Читаем без скачивания Господин с кошкой - Денис Драгунский

Сидоров кашлянул. Она повернулась к нему.

– Вы кто? – спросил он как можно веселее и сбросил плед: он был в одежде, в джинсах и просторной домашней рубашке.

– Не вставайте, – сказала она и вытащила из сумки пистолет. – Закройте глаза.

Сидоров почувствовал, что он не хочет вскакивать, выбивать оружие у нее из рук, бить окно, звать соседей или милицию. Он только спросил:

– Это правда?

– Да, – сказала она.

– Обязательно сегодня?

– Нет, не обязательно. – Она вытащила из сумки розовый ежедневник, ухватила ленточку закладки, раскрыла. – Ну, когда вы хотите?

– Давайте в понедельник, – сказал он.

– А почему? Я должна спросить почему. Так полагается.

– Сегодня среда, – сказал Сидоров. – Уже не считается. Я хочу, чтоб у меня было три чистых дня. Четверг, пятница, суббота. А в воскресенье я уже буду ждать. Можно?

– Пожалуйста. – Она спрятала в сумку пистолет и ежедневник. – До свидания.

И пошла к двери.

– Постойте! – крикнул Сидоров; она остановилась, обернулась. – А можно было попросить через месяц?

– Можно было, – сказала она. – Максимум сорок дней.

– А сейчас, значит, уже нельзя? – У него дыхание остановилось.

– По правилам нельзя, – она улыбнулась, – но для вас я могу сделать исключение. Но я вам не советую. Это будет очень тяжелый месяц. Вы начнете суетиться. Пытаться что-то доделать или переделать. Пить. Молиться. Лечиться. Уезжать далеко. Или сидеть не шевелясь. Но ведь это ничего не меняет!

– Откуда вы такая умная? – спросил Сидоров.

– Мне мама рассказала, – простодушно ответила она.

– Мама?

– Ну да, у нас семейный бизнес. До свидания.

– Погодите, – сказал он. – Поцелуйте меня.

– Я на обед ела греческий салат, – сказала она. – От меня луком пахнет.

Сидоров обнял ее и силой поцеловал. Они сделали все, не раздеваясь, а потом побежали вниз, в кафе, хорошо поужинали, выпили вина, вернулись и снова повалились на диван, поверх пледа. Потом расстелили простынку. Сидоров задал ей жару, показал, на что способен опытный сорокалетний мужик, она визжала, стонала, шептала спасибо спасибо спасибо, выворачивалась так, этак и по-всякому, просила еще, преданно целовала ему грудь, живот и ниже, дрожала, говорила, что больше сил нет, а Сидоров потрепал ее по затылку, откинулся на подушку и поглядел в потолок.

– Тебе хорошо? – спросил более по привычке.

– Но это ничего не меняет, – сказала она. – Понедельник.

Голая встала, подошла к столу и раскрыла сумочку.

Плохой мальчик

стеклянные двери

Жил-был мальчик. Он был плохой. Он любил немного выпить, плотно закусить, чиркнуть спичкой, выпустить облачко душистого трубочного дыма и лениво оглядеться, мурлыча циничный немецкий стишок:

Nach dem Essen man muss rauchen, Oder eine Fraugebrauchen…

Уже противно, правда?

Мальчик был богатый. Хотя родители не баловали его шмотками и карманными деньгами, он имел замечательный ресурс – роскошную по тем временам квартиру в роскошном доме с роскошным стеклянным подъездом. В котором сидел пусть не роскошный, но вполне реальный консьерж. И строго спрашивал «Вы к кому?»

Плохой богатый мальчик, указывая на хорошую бедную девочку, говорил: «Со мной».

Консьерж распахивал дверь лифта. Просто так, подыгрывая мальчику.

Бедная девочка была, что называется, готова.

Невдомек ей было, что плохой мальчик позвал ее только лишь затем, чтобы сорвать цветы удовольствий, а также – да не покажется это странным! – мистически наказать своего скупого папу, который не покупал ему модных джинсов и почти не давал карманных денег.

«Вот ты жадный старик, – говорил в уме плохой мальчик, – ну и сиди на своих червонцах, ну и езжай с мамой и сестренкой на дачу. А я тут буду срывать цветы удовольствий, о которых тебе, жадному старику, уже и не мечтается».

Большинство знакомых плохого мальчика составляли девочки. И большинство девочек составляли бедные девочки. Плохой мальчик помнил про папашу Карамазова и его завет насчет «мовешек». Мовешку прежде всего надобно удивить!

И она удивлялась красоте и простору плохомальчиковой обители, картинам, книгам, разным мелким забавкам. Вроде томика Платона по-гречески, который лежал на диване в комнате плохого мальчика, заложенный длинной трубкой загадочного мастера Янкелевича. Плохой мальчик рассказывал о различиях между Янкелевичем и «Три Би», Платоном и Плотином, плотью и духом.

Хорошей девочке казалось, что она попала в некую сказку. Или даже как бы в кино. В экран.

