Читаем без скачивания По острию греха - Яна Лари

дух азарта, запрета и страсти. Одна его рука зарывается мне в волосы, вторая убирает пряди с лица. Скулы царапает грубая сетка бинта, проскакивая искрами по пороху нервов. Внизу живота разливается жар, усиленный запахом сильного мужского тела, способного заставить если не отдаться, то потерять голову точно.

Тяжело дыша он сминает мои губы, врываясь вглубь рта дерзким языком. По венам трещит ток, мысли идут рябью, я путаюсь пальцами в коротких волосах, восторженно раскрываясь его неудержимому темпераменту.

Дамир целует так, словно собрался отыграться за каждую секунду, отданную мной кому-либо другому. Каждое скольжение — острый импульс под кожей, каждый прикус — больший градус жадности. И так по нарастающей, натягивая моё тело тугой тетивой, готовой выпустить рвущуюся к нему душу. Потому что сейчас он мой падший бог, осколки верности, лезвие греха. Отрава. Панацея. Преступление. Наказание. Он всё что есть во мне тёмного. Моё падение в алчную пасть порока.

Всё. Вот теперь точно всё. Не осталось ни иллюзий, ни самообмана. Он поглотил меня как море хлипкий парусник. И мне хорошо на дне. Мне только здесь спокойно. В голове петардами взрываются и тут же гаснут мысли, сжимая лёгкие болезненным угаром. Ступни не чувствуют пола, а тело сотрясает жестокой лихорадкой. Если он сейчас остановится, я взвою от разочарования. Но мне и тут не дают отчаяться, вжимают ягодицами в край стола, да так, что даже одежда не помеха ощущениям. Контакта ближе, когда каждый шов на платье генератор ласки, а каждая складка дополнительный стимул, у меня не то что в реальности не было. Я подобного и представить себе не могла.

С Дамиром всё иначе. Всё остро до невыносимого, наверное, поэтому я не сразу осознаю, что он отстранился и встревожено всматривается мне в глаза. Губы напротив меня шевелятся. Он что-то говорит, но звуков отчего-то неслышно. Я пытаюсь переспросить и не могу, язык словно онемел. Распахиваю глаза — широко, удивлённо — и с ужасом понимаю, что его побледневшее лицо начинает подёргиваться мутной пеленой, а затем и вовсе стирается вместе с очертаниями кухни. Я куда-то падаю, затем взлетаю, укутанная приятным теплом мужских объятий.

Вернуть связь с реальностью получается не сразу. Попытку разлепить веки, а затем всё-таки сфокусировать взгляд венчает испуганное изумление.

— А что?.. Но где?.. Как мы вдруг оказались в гостевом домике?

С губ Дамира срывается такой порывистый выдох облегчения, будто он это время вообще не дышал.

— Ш-ш-ш… Всё хорошо. Ты сильно ослабла и, кажется, потеряла сознание. Но теперь всё хорошо. Просто мы немного поторопились. Я сегодня лягу с тобой? Иначе не усну. Хочу быть уверенным, что ты в порядке.

Вместо ответа, кладу голову ему на плечо, позволяя ласковым рукам баюкать своё тело и впервые по-настоящему не волнуясь, приснится мне этой ночью что-либо или нет.

Вот она та самая явь, которой нет равных.

Желание

За окном разрывается петух. Третью ночь Дамир приходит вместе с сумерками и крепко обнимает аж до самого рассвета, не позволяя себе даже поцелуя. Третье утро я сонно зарываюсь лицом во вмятину на соседней подушке, сохранившую его волнующий запах. Непросто заставить себя перестать торговаться с рассудком за каждый лишний миг запретной неги, но необходимость привести себя в порядок неумолима.

Коснувшись в последний раз губами наволочки, бегом отправляюсь в душ, потом чищу зубы, одновременно подсушивая волосы феном, надеваю джинсы и тонкий свитер, затем выхожу во двор.

В усадьбе тихо. На кухне хлопочет дед Анисим. Он меланхолично разливает чай по кружкам и, заметив меня, тянет губы в отеческой улыбке.

— Доброе утро! — произносим одновременно.

— Как самочувствие? — встревоженный взгляд проходится по моему лицу, но почти сразу теплеет. — Вижу, что лучше. Помогли мои травки. Сейчас ещё сдобой подкрепишься и хоть в пляс пускайся.

— Это правда, тебе уже лучше? — раздаётся за спиной шёпот Дамира. У меня мгновенно пересыхает во рту от воспоминаний и томного подтекста. — Тогда тебе обязательно нужно позавтракать. Я покажу тебе город. Посидим где-нибудь.

— На города я насмотрелась, покажи лучше часовню. Я слышала она древняя, никогда не бывала в таких местах… — заканчиваю с меньшей уверенностью, почувствовав предплечьем мимолётное прикосновение его руки. Стрельников стоит так близко, что начинает покалывать щёки.

Чёрт. Не хватало ещё покраснеть перед Анисимом.

— Договорились.

Он подводит меня к стулу, помогает усесться и галантно задвигает его следом. Снова незначительное, но такое горячее скольжение пальцев вдоль позвонка над вырезом свитера. Едва ощутимое на коже, но обжигающее глубоко под ней.

— Отлично.

Я всё-таки вспыхиваю под его голодным взглядом, когда Дамир садится с противоположной стороны стола. Сопротивляться влечению абсолютно бессмысленно. Он просто не оставляет мне выбора.

Завтрак проходит в молчании. Стрельников в мою сторону больше не смотрит. С одной стороны понятно, что он таким образом пытается удержать рамки приличия. С другой… хочется послать эти приличия к чёрту.

Мы, безусловно, торопим события, но спорить с возникшим притяжением практически невозможно. Первоначальный интерес слишком быстро пересёк черту невозврата, превратившись в неудержимую потребность стать ближе. Так близко, как он позволит. И чем дальше, тем сложнее удерживать дистанцию.

Позавтракав, отправляемся смотреть часовню. Пробормотав себе под нос что-то насчёт неисправимости Анисима, Дамир всё-таки соглашается пройти через кладбище. Багровые кроны осин осуждающе шелестят нам вслед, а мы молчим, то и дело соприкасаясь рукавами, будто два школьника на первом свидании.

Так нелепо до грусти всё-таки встретить друг друга, но не в то время и не при тех обстоятельствах.

— Тебя, вероятно, интересует вот это, — он останавливается у старой кладбищенской ограды с витым орнаментом из чёрного металла. — Здесь упокоена вся моя родня. Я утолил твоё любопытство?

— Большинству не исполнилось и сорока, — заключаю, внимательно оглядев ряд табличек на крестах. Упавшее сердце не даёт нормально вдохнуть. Надо же, такие молодые. Очень хочется спросить, что же их так рано скосило, но неловкость наливает язык свинцом.

— Официально у кого что, — проницательно усмехается Дамир, едва взглянув мне в лицо. — Иначе бы здесь не лежали. Но моей семье не привыкать затыкать людям рты. В роду Стрельниковых немало отчаявшихся наложить на себя руки.

— Дурная наследственность?

— Дурной пример, — он вдруг разворачивает меня лицом к себе. Смотрит долго пробирающе, без всякого намёка на иронию. — Нормальная у меня наследственность. И дети будут нормальными.

Тон предельно серьёзный, если не сказать жёсткий. Но мне нравится, как уверенно он переплетает наши пальцы. Нравится настолько, что я позволяю себе не отнимать руки.

— Пойдём дальше? — невольно улыбаюсь и тут же хмурюсь, чувствуя давление кольца