Читаем без скачивания Черепашья луна - Элис Хоффман

Личного опыта Джулиан не имеет, но ему известно, что есть вещи, которые нельзя делать в присутствии любящей матери. Нельзя искать в ящиках стола крошки марихуаны или, например, сатанинские послания в школьной тетради.

— Как насчет колы? — спрашивает Джулиан. — Хорошо бы со льдом.

— Сейчас? — говорит Люси.

— Умираю от жажды.

Джулиан берется рукой за горло и понимает, что сказал правду.

— У меня только диетическая, — отвечает Люси.

— Диетическая, — повторяет Джулиан. — Диетическая — это замечательно.

Избавившись от Люси, Джулиан быстренько проходится по ящикам стола, проверяет ворох вещей, брошенных на пол. Становится на четвереньки и заглядывает под кровать. Не то чтобы он знал, что ищет, но о мальчишках, которые ищут себе приключений, пока не найдут, он знает больше, чем ему бы хотелось. Кроме того, он знает, когда ему лгут.

Люси приносит колу, и от света в коридоре у нее за спиной кажется, будто над ней светлый круг. Именно в эту минуту Джулиан понимает, что знает она много. Он вдруг протягивает руку и притягивает Люси к себе, кола проливается на ковер. Колени у Люси подгибаются, и потом, много часов спустя, она ломает голову, почему она его не оттолкнула. Одна его рука лежит у нее на талии, другая быстро ползет вниз по ноге. Люси приникает к нему, а он хватает ее ступню и снимает сандалию. Когда он ее отпускает, Люси пятится, пока не чувствует спиной оштукатуренную холодную стену.

— Восьмой размер, — говорит Джулиан, изучая сандалию. — И почему это я не удивлен?

Наступило то время ночи, когда влажность становится нестерпимой, тот черный, как сажа, час, когда ничто не хочет подниматься, даже душа. Они стоят друг против друга под флуоресцентными звездами, не замечая, как от тяжести влажного воздуха звезды начинают падать, одна за другой. Ни он, ни она не знают, что когда кто-то пропадает, на его месте появляется камешек. И стоит покатать этот камешек в лодочке из ладони, как из него потечет кровь.

Глава 3

Еще не рассвело, но уже слышно птиц. Голоса их поднимаются вверх — медленно, по спиралькам, — голос пересмешника, зеленой кваквы, зяблика, мухоловки. Если спал под открытым небом и проснулся от этих звуков, сердце бьется учащенно. И не знаешь, снится это тебе или нет, пока не увидишь, как в утреннем небе гаснут мерцающие звезды.

На берегу зеленого озерца, возле его грязной сырой кромки, самый скверный мальчишка в городке Верити, еще не открывший глаз, в своем тайном убежище из тростника и листьев фикуса встает на четвереньки, со сна чувствуя во рту сухость. Грудь у него ходит ходуном, но, как ни странно, енот у воды, который моет там свои лапы, услышав стук его сердца, ничуть не пугается. Рядом с мальчишкой, свернувшись калачиком и посасывая большой палец, спит малютка. Она придвигается к нему поближе, прижавшись спиной к мальчишкиной ноге. Потому что он целые сутки кормил ее черствыми пирожками и поил тепловатой водой из пластикового стаканчика. На дне его рюкзака еще остается сэндвич с арахисовым маслом, найденный в мусорном баке возле площадок для гольфа. Едва гаснут последние звезды, зеленое озерцо начинает сверкать; это то самое озерцо, в котором пропал Чарльз Верити. Некоторые местные мальчишки считают, что тот крокодил жив до сих пор. Время от времени кто-нибудь из игроков в гольф принимает за него толстый, наполовину ушедший в воду ствол упавшего дерева. Посреди озерца обычно плавает белый островок сгрудившихся чаек, и порой какая-нибудь из них вдруг уходит под воду, и только рябь бежит там, где над ней смыкаются легкие волны. Сегодняшнее утро выдалось влажное, и футболка на мальчишке сырая; а джинсы у него в грязи и налипших крыльях жуков. Мальчишка садится в своем убежище из тростника, разминает затекшие ноги, но спину там не выпрямить. Воздух утром сырой и плотный, и когда мальчишка открывает рот, он кашляет, и изо рта вылетает неприятное темное облачко.

Этот мальчишка столько наделал такого, чего делать было не нужно, что сбился со счета. Не нужно было притворяться спящим, поджидая, пока у матери в спальне закроется дверь. Не нужно было спускаться вниз в три часа ночи за деньгами, которые он спер у Донни Абрамса, лучше бы держал их в тумбочке возле кровати. Не нужно было устраивать тайник ни в прачечной, ни где-нибудь еще, и, уж конечно, не нужно было переезжать во Флориду.

Когда он спустился в подвал, там было темно, и только на стиральных машинах мигали лампочки. Ему всего-то и нужно было подойти ко второй машине и, перегнувшись через нее, нащупать рукой дыру в штукатурке и достать оттуда жестяную коробку, в которой он хранил свой контрабандный товар. Но он, заметив с другой стороны над сушилками блеск двух золотых колец, кем-то забытых на полке, пошел туда, привлеченный этим блеском, будто сорока или законченный воришка. Не раздумывая, он сгреб кольца в карман. Он мгновенно прикинул, что в том ломбарде, про который ему говорил Лэдди, за них могут дать столько, что хватило бы на билет до Нью-Йорка. Нужно было поворачиваться и бежать сломя голову, но именно в этот момент он сквозь шум воды в трубах над головой услышал совершенно другие звуки. Кричала женщина, и он сразу сообразил, что стряслась беда.

Он вжался спиной в холодную стену из шлакобетона и затаил дыхание. Он не знал, сколько простоял так, ему показалось, что вечность, виноград бы успел прорасти, подняться и обвиться вокруг его коленей. Потом крики стихли, и он услышал частое дыхание и еще какие-то звуки, похожие на звуковые помехи. Тогда он увидел забытый на скамье переговорник, а рядом на полу металлическую корзину для белья, в которой спала малютка, может, чуть старше года. Девочка открыла глаза, и он взял ее на руки, а она его обняла за шею. От нее пахло детским стиральным порошком и молоком. Потянувшись, она взяла из корзины своего мягкого игрушечного кролика. Он ее знал: в бассейне она всегда была в надувном жилете, который мать надевала ей, даже если она не совалась в воду. Иногда, когда они, возвращаясь из магазина, шли за руку через холл, на полу за ней оставалась цепочка из кукурузных колечек. И вот теперь по каким-то причинам, которые он даже не пытался понять, она оказалась у него на руках, не спросив, нравится это ему или нет.

Он подхватил из корзины несколько подгузников и понес девочку, уже на лестнице обнаружив, что она тяжелее, чем кажется. Но что ему было делать? Оставить ребенка в прачечной, бросить на лестнице, отнести в квартиру, где только что раздавались ужасные крики? Во дворе он прямиком направился к фикусам, где усадил ее на землю, чтобы освободить руки. Потом откопал коробку и бросил под крышку кольца. Это было необходимо. Иначе все бы узнали, что он их стащил. Наверное, ему следовало уповать на милость и идти домой, но он ни у кого не заслужил доверия. Родная мать и та подумала бы только плохое.