Плохому мальчику казалось примерно то же самое. Он чувствовал себя «либертином», хотя слов таких не знал и подразумеваемого маркиза не читал. Но он ощущал всем собою, как приятно властвовать и сладострастничать, ни за что не отвечая и ничего не боясь. О, восторг вседозволенности и безнаказанности! О, счастье всемогущества на крохотном пятачке пространства и куцем отрезке времени, которые, натурально, переживались как бесконечность и вечность.

Плохой мальчик. 2

золотая молодежь

Данный плохой мальчик относился к т. н. gilded youth, но с некоторой натяжкой. Дело опять же в карманных деньгах и модных шмотках. Он наблюдал настоящую золотую молодежь, а с некоторой ее частью даже дружил. У этих друзей-приятелей всегда были деньги – а значит, они могли водить девочек в кафе или покупать выпивку, не отдувая табачных крошек от тусклых пятнашек. У них была модная одежда – а значит, они отлично себя чувствовали в любом публичном месте или частном сборище. Но в этом таилась их погибель!

Во-первых, эта золотая молодежь почему-то («но почему?!» – восклицал в уме плохой мальчик) видела главную радость в обильной выпивке и самом факте сидения в кафе. Плохой же мальчик, по финансовым резонам лишенный этого, сосредоточен был на цветах удовольствий как таковых, в их первозданном виде. И с легкой насмешкой слушал рассказы о том, что «так нажрались, так нажрались, что девки нас потом едва в такси запихнули и по домам развезли». Он спрашивал: а как вообще обошлись с девками? – на что получал ожидаемый ответ: «Да какое там, да при чем тут, когда Эдик (Гарик) такую граппу спер у своего папы! Ух, нажрались!» Что вызывало у плохого мальчика несочувственное понимание, что золотая молодежь не там ищет радостей. Сам он, во всяком случае, говорил о себе: «Я не жрец Бахуса, я жрец Венеры!»

Во-вторых, золотая молодежь состояла не только из богатых мальчиков, но из богатых девочек тоже. Больше того – богатые мальчики были убеждены, что кадриться-романиться, а также ходить в кафе, устраивать вечеринки и заставлять себя пьяных запихивать в такси и развозить по домам – что все это делать надо непременно с богатыми девочками. То есть с ровней. Что совершенно меняло ситуацию.

Папаша Карамазов, как мы помним, говорил, что мовешку надо перво-наперво удивить. Что этакий князь до нее снизошел. Но чем удивишь богатую девочку? Которая к тому же не очень хорошая, потому что отлично знает, как устроены мелкие понты типа наливать армянский коньяк в бутылку из-под «Курвуазье» – ибо ее папа так всегда делает. А мама дома курит «Яву», а в театр берет «Уинстон». Кроме того, древний стайный инстинкт не велит обижать особей одной крови. Да и особь не очень-то даст себя в обиду, потому что плохая девочка за себя постоять умеет.

В результате в смысле срывания цветов удовольствий центральная, главная часть золоченой молодежи несколько проигрывала ее маргинальной части, к коей принадлежал описываемый плохой мальчик.

Плохой мальчик. 3

очень жаркий день.

Бедные хорошие девочки влюблялись в него и были готовы на все.

Он, бывало, капризничал.

Одну из них он однажды просто выпроводил – неизвестно почему. В самый вроде бы долгожданный момент сказал: «Пожалуй, тебе лучше уйти».

Она опустила руки, опустила глаза и побрела к двери. Но позвонила с дороги, из телефона-автомата, и сказала: «Ты все равно очень хороший». Она заблуждалась. Потому что плохой мальчик был не просто плохой, а очень плохой.

Потому что через пару недель он позвонил ей и сказал: «Приезжай». Она сказала в трубку: «А ты меня снова не выгонишь?» Он сказал: «Посмотрим, поглядим… »

Она приехала. Было лето. Июль. Стояла страшная жара.

Хорошая девочка была одета во все новое-красивое-ни-разу-ненадёванное, плохой мальчик это сразу увидел, когда она начала раздеваться. Он даже не сказал ей: раздевайся. Она тоже ничего не сказала. Было так жарко, что говорить невозможно. Он показал рукой, пошевелил пальцами. Она разделась. Она была прекрасна и крупна, с чуть грубоватой кожей. Она была невинна. Ей было больно. Она заплакала. Потом проглотила слезы и улыбнулась. Потом плохой мальчик снова молча и неопределенно показал рукой. Она стала одеваться. Потом недолго посидела на краю дивана, ловя рассеянный взгляд плохого мальчика. Встретившись с ним глазами, она вопросительно подняла брови. Плохой мальчик кивнул и прикрыл глаза. Она встала и тихонько вышла из комнаты. Плохой мальчик слышал, как она молча стоит в прихожей. Потом она отворила дверь и вышла из квартиры. Закрыла за собой дверь, осторожно прищелкнув замок. Слышно было, как загудел лифт, поднимаясь кверху. Как она вошла в лифт, как стукнула тяжелая решетчатая дверь, как лифт поехал вниз.