, и скоро я сидел за столом, уплетая все, что он только подносил, рассказывая ему о своих последних похождениях.

Школьным товарищем я называю Арно потому, что все же когда-то я ходил в школу, пусть это было давно, пусть очень мало, но это было, и тогда мы сидели за одной партой и я списывал у него задачки, которые самому решать было некогда.

Теперь я решил оставить у него свою книжку. Самому черту неизвестно, в каких еще морях мне предстоит купаться.

Есть в Курессааре учреждение, в которое я частенько, когда были деньги, заглядывал, чтобы полакомиться. Это кофейная, где я проматывал все свои прибыли, наслаждаясь изобретательностью мастеров кондитерских изделий. Я в них понимаю толк. Здесь-то со мной и приключилась беда